ЗАВТРАК АРИСТОКРАТОВ
(трагическая драма)
Действующие лица:
Виконт Шарль де Лавардак, французский эпикуреец
Князь Гаврила Аполлинариевич Выйский, русский либерал
Лорд Арчибальд Финалгон, английский сноб
Барон Мориц фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм, германский милитарист
Граф Луиджи Потто, итальянский реакционер и газардный игрок
Маркиз Оригами Тацуносукэ, эстет и стихотворец, бывший министр чайных церемоний в кабинете К. Куроды, японский экспансионист
Отец Вестфалий, нунций папский, ректор Семинариума им. Петра Гугнивого, латинский мракобес
Профессор Эксакустодиан Грацианович Обезьянинов, злокозненный масон в пятом поколении, директор дома умалишенных, основоположник карательной психиатрии
Иван Скворцов-Степанов, пламенный революционер, пациент профессора Обезьянинова
Ксенофонт Дамоклов, недоучившийся семинарист, политический эмигрант и агент Охранного отделения
Месье Галантир, ресторатор, владелец ресторана «Пер Лашез»
Мордка и Беня, коммерсанты из Гомеля
Соломон Сигизмундович Шпиндельфедер, их благонамеренный пожилой отец, купец I гильдии
Гарсоны и посетители ресторана «Пер Лашез»
Открытая терраса ресторана «Пер Лашез». Из залы для приема аперитивов выходят съехавшиеся господа.
Виконт де Лавардак: Прошу садиться, господа. Как я рад! Весьма, весьма рад. Вот, все в сборе. Очень рад. Вы даже себе не представляете, как я рад. Я никогда не бывал так рад!
Гости рассаживаются за овальным столом.
Виконт де Лавардак: Представляете, господа, какая история у нас тут произошла. Трое нищих хоронили четвертого на мусорной куче. Мимо проезжал рантье, остановился и стал им говорить. «Послушайте, - сказал, он – в детстве я слышал от одного индийского факира, приехавшего в Париж на выставку, такую поучительную историю: «Мудрая Черепаха выползла на берег реки и встретила Тигра. «Послушай, о Тигр, - сказала, она, - как тебе не стыдно пожирать людей? Ведь он такие гадкие и не стыдятся кушать черепаховый суп. Около 500 лет назад я услышала разговор двух Муравьев, которые обсуждали последствия падения Византийской Империи. И мне запомнились слова старшего Муравья: «Никогда, - изрек он, - Турки не будут есть свинину. Если они начнут есть свинину, то с ними произойдет тоже, что с Ястребом, питавшимся Червями. Когда об этом узнал Орел, он сказал Беркуту и Соколу: «Стыдитесь, о братья мои. Нет большего позора, чем изменить тому, что провозгласил покойный Лев, оставляя сей мир. Пролетавшая мимо Кукушка успела расслышать, как он шептал слабеющим голосом: «Подобно трем Кобрам, от которых я слышал, как пять Ворон заклевали Кота, вы все должны запомнить, что…». «И в этот момент, - продолжала Черепаха, - гром заглушил последние заповеди Льва, а молния сразила Кукушку, точно также, как еще за триста лет до этого Старый Мудрый Филин погиб под ногами Слона, бежавшего в испуге от ложных слухов о наводнении, которые распустили десять похотливых…» Так не успел этот рантье закончить, как нищие его избили. Вот и делай добро людям!
Граф Потто: Fabulis non expletur venter .
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (доставая часы из жилетного кармана): Ja.
Князь Выйский: Хо-хо, ну насмешили старика! Нищие хоронили слона! Рантье не будут питаться кукушками! Ха-ха-ха! Ха-ха! Надо запомнить.
Маркиз Оригами:
Раки родились в реке,
А ныне живыми сварились в вине,
Страданья аромат!
Гарсоны подают биск де кревиз и пирожки канелоны. Появляется злокозненный масон профессор Эксакустодиан Грацианович Обезьянинов, ведя за собою на веревочке пламенного революционера Скворцова-Степанова в смирительной рубашке. Пройдя мимо террасы и привязав Скворцова-Степанова к канализационной трубе возле уборной, профессор отдает швейцару шляпу, масонские перчатки, плащ, циркуль, угольник, мастерок и трость, проходит во внутреннюю залу, садится за столик в углу и заказывает себе стакан зельтерской воды.
Лорд Финалгон: Я не совсем понял, что Вы изволили сказать по турецкому вопросу?
Виконт де Лавардак: Да, это собственно не я, а рантье, то есть в рассказе рантье нищим о факире Черепаха объясняла Тигру… Но, прошу Вас, оставим это.
Лорд Финалгон: Все же я считаю, что войны не избежать.
Граф Потто: Si vis pacem, para bellum .
Князь Выйский: Вот именно! Пару белого. (Гарсону) Человек! Человек! Принеси, голубчик, пару бутылок белого. И пять красного. Только непременно настоящего, непременно, непременно. А не всякую кислятину! И штофик прихвати.
Граф Потто: Se non e vero, e ben trovato .
Князь Выйский: Да, именно, торовато!
Граф Потто хочет что-то сказать, но вдруг встает и, стремительно выйдя из-за стола, направляется к уборной.
Виконт де Лавардак (убедившись, что граф Потто ушел, шепотом): Граф Потто играл в лотто.
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (шепотом): Графиня Потто знала про то, что граф Потто играл в лотто.
Виконт де Лавардак (шепотом): А граф Потто не знал про то, что графиня Потто знала про то, что граф Потто играл в лотто.
Лорд Финалгон: Honi soit qui mal y pense .
Князь Выйский: Всего-то пенс проиграл, а разговоров на целковый.
Скворцов-Степанов (шепчет, завистливо провожая взглядом пирожки канелоны и пуская изо рта слюни):
Голодай, чтоб они пировали!
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали,
Чтоб глумились они над тобой!
Граф Потто (возвращаясь за стол): De absentibus ut de mortuis aut bene, aut nihil .
Князь Выйский: Если будете торговать никелем, то ни с Мордкой, ни с Беней я бы Вам связываться не посоветовал. И абсент с ними не пейте – дрянью напоят, да и облапошат.
Маркиз Оригами:
Если среди хризантем
Масака бы встретил Осаку
Не плыли б их хладные трупы по Китаками.
Князь Выйский: Пожалуйте, анекдот. Японская драма: отец – рикша, мать – гейша, а сын – Мойша. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Лорд Финалгон с досадой морщится. Маркиз Оригами растерянно обводит присутствующих глазами. Все молчат. Князь Выйский самодовольно выпивает рюмку водки и закусывает устрицей, поднесенной на тарелочке гарсоном.
Виконт де Лавардак (тихо на ухо барону фон Пфорц-хайму унд Пфорцхайму цу Пфорцхайму): Какой глупый пошлый анекдот! Бедный князь – просто roi de gaffe.
Князь Выйский: Гав-гав! Ха-ха!
Скворцов-Степанов потихоньку высвобождает руки из смирительной рубашки и начинает делать профессору Обезьянинову масонские знаки, на которые тот, как будто, не обращает внимания.
Лорд Финалгон (переводя разговор на другую тему): Не кажется ли Вам, барон, что туман в окрестностях Марэ-Пурри сиреневей, чем в Ливерпуле, но розовей, чем в Дрездене?
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (поправляя цепочку от часов): Ja.
Гарсоны подают бараньи котлеты в кляре и соус демигляс.
Маркиз Оригами:
Танец мотылька
Над керосиновой лампой.
Как жизнь быстротечна.
Князь Выйский: Десятку бьет валет, а я люблю балет и, тем паче, девиц, составляющих кордебалет.
Лорд Финалгон: Каково, господа, Ваше впечатление от ноты лорда Брокфорда?
Виконт де Лавардак: О, это мудрейший государственный муж. Как он ловко исправил ошибку, допущенную герцогом Стаффордширским!
Граф Потто: Facit ex curvo rectum .
Князь Выйский: Хо-хо. Ну, Вы, граф, и сказали! Хоть герцог и болван, но называть его курвой – это уж слишком.
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (пряча часы в жилетный карман): Nie.
Скворцов-Степанов (бормочет, облизываясь на бараньи котлеты):
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда
Владеть едой имеем право,
А паразиты – никогда!
Маркиз Оригами:
О, если б летний снег
Был не столь редкий
Чтобы засыпать Фудзи.
Виконт де Лавардак:
Вчера на приеме у нунция
Ликера я выпил три унции.
