Как табу наложено на детство:
Пил отец, а мама, как свеча...
Было же, однако, в мире средство
Утолить не детскую печаль!
Я читала по ночам, запоем,
И манила книжкина страна,
Задевая счастьем за живое,
Поднимая детское со дна,
Чтоб не кануть в Лету ожиренья
Взрослости и кары день за днём
За слепое стыдное смиренье,
Что не так, не там, не с тем живём.
Я читала, и меня спасала
Книжкина вселенская душа...
С тех-то пор, наверное, осталось
"Сто пейсят граммулек" куража...
Тридцать три свободы и невзгоды,
Тридцать три дороги и судьбы,
И из Буквы вскормленная гордость,
А не плач горючей голытьбы,
И дано в наследство мне богатство,
Что померкнуть в час не норовит,
Коронуя пусть на графоманство,-
Тридцать три "сестрицы" - ал-фа-вит!