Жили-были сомненья, ребята не промах, они
крепли день ото дня, обращая, шутя, в пепелище
непреложные правды, корчуя трухлявые пни
откровений и догм, всё им было поживой и пищей –
похвала и хула, умолчанье и слово, возня
крыс в амбарных углах, гвалт истошных грачей в поднебесье.
Брезжил свет вдалеке, но мерещилось – там западня.
Сторожило тебя племя пёсье, сословие бесье.
Капли жизни стекали в забвенья распахнутый клюв,
но твои сторожа в исступленье зверином, по-волчьи
рыли гулкие сумерки, морды во мглу окунув,
и ты чуял опять, как становится шаткою почва,
как уходит земля из-под ватой набившихся ног,
будто утлый канат, что держал эту землю, срубили,
и как ужас нечаянный в каждый ползёт позвонок.
Жили-были сомненья, а впрочем, чего уж там, были –
есть и будут, покуда в глазах ещё теплится свет,
и с корыстью глядят на тебя эскулап и аптекарь.
Всё упрямей сомненья в безбожном своём естестве.
Что ж тебя так влечет снова в их неизбывную реку?