Когда-то в детстве у нас, десятилетних девчонок, была такая забава. Придуманная нами игра называлась: «Занимать». Мы перелистывали журналы мод, и каждая из нас, указывая пальцем на самую красивую манекенщицу, торопливо «занимала»: «Это я!» Стройные и шикарно одетые дамы на журнальных страницах казались нам эталоном женской красоты, их подведенные изгибом глаза, ярко накрашенные губы, какие-то неземные наряды завораживали. А еще тогда, в начале семидесятых, модно было коллекционировать открытки популярных артистов и артисток, открытки эти продавались в киосках «Союзпечати». С глянцевых фотографий вызывающе смотрели на нас Джина Лоллобриджида, Софи Лорен и Мишель Мерсье, (та самая, что играла Анжелику). От наших завистливых взглядов черно-белые изображения томных красоток, казалось, становились живыми и разноцветными.
Теперь, когда прошел не один десяток лет, детство и даже юность мои давно кончились, некоторые далекие воспоминания кажутся нелепыми и смешными. Постарели красивые артистки и манекенщицы из виртуальных миров девичьих грез, и только одна реальная женщина, которая все эти годы была рядом со мной, осталась такой же молодой и красивой. Я не заметила, как постарела моя мама, мой самый близкий и дорогой человек. Ведь именно она была и есть для меня краше всех красавиц на свете.
У моей мамы очень красивое имя – Валентина. Это имя ей подходит, ведь означает оно «сильная, здоровая». Мне кажется, что такое имя должны носить женщины мягкие, простые и скромные, труженицы и рукодельницы. Во всяком случае, такова моя мама. И фамилия у нее до замужества была необыкновенной – Григораш. В моем детском сознании это слово всегда имело какой-то шоколадный смысл, так как напоминало по звучанию название вкусных конфет – грильяж. А после свадьбы родителей в 1961 году у мамы фамилия стала еще красивее и звучнее – Лебединец. Это фамилия запорожских казаков, очень редкая и старинная.
Только у мамы такие глаза: большие, изумрудно-зеленые, с желтыми крапинками. Больше ни у кого я таких глаз не видела. Хотя, нет - у Иры, моей сестры-двойняшки, глаза очень похожи на мамины. Правда, они чуть-чуть крупнее и светлее. У моей мамы красивые, темные брови, которые она никогда не выщипывала и не красила. Вообще, из косметики мама пользовалась только пудрой и помадой, да и то изредка и слегка. У мамочки ярко очерченный носик, я таких тоже никогда не встречала, совершенная форма губ и замечательная улыбка. Ее лицо и сейчас, когда маме семьдесят, ничуть не утратило своей привлекательности, а выглядит она намного младше своих лет. И это правда, ведь так считают не только близкие люди.
У моей мамы совершенно удивительные руки. Их необычный изгиб, на первый взгляд не заметный, передался по наследству и мне, и моей сестре, и моей дочери. Такие же руки у маминой сестры тети Поли, очень похожей на маму внешностью и характером. И такая же форма рук была у маминой мамы Евдокии.
Мамины руки умеют практически все: готовить разные вкусности, сажать цветы, шить, стирать, украшать и улучшать все, к чему бы они ни прикоснулись. Сколько я ни пыталась испечь такие же чудесные, как у мамы, пироги с яблоками и брусникой, получается вкусно, но все равно не то. Эти руки пеленали меня, когда я была крошечной, и нежно обнимали после долгих разлук, когда стала взрослой. Я знаю каждую складочку и морщинку на маминых руках, никогда не знавших безделья и усталости.
В нашей уютной квартире, где прошли мои детство и юность, всегда было полно гостей. Конечно, друзья родителей приглашали и к себе, но гораздо чаще большая веселая компания собиралась у нас. Я думаю, это потому, что в нашем доме неизменно были рады хорошим людям, было много вкусной еды, а главное, настоящего счастья и тепла. Родители делали все вместе, помогали друг другу, и нас с сестрой воспитывали не ремнем и нотациями, а примерами собственных знаний и умений. Кстати, мне часто снится та наша старая квартира, где я была совершенно счастлива. А когда прохожу мимо дома, вижу в наших окнах свет, то на глаза наворачиваются слезы. Столько дорогих воспоминаний! Кажется, часть моей души осталась там безвозвратно…
Папа и мама - очень отзывчивые и щедрые люди, нежно любящие друг друга. Для меня родители – пример во всем, и я уверена, что они – идеал супружества. По наивности, когда я была ребенком, думала, что все семьи такие, как наша; у всех столь же уважительные и теплые отношения; мужья так же помогают своим женам, берегут их, как наш папа. Мне казалось, что все папы, несмотря на занятость и усталость, с удовольствием занимаются со своими детьми математикой и черчением, катаются на лыжах, придумывают веселые сказки, мастерят деревянные игрушки. Помню, как усердно папа объяснял нам задачки, учил строить геометрические проекции многоугольников в разных плоскостях. Для этого он вырезал из сырой картошки нужную фигуру, и мы вместе делали чертежи. Мама школьными предметами с нами занималась только первые три года, потому что учились мы с сестрой всегда хорошо, и родители нам доверяли. Бывало, отец ворчал на нас за какие-нибудь провинности, мог сгоряча прикрикнуть. Но мама всегда умела разрядить обстановку, ее тихие волшебные слова действовали примиряюще. Не знаю, как ей это удавалось. Наверное, такой дар можно назвать искусством природного такта, и обладают им единицы.
У моей мамы характер очень мягкий, покладистый. Она умеет дружить со всеми людьми, никогда ни на кого не обижается, не кричит, не осуждает. В детстве для нас самым ужасным наказанием были мамины слезы. Можно пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда мама плакала. Она очень сильный человек, и, наверное, не хотела показывать свