1. Сказка о говорящей пальме
Жил-был финик. Он зародился в грозди таких же плодов на пальме где-то в далекой жаркой стране — то ли в Иране, то ли в Египте. Издревле так повелось, что из зернышка вырастает тучный золотистый колос, из семечка — высокая, зеленая, пахучая трава, а из косточки — дерево.
Впрочем, из нашего финика могло и не вырасти никакого дерева.
...Финики сорвали, высушили, плотно придавили друг к другу (это называется «спрессовали»), упаковали в ящики и отправили в дальнее плаванье на грузовом теплоходе.
Наш финик лежал в ящике, сколоченном из тонких плохо оструганных дощечек, тесно-тесно прижатый к других финикам, и чувствовал себя он так худо, что подумывал о смерти. Да и его собратьям пришлось несладко (если так можно выразиться о финиках). У многих из них под прессом лопнула кожица. Плоды страдали от жажды еще с того времени, когда их сушили на солнце. Вместе с ними в трюме ехали апельсины и лимоны, но им повезло больше: помещались эти красавцы в удобных ящиках, при этом апельсины были переложены мягкими картонками, а лимоны укутаны в шуршащие разноцветные бумажки.
Теплоход причалил в порту. Ящики с фруктами вытащили большим краном и увезли в белом фургоне далеко-далеко — в другой город... Бедный финик уже не помнил, что происходило с ним за время долгой дороги. И вот однажды он услышал громкий треск. ...Ящик открыли в магазине. Бедный финик не мог надышаться...Как ему было хорошо
— никто его не тряс, не давил, не сушил и не замораживал.
...Но вот в ящик опустился блестящий совок и зачерпнул горсть фиников...
Толстая продавщица насыпала финики в серый бумажный пакет и поставила его на весы. Покупательница — худощавая сгорбленная старушка, закутанная в пуховый платок и потертую кроличью шубку, проворчала: «Опять обвесила! На сто одиннадцать граммов! Грабеж! Разбой!» Продавщица сделала вид, что не расслышала, и обратилась к следующей покупательнице: «Вам чего?» — — Обвесила! Разбой! Грабеж! — повторила старушка уже громче.
— Не задерживай очередь! — закричала тетка, стоявшая в очереди за старушкой. Старушка проворчала что-то совсем невразумительное и вышла из магазина. Дома ее ждал внук — худенький кареглазый мальчик, тихоня, мечтатель и художник. Мальчик рос сиротой — его папа и мама утонули в горной речке во время похода несколько лет назад, и он их почти не помнил. Бабушка баловала внука; но, если сердилась, ругалась громко, шлепала его и ставила в угол. Мальчик боялся бабушкиной ругани — в это время она напоминала ему сказочную Бабу-Ягу.
...Но в этот зимний день бабушка вернулась из магазина в хорошем настроении. Мальчик готовил уроки — низко склонившись над доской секретера, сопя и высунув язык, он старательно раскрашивал контурную карту Африки.
— Обедать! — позвала бабушка.
Мальчик встал из-за стола и пришел на кухню. Там он, как настоящий мужчина, сам нарезал хлеб, а бабушка тем временем налила ему половину поварешки бульона — наш мальчик не слишком-то любил суп. На второе бабушка подала котлеты с жареной картошкой и солеными огурчиками. Мальчик набросился с вилкой и ножом на котлету, как на дикого зверя. — Куда ты спешишь? Поезд уходит? Живоглот! Весь в папочку! Бедный твой папочка, земля ему пухом! Мальчик всегда торопился за едой — невкусные вещи он глотал быстро, чтобы не было противно, а вкусные — потому что, чем быстрее съешь одну вкусную вещь, тем быстрее доберешься до следующей. На десерт бабушка подала продолговатые коричневые плоды.
—Ура! Финики! — обрадовался мальчик, узнав их.
— Кушай, кушай, мой птенчик! — улыбнулась бабушка лиловатыми сухими губами, при этом ее ввалившиеся темно-карие глаза остались такими же печальными какими они были всегда — и тогда, когда она сердилась, и тогда, когда она хлопотала на кухне, и даже тогда, когда мальчик показывал ей свои рисунки.
— А ты? — спросил мальчик. Бабушка тоже съела десяток фиников. Потом она выбросила все косточки, кроме одной, которую взяла и воткнула кривым пальцем в горшок с кактусом-«декабристом».
...Кактус рос на кухне в тепле, его поливали спитым чаем и мясной водой, и он каждую зиму расцветал темно-розовыми цветами. А под кактусом незаметно проросла финиковая косточка... Произошло это не так уж скоро — почти год спустя... Сначала появился тонкий зеленый язычок, а потом — уже настоящий листочек, а потом... еще один...
На следующий год пальму пересадили в отдельный горшочек.
***
Прошло десять лет. Мальчик вырос. Пальма тоже выросла и помещалась уже не в горшочке, а в большой деревянной кадке. Бабушка же совсем сгорбилась, исхудала и словно стала меньше ростом.
