Её как будто кто-то сглазил:
Ей стала жизнь её дурна.
И, говоря избитой фразой,
Рвалась на белый свет она.
Темниц своих сносить немилость
Уставши, в высь она стремилась.
Ей так хотелося на волю:
Взмывать, и там парить, любить...
Петь, игнорируя бемоли...
Забыть обиды. Всё забыть!
Пить дух распахнутых окошек
И гнать скребущих вечно кошек...
Она надорвалась, кричавши
Тому, в кого заключена,
Какая горечь в её чаше,
Как ей тюрьма её тесна,
Как жмут оковы ей запястья,
Как давит чёрных мыслей спуд,
Что рождена она для счастья,
Что злость и зависть больно жгут...
...Когда и кто её послушал -
Хоть закричись, хоть втиснись в уши!
А тот (в котором помещалась),
Её стараясь заглушить,
Спеша допить то, что осталось,
Сказал, не слушая души,
Вливая спирт в гортань свою:
- Душа, подвинься - оболью.