Входит отец Вестфалий. Благородные господа учтиво здороваются с ним, а граф Потто и виконт де Лавардак принимают благословение.
Князь Выйский: Ах, отец Вестфалий, легок на помине! Милости просим к нашему столу, батюшка. В сторону: Вот принесла нелегкая латинского попа! Опять начнет сейчас меня донимать.
Отец Вестфалий вежливо отказывается, но, в конце концов, принимает приглашение. Гарсоны приносят ему приборы.
Отец Вестфалий (обращаясь к князю Выйскому): Ну как князь, не надумали ли вы принять римский католицизм?
Князь Выйский: Ни римский, никакой другой, уж простите старика.
Отец Вестфалий (с надеждой): А может, хоть унию?
Князь Выйский: Батюшка, выпейте вот лучше рюмочку. Ну, сами посудите, на какого черта мне ваша уния?
Отец Вестфалий: Не хотите, воля ваша. Я просто так спросил. А то мы бы вам Credo без Filioque петь разрешили…
Князь Выйский: Да у меня, почтеннейший, его и так безо всякой филиохвы поют. А вы вот желвы и выдры вкушаете, и всякую звероядину, и удавленину…
Отец Вестфалий: Кто вам, князь, таких гадостей наговорил?
Князь Выйский: Не помню, читал где-то в детстве.
Граф Потто: Alit lectio ingenium.
Князь Выйский: Ну, гений не гений, а в богословии тоже кое-чего соображаем! Какая там у вас папесса Иоанна была?! А Иоганна Гуса на кой хрен вы сожгли? И от оргАна вашего такая тоска, что хоть в запой уходи.
Виконт де Лавардак: Voyons, voyons!
Князь Выйский (выпивая рюмочку и добрея): Да я ничего, я молчу.
Отец Вестфалий вздыхает и изображает на лице скорбь от поведения князя Выйского.
Отец Вестфалий (в сторону): Ничего с этими схизматиками не поделаешь. Ну и пусть пропадают, сволочи!
Гарсоны подают артишоки а-ля баригул и фарш финзерб.
Виконт де Лавардак: А правда ли, лорд Финалгон, что в Англии закон запрещает умирать в здании Парламента?
Лорд Финалгон: Сущая правда. И если кто-либо поступит столь неучтиво и будет настолько неуважителен к нашей демократии, что позволит себе умереть в Парламенте, то его немедленно приговаривают к смертной казни.
Граф Потто: Antiqua custuma!
Князь Выйский: Что Вы, друг мой, тыквы не растут на кустах.
Лорд Финалгон: Хотя, признаться, некоторые законы у нас трудноисполнимы. Я, например, недавно ездил в Йорк, где разрешается убивать шотландцев, если у них при себе есть лук со стрелами. И вот, представьте, я целый день проходил с ружьем, но ни одного паршивого шотландца, тем более с луком, не встретил. Пришлось пристрелить какого-то торговца луком на базаре, акцент которого мне показался шотландским. Так целая история вышла! Хорошо, что нашлись свидетели, которые подтвердили, что у торговца был и репчатый лук и стрелы зеленого лука, и что его прапрабабушка приехала в Йорк из Глазго. В общем, отстоял я в суде наши древние вольности, и судья даже передо мною потом извинился.
Граф Потто: Judicis est innocentiae subvenire.
Князь Выйский (приветливо машет кому-то рукой): А вот и юдики к нам пожаловали!
Входит Соломон Сигизмундович Шпиндельфедер. За ним идут его сыновья Мордка и Беня.
Князь Выйский: Как ты, Соломоша, поживаешь?
Шпиндельфедер: Да разве ж это жизнь, Ваше Сиятельство?
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (с удивлением и легким негодованием): Jude?!
Князь Выйский (Соломону Сигизмундовичу): Ну-ну, голубчик, вечно ты жалуешься. Садись! Скушай вот ветчинки, ха-ха-ха!
Шпиндельфедер: Премного благодарен, Ваше Сиятельство. Вот как отец Вестфалий пригласит на свою свадьбу, тогда непременно-таки отведаю.
Отец Вестфалий бросает высокомерный взгляд на Соломона Сигизмундовича.
Отец Вестфалий (в сторону): Не поймешь этих русских медведей. То юда, да пархатый, а то «Соломоша», да «голубчик»!