Осенью мальчик уехал учиться в большой город. Воды в этом городе столько же, сколько суши; улицы перетекают по мостам через реки; каналы и речушки отходят от большой реки и снова возвращаются к ней; дома и самые настоящие дворцы возвышаются над островами. Мальчик учился в старинном здании на самом большом острове. Рядом, почти у самой воды, обитают два сфинкса. Их привезли сюда из Египта давным-давно, сто пятьдесят лет назад. Но что для сфинксов сто пятьдесят лет, когда им от роду три тысячи?..
Мальчик рисовал сфинксов и вспоминал свою финиковую пальму. Сфинксы — из Африки, пальмы — из Африки, а еще вокруг столько львов, сколько по всей Африке не насчитаешь. Одни львы спустились к самой воде, другие сидят у подъезда старинного особняка, третьи смотрят с фасадов...
Настала зима, сфинксы заиндевели. Они не стучали зубами и не дрожали — мерзли молча и неподвижно. Мальчик тоже озяб, но он никак не мог справиться с дрожью, и зубы стучали, и пальцы не слушались. Ему бы согреться, но зажигалка не хотела высовывать синий язычок, а дешевые сигареты выпадали одна за другой из криво разорванной пачки прямо в грязный снег. В кармане куртки у него лежала телеграмма — умерла бабушка.
... Поздно вечером, когда все уже разошлись после поминок, и он один сидел в опустевшей кухне, вдруг послышался голос: «Ну что ты? Не надо так!..» ...Голос бабушки??? Откуда?! ... Он задремал лишь под утро, и приснилось ему, что пальма ходит по квартире, охает, кряхтит, ворчит и ругается.
Вскоре он снова уехал в город островов и сфинксов, а в квартире поселил свою подругу-художницу — тоненькую, глазастую и лохматую. Она поливала пальму то кофейной гущей, то спитым чаем, то пивной пеной — только мясной водой уже не подкармливала — тогда из магазинов вовсе исчезло мясо. Иногда гости бросали в кадку окурки, и тогда по ночам пальма ругала художницу бабушкиным голосом. Когда это случилось впервые, художница от испуга чуть не свалилась с табуретки.
«— Зачем ты куришь, такая-сякая! Зачем бросаешь окурки к моим корешкам, мерзавка! Хулиганка! Негодница!» — пальма ругалась и худшими словами, но мы с вами, милые читатели, не станем их повторять.
Художница испугалась так, что наутро не только выкинула все окурки из кадки, но и сбегала в цветочный магазин за удобрениями.
Ей захотелось нарисовать портрет пальмы и подарить его... ну да, хотя бы самой пальме. Но она не любила рисовать с натуры. Обычно она рисовала всякие невероятные вещи — сложные построения из квадратов, кругов, треугольников, сетей, цепей, пятен и точек... Правда, ее друг — наш Мальчик — часто говорил, что «Если нельзя, но очень-очень хочется, то можно».
И она целыми днями стала рисовать пальмовые листья. Вы думаете, их рисовать просто? Художница бралась и за карандаш, и за пастель, и за кисточку — но все равно получались другие листья, чем-то напоминавшие пальмовые, но другие, похожие на ладошку с девятью или одиннадцатью пальцами. Наверное, есть где-то планета девятипалых зеленых существ. Но сейчас мы не об этом... Сейчас наша художница рисует портрет пальмы.
Пальма посмотрела на рисунок и снова заговорила голосом бабушки: «Да выкинь ты эту отраву!» — «Кто это?» — ужаснулась художница, а голос из кадки ответил: «Да я это! Выкинь отраву!» Художница поняла — тут уже никакими удобрениями и спитым чаем пальму не ублажить. Что делать? Зачем-то она высыпала в раковину соль из солонки, перец из перечницы, соду из пачки, вылила уксус... Все это зашипело; художница с криком отпрянула, но голос из кадки перекричал ее:«Выкинь отраву!» Бедная художница долго боялась, что голос из кадки заставит ее выкинуть чай, кофе, вино, водку, разбавитель, льняное масло и сами драгоценные тюбики с красками и ... сигареты. Сигареты! Наутро до нее дошло, чего хотелось пальме — и она перестала курить на кухне. И пальма замолчала.
Прошло еще несколько лет. Наш Мальчик отпустил бороду, его почти никто не называл мальчиком. Почти... Так его называли только художница и пальма. Вернулся он домой и сказал: «Знаешь, мы с тобой переезжаем. Здесь, пожалуй, тесновато. Пальма давно упирается верхушкой в потолок...» Художница согласилась: «Да, скоро здесь будет тесно для четверых».
— «Теперь нас четверо» — послышался голос из кадки.
— Нас четверо!
— Нас четверо!
— Нас четверо! — три счастливых голоса слились в один — хрипловатый баритон художника, мягкий негромкий голос художницы и глуховатый шепоток пальмы.
Только четвертый молчал. Он подаст голос только через девять месяцев...
2002 — 2003