Есть вещи, до нелепости простые,
Бездумные, бессмысленные строки -
И в лживом удивлении застыли
Придуманные книжные пророки.
Что проще первобытных древних истин -
До страха, боли, слез, изнеможенья?
Неслышный шаг по прелым старым листьям,
Неслышное и подлое мгновенье.
Неслышный звук ладонью по металлу,
Трепещущая жилка, вдох неслышный.
Сама судьба все тихо нашептала,
Свершился рок. А ты тут - как бы лишний.
Все как должно быть, книжные вы черви!
Неслышный выдох, словно бритва, острый.
Я смертен. Здесь, со мной, он тоже смертен.
Нож в спину - тихо. Судорожно. Просто.
=============================
продолжение, дабы не терялось
=============================
Неспелая земляника густых прядей в беспорядке разметалась по дорогому шелку полночной синевы. Я молчу. Я не знаю, что сказать... Да и вряд ли ты сейчас услышишь хоть слово. Твоя голова у меня на коленях. Расширившиеся зрачки почти полностью затопили радужку, они отливают багрянцем и пурпуром – глубоко-глубоко, на грани видимости. Ты смотришь сквозь меня, но я знаю, что лишь я сейчас маячу перед твоим внутренним взором. Потрескавшиеся губы приоткрыты в беззвучном крике. Так доверчиво и трогательно, так беззащитно. Сейчас ты мой... Настолько моим ты еще никогда не был.
На мягком ковре из полуистлевших листьев расцветают розы, извечные багрянец и пурпур, пурпур и багрянец. Густое вязкое время держит нас в своих объятиях. Густая вязкая кровь стекает по рукояти ножа, сквозь трупы листьев и впитывается в холодный камень. Вытащить нож? Перевязать? Или, пуще того, исцелить? О, нет, сейчас не время и не место. Невозможно нарушить эту гармонию, как я не в состоянии оторваться от манящих картин, намеков на намеки контуров и силуэтов – на дне твоих зрачков. Твои ногти слегка царапнули землю. Так ты когда-то комкал простыни, но сейчас, кроме влажного останка листа, твоим чудесным, длинным тонким пальцам не за что уцепиться. Так восхитительно...
Уголки губ слегка обозначили улыбку, или мне это только кажется? Ты умираешь, не можешь не умирать, не можешь мне все испортить. Я это знаю. Ты это знаешь. Это слишком глубоко въелось в нашу плоть. Аромат неспелой земляники пьянит, и я чувствую, что плыву; течение меня уносит куда-то далеко-далеко, прочь от этой безумной земли с ее сумасшедшими пророками и свихнувшимися богами, прочь... А королевский ублюдок и его верный шут остаются где-то далеко-далеко, они растворяются в нахлынувшем блаженстве, их уже больше нет, почти, вот-вот. Они добились своего, и мироздание распадается на части.
Вдох. Выдох. Еще совсем немного.
Боль – самое простое и примитивное чувство из всех, знакомых человеку. Любовь, дружба, верность, преданность – этот же многоликий монстр безмерно сложен. Что может между ними быть общего? Снова и снова, раз за разом судьба их сплетает в некое извращенное подобие самого совершенного произведения искусства их всех, когда-либо существовавших.
Что общего между остывающими алыми розами и полуулыбкой на покрытых спекшейся коркой губах? Что общего между этой тонкой пергаментной кожей и несходящими рубцами на ней? И, хотя ослабевающий пульс все никак окончательно не утихнет, неспелая земляника уже начинает отдавать тонко-приторной сладостью тлена.
Можно, я возьму тебя за руку? Прости, что я такой холодный. Прости мою остывшую кровь, застывший взгляд, мертвенный оттенок синеющей кожи. Я знаю, тебе нравился ее цвет. Я не сберег, прости меня, прости...
Мысли угасают. Слова, из которых они составлены, окончательно теряют всякий смысл. Я чувствую себя горстью воздушного песка, брошенной в бурный поток. Поистине титаническим усилием воли мне удается сохранить последний отблеск сознания.
Наконец улыбаюсь в ответ.
Интимней поцелуя, нежнее самой нежной девичьей ласки - твой последний вздох. Кажется, я знаю, какое ты в него вложил слово. Тихо-тихо. Просто, как и все древние истины.
Теперь – навсегда...