Произведение посвящается Андрею Тарковскому
«Мне кажется, я узнаю себя
В том мальчике, читающем стихи,
Он стрелки сжал рукой,
Что б не кончалась эта ночь;
И кровь течет с руки»
Б.Г.
1
Когда
Я играл в танки,
За окном тяжеленный шел поезд.
Змея с человечиной в пузе,
И все затряслось в квартире.
А мне стало грустно и страшно,
Как на старой, забытой картине
С человеком из камня и глины
Да с теми, кто спит устало.
А дедушка лысый, учитель,
На стуле сидел в одеяле,
Он газетку читал уныло
И слышал как где-то внизу
На веревке машиночку тащат
Внучка и старая бабушка
В траурных, черных платочках,
На помоечку ссор хоронить.
А по комнате носится бешено
Огненный, маленький шарик,
И каждому он предлагает
Чудесные, ясные сны.
А тот, кто ушел, не вернулся;
А тот, кто уснул, не проснулся;
Возможно, он долго лишался
Сонной своей головы.
Он в стену просунул голову,
А там человек из глины
Зацепит крюками за уши
И будет тянуть ее с плеч.
Но никто ничего не увидит,
И никто никого не узнает,
Только ежику из тумана
Скажут страшное слово «Рок».
Такими словами пугали
Деревья младенца ночами,
И злой дядя по имени Рок,
Укусит младенца за бок
И унесет за двери,
К высоким скрипящим деревьям,
К невидимому садовнику,
Живущему в темном окне!
А порою я смутно вижу,
Как по темной, дождливой улочке
Несет меня медленно мама
Мимо черного, злого забора,
За которым послушно стоят
Какие-то цистерны рядами.
Я лежу на руках неподвижно,
Будто бы тихий елей,
И вижу,
Как мне печально заглядывают
В лицо
Колокольчики
Старых, горбатых фонарей.
Я уже не боюсь,
Не надо меня запирать на веранде!
2
Я скажу: - Ты сейчас читаешь.
Не бежишь, не спишь, не играешь.
А держишь в руках своих книгу
И читаешь шестидесятую строчку,
Не поняв не единую строчку;
А сейчас ты прочтешь слово «шок».
Утром шел по дороге мужчина,
Он на нос нацепил мешок.
И никто не узнает зачем.
Может, он испугался мороза
И боится, свой нос отморозить.
Даже ты его может быть, знаешь.
Ну а может быть, вовсе не знаешь.
Но все-таки это страшно!
Потому что прописан он в Химках!
Потому что он ходит с мешочком!
Потому что, то чистая, правда!
Его утром увидела мама,
Сказав – «Не пиши об этом!»
Так, наверное, это она,
Ну а может быть не она,
Потому что я-то не видел,
А только лишь изредка слышал
Сидя весь день у окна,
Как дедушка умер, учитель.
Я по лесу бежал в это время,
За мной гнался прозрачный садовник,
С кривыми садовыми ножницами,
Мне под ухо шепча: - Хот–Мэн-Дух.
Я не видел его, но мой слух
Слышал топот и щелканье ножниц,
Меж деревьев кромсающих сумрак,
И казалось что я, уж не я,
Без креста, без очков и без знамени-
Помесь «Сталкера» и Самгина.
А еще под поселком Старбеево
Мотоцикл облупленный, синий,
На нем старец с густой бородярой
В шлеме танкистском ездит.
Если скажешь: - «Поэт этот бредит!»
-Ад познаешь за страшную ересь!
Коль не веришь, возьми и проверь.
Ибо не можно без веры жить!
Он ездит с толстенною бабкою,
С тухлой картошкой в коляске,
В заплатанной, злой телогрейке,
Из которой вылезает вата.
Но теперь ничего не свято!
Потому что дедушка умер…
Значит, мир весь сошел с ума!
И никто не поймет ни слова!
Значит верно, что правда одна,
Как наружу открытое горло.