Соломон Сигизмундович Шпиндельфедер скромно, но с достоинством присаживается за стол. Гарсоны приносят ему приборы. Мордка и Беня почтительно стоят в отдалении. Князь Выйский дружелюбно грозит им кулаком. Мордка и Беня учтиво улыбаются и кланяются.
Князь Выйский: Ну что, Твое Степенство, много наворовал? Ведь ты – жулик, Соломончик! А сыновья твои и вовсе разбойники.
Шпиндельфедер: Какой же я жулик, Ваше Сиятельство? Бедный еврей, впал в нищету и убожество. А сыновья – сущая правда, Гаврила Аполлинариевич. Разбойники истинные! В могилу меня загонят.
Князь Выйский (Мордке и Бене): Знаю я вас, прохиндеи! Идите вон в залу, нечего вам тут подслушивать. (Гарсону) Человек! Человек! Принеси-ка этим разбойникам туда графинчик водочки да какую-нибудь рыбу-фиш, черт бы их подрал! Счет потом мне отдай. Закажите себе, ребята, чего хотите, мацы, что ль, какой, или каши манной, ха-ха-ха!
Мордка и Беня переглядываются, улыбаются, кланяются и уходят в залу, где им накрывают столик.
Шпиндельфедер: Ах, Ваше Сиятельство, благодетель, утешили Вы разорившегося страдальца.
Князь Выйский: Вздор, Соломошенька. Ты мне лучше скажи, когда ты мне доброго покупателя на брильянты покойной тетушки графини Пульхерии Адольфовны Докукиной найдешь.
Благородные господа и отец Вестфалий с любопытством прислушиваются к диалогу князя Выйского и Соломона Сигизмундовича Шпиндельфедера, воспользовавшись при этом паузой в общей беседе, чтобы спокойно съесть артишоки и фарш финзерб.
Шпиндельфедер: Будете довольны, Ваше Сиятельство.
Князь Выйский: Ты уж так продай, чтобы мне дом мой подмосковный в родовой вотчине, в Нижнем Вурдалакове, и сад в порядок привести, чтоб мрамором всё, и чтобы пальмы и апельсины...
Шпиндельфедер: Не извольте сумлеваться, Ваше Сиятельство.
Князь Выйский: То-то, мацеед ты эдакий.
Шпиндельфедер: Уж я, Ваше Сиятельство, расстараюсь. Сам по миру пойду, детей, внуков и правнуков по миру пущу, а Вашу милость много кое-чем уважу и кое-где обогащу. А сейчас, не прогневайтесь, спешу к умирающему другу моему, к Авигдору Семенычу Брест-Литовскому.
Князь Выйский: Да он у тебя последние лет двадцать все помирает, да никак не околеет. Ну, ничего, ступай себе, душа-Соломончик.
Соломон Сигизмундович Шпиндельфедер прощается и покидает террасу. Мордка и Беня вскакивают из-за столика, быстро допивают водку, запихивают в свои рты остатки рыбы-фиш, кланяются в сторону террасы и идут за ним.
Виконт де Лавардак: Какой милый и почтенный коммерсант.
Отец Вестфалий хмурится и неодобрительно качает головой.
Гарсоны подают замороженную гурьевскую кашу.
Лорд Финалгон: Вы слышали, господа, о последней проповеди декана Нью-Каширского преподобного Иезекииля Джонса, в которой он предрекает падение акций фирмы «Штокман и Брокман» через месяц, и, как следствие, конец света - через полтора?
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (роняя салфетку и борясь со сном): Nein.
Граф Потто: Sapiens, qui prospicit .
Князь Выйский (глядя на задремавшего барона фон Пфорцхайма унд Пфорцхайма цу Пфорцхайма): Пока сопит, да, глядишь, и проспится.
Из глаза барона фон Пфорцхайма унд Пфорцхайма цу Пфорцхайма выскальзывает монокль и падает в гурьевскую кашу. Маркиз Оригами палочками аккуратно достает монокль, дышит на него и вставляет обратно в глаз барону. Барон, не просыпаясь, зажимает монокль окологлазными мышцами.
Князь Выйский: Дивлюсь и удивляюсь сему диву!
Маркиз Оригами:
Косые щели
Глаз Митико сияют.
Энобу принес гиацинт.
