Я видела, как умирают в мирный час:
Не на войне, а на застиранных постелях,
И, наблюдая это сотни сотен раз,
Я полюбила жизнь на самом деле.
Я помню тишь и тленный запах тел:
Зловонно-кислый, прямо из каверны;
Как чай там пили, помню, между дел
В дверях труповницкой, как на скамье таверны.
Всё это было, как среди своих -
Бездомных, слабых, нищих, седовласых
(я столь отчаянно ценю ничтожных их,
сколь недолюбливаю сильных и привластных)...
Считается, что все равны в правах,
А им из прав - лишь мусорные баки:
Тем людям, что нуждаются в словах
И доброте не меньше, чем собаки.
Мне там хотелось вечность ночевать,
Освоить утешения науку,
Не смея неизбежность врачевать
Хотя бы подставлять плечо и руку.
Остаревая в восемнадцать лет,
Но с несломляемым иммунитетом,
За каждым умиравшим шла я вслед,
Но оставалась, впрочем, в мире этом.
Пусть юность пройдена не в кабаках,
Но жизнь прощупана на самом деле,
Где вместо дефиле на каблуках -
На цыпочках дежурства у постели.
Оставь надежду, всяк входящий в дверь
Облезлого приёмного покоя:
Кем ни был раньше - стань собой теперь
В стенах чахоточно-зловещих. Там же, стоя -
Есть место, где, поверьте на слово, друзья,
Бессильна медицина за порогом:
Здесь столь безумно выгорала я...
Здесь, как нигде, равны все перед Богом...