Мой штат Айдахо входит, как входит старость — будто бы тихой поступью главврача. Я запираю двери. Осталась малость — спрятаться под подушку и закричать. Вот, он заходит, я поднимаю голову; гулко в висках стучит, будто там — бильярд. Пусто, вполне пронзительно, корвалолово; привкус антибиотиков и гнилья.
Вытравить бы, закрыться да запереться, не вспоминать, не думать, уйти от скоб. Но от болезни той не бывает средства — разве что эвтаназия. Пуля в лоб. Жесткие средства крайне не мягко стелятся — впрочем, все это тоже моя вина. Он — моя паника, да пополам с истерикой; внутренняя мировая моя война.
Как он смеется, как он молчит упрямо; кожа его на цвет — золотой песок; смотрит с улыбкой, но бесконечно прямо, так, будто молча целится мне в висок. Он же гурман, он все собирает сливки, а у меня опять не хватает слов. Джинсы, рубашки, вырезы — все обрывки порванных фотографий, чужих стихов.
Мой штат Айдахо — нет, не заходит больше, но крайне часто снится мне по ночам. Я в своем теле — будто себе же дольщик и пациент подкожным своим врачам.
Впрочем, когда нас с ним раздерет на мили, мы попытаемся спрятаться от судьбы.
Я не люблю его. Я ненавижу. Сильно.
Так порой сильно, что лучше бы…
лучше бы.