Прокравшийся в ресторацию недоучившийся семинарист Ксенофонт Дамоклов, тайно записавший все разговоры на фонограф Эдисона, подрезает бритвой веревку Скворцова-Степанова. Профессор Эксакустодиан Грацианович Обезьянинов делает масонский знак Скворцову-Степанову.
Скворцов-Степанов (перекусив веревку, раздирает на себе смирительную рубашку и врывается в залу с воплем):
Долго над нами глумились тираны!..
Скворцов-Степанов опрокидывает возок с бутылкой шампанского, лежащей в ледяном ведерке, поливает соусом из пом д'амуров барную стойку, хватает с подноса тарелку с объедками уже оттаявшей гурьевской каши, швыряет ее в висящий на стене портрет президента Э. Лубе, разрывает свежий нумер газеты «Журналь де деба» и начинает его жевать. Гарсоны ловят Скворцова-Степанова и вытаскивают его на террасу.
Скворцов-Степанов (с заломленными руками, выплевывая обрывки «Журналь де деба», поет дребезжащим баритоном):
Нам ненавистны тиранов короны.
Цепи народа-страдальца мы чтим.
Кровью народов залитые троны.
Мы кровью наших врагов обагрим!
Лорд Финалгон делает вид, что он ничего не заметил. Князь Выйский подзывает гарсона и требует еще штофик. Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм просыпается и удивленно прислушивается. Остальные с любопытством глядят на разыгравшуюся сцену. Из полумрака залы зловеще поблескивает пенснэ профессора Эксакустодиана Грациановича Обезьянинова.
Князь Выйский (выпивая рюмочку и аппетитно закусывая пармской ветчиной): Ужасное злодейство!
Скворцов-Степанов (пытаясь вырваться и укусить за ногу князя Выйского):
Смерть беспощадная всем супостатам,
Всем паразитам трудящихся масс!..
Маркиз Оригами прислушивается к пению и начинает волноваться.
Маркиз Оригами:
Мерзкие гадкие дети
Громко кричат.
Какая досада!
Князь Выйский: Ну, что вы, голубчик, не надо так нервничать.
Скворцов-Степанов (поет):
… Мщенье и смерть всем князьям-плутократам,
Близок обеда торжественный час!
Барон фон Пфорцхайм унд Пфорцхайм цу Пфорцхайм (вынимая часы и глядя на них): Nein.
Гарсоны бьют и топчут Скворцова-Степанова.
Скворцов-Степанов (распаляясь классовой ненавистью, поет хрипнущим надтреснутым баритоном):
Бездушный гнет, тупой, холодный,
Готов погибнуть наконец.
Нам будет счастьем крендель сдобный.
А вам настанет всем п----ц!
Граф Потто: Miserabile dictu.
Князь Выйский (задумчиво выпивая рюмочку): Откуда взялся этот дикий?
Скворцов-Степанов выскальзывает из рук гарсонов и угрожающе надвигается на отца Вестфалия, сжимая кулаки.
Скворцов-Степанов: Eppur si muove!
Отец Вестфалий (пугаясь и бледнея): Папа! Папа!
Князь Выйский грузно поднимается и заслоняет отца Вестфалия.
Князь Выйский: Оставьте в покое бритого батюшку, несносный вы человек! Чего вам здесь нужно-то? Никто здесь на мове не говорит.
Князь Выйский берет с блюда баранью котлетку и протягивает ее Скворцову-Степанову. Скворцов-Степанов стремительно откусывает половину. Князь Выйский отдергивает руку. Остатки котлетки падают на пол.
Отец Вестфалий (Скворцову-Степанову): Noli me tangere!
Князь Выйский: Налейте ему немножко и гоните каналью в шею!
Профессор Эксакустодиан Грацианович Обезьянинов делает масонские знаки Сковорцову-Степанову, ресторатору Галантиру и князю Выйскому. Князь Выйский, ничего не понимая, показывает профессору фигу. Скворцов-Степанов тем временем успокаивается, и профессор, степенно облачившись и фальшиво извинившись перед ресторатором Галантиром и благородными господами, уводит его на веревочке.
Граф Потто: Vade in pace!
Князь Выйский: Нет, граф, водою пьян не будешь. (Гарсону) Принеси-ка мне, человек, на дижестив рюмочку коньяку.
(Занавес)