Я в этом парке у дорожки стою уже десяток лет. Какие видела я рожи, какой выслушивала бред...
Пусть речь плетётся кружевная, мне мысли задние слышны. Ведь я вас всех отлично знаю, увы, с пикантной стороны. Клянётся он в любви до гроба и в нежной страсти неземной, а завтра здесь гуляют оба: она - одна, а он - с женой. Ночами я служу кроватью для старых парковых бомжей, и с их засаленного платья ползут по мне армады вшей. А сколько вырезано шрамов на мне ножами всех мастей: родства не помнящих Иванов страшит забвение людей. Скриплю, кряхчу, частенько мокну, а всё же радостно весной, когда распахивают окна седые тучи надо мной. Бездумно бродят по дорожкам, ловя весенние лучи, шальные мартовские кошки, бренчат бутылками бичи. Слегка подсохшие за зиму, светлы и ангельски легки, садятся и проходят мимо пока живые старики. И обо всём на этом свете они неспешно говорят: о президенте, диабете, оценках маленьких внучат. А те влетают с визгом в лужи,- взъерошены, как воробьи, и значит, всё не зря, всё нужно: и парк, и реечки мои. И снова будут тополь клейкий и гроз весенних звонари…
Да, я - скамейка, лишь скамейка,
а ты со мной поговори…