Когда четко видна из окна
Эта стальная пружина,
Через рот заползает в меня,
Выползая в окно из затылка.
Чем сильнее пружина вращалась,
Тем приятней был звук в голове,
И крутящейся звонкой монеткой
Он живет, размножаясь во мне.
И бреду я в пустой темноте
По тоннелю вошедшей пружины.
Справа - слева мигают цвета:
Красный, желтый, зеленый и синий.
А потом у высоких ворот
Говорю о прочитанной книге.
Попадаю я в водоворот,
Разрываясь на части четыре.
Фейерверком влетаю в себя
И в стене рассмотреть я стараюсь,
Чего не было там никогда;
И собою я стать пытаюсь.
Погружаюсь в шершавый оргазм
Психоделической радио-медитации,
Вечерами, в семейном кругу
Шуршание радио слушая.
Но однажды меня из наушников,
Из моих драгоценных наушничков!
Из лапочек толстопузых,
Номер планеты спросили.
И из уха ответило с отзвуком
Что-то внутри меня
Кодовый номер планеты
И то, чего я не знал!
Попытался я выключить радио,
Но тому объяснения нет:
Чем тише я делал звук,
Тем громче в меня
Апельсины катились!
3
Меня кто-то зовет неизвестный
К тем далеким, скрипящим деревьям,
Где я долго сидел одиноко
На пенечке под тягостным небом;
И смотрел на следы непонятные,
Вспоминая садовничьи ножницы
В том когда-то забытом сне
Про мышей и трубу заводскую.
Там крутилась на небе Луна-
Верноспутница нашей Земли.
Голубая планета Земля,
Ее спутница жизни Луна.
Луна для Земли жена!
Мы – блохи ласковых лезбий!
Мы курим высокой трубой,
Одинокой, осенней трубой,
На поле, в автобусе ржавом
С рыдающей дверью на ветре.
Когда страшно, тогда все мелькает,
Но, похоже, все было здесь!
Точно! Вот эти черные тряпки,
Ботинок, выцветший, рваный!
Но вдруг тихо, протяжно и жалостно
Мне под ухо шепнуло: - «Я здесь».
Это был одинокий Бом Фом,
Он блуждает здесь между деревьев
И шепчет другие слова,
Что бы тихо идти за тобой.
Но ударился я головой,
Упав, об кирпич обгорелый.
Тут услышал я звуки «Фом - бом»,
И Бом Фом моментально исчез.
Ничего себе этот Бом Фом!
Сам Бом Фом, а Фом-бома боится!
Бумерангом кружит надо мной
Черный крест, издавая звучания.
Прорывая кругами молчание,
Он мерит гектарами лес
И, набрав высоту, разрывается
Тремя лентами во чрево небес.
И откуда он только берется?
И зачем он кружит надо мной?
Знаю, он вылетает из уха,
И протяжно сигналит из уха,
Напевая: - «Валенки-валенки».
И чем тише крутилась «вертушка»,
Тем тянулись насыщенней звуки,
И я становился змеею,
Раздувая со звуками уши.
Да и не было этого вовсе!
Просто нет ни большого, ни малого!
Сплетено все! Вечно и замкнуто!
Он родится, когда лишь положено,
И уйдет когда это указанно.
Только ведьма по комнате голая,
В прозрачные пакеты одетая,
Кидает под двери плюшевых
Мишуток со злыми лицами.
Но бывают и добрые куколки,
Только их раскидали по полу
И топчут ногами жестоко.
Потому что дедушка умер!!!
А в душе неподвижной моей
За окошком веточка бьется.
Все живет, но и вроде бы спит:
Ход часов и шаги в подъезде.
Убаюкано в ясном свете,
Окно за собою таит
Тихий крик
Детских грез и судеб,
Громкий вопль немой тишины;
Знаю я, то что снова будет
Это вечное утро и сны.
Все пройдет и вернется, быть может,
И замкнется оно колесом.
Обессилено веточка бьется
За моим онемевшим окном…
3 февраля 1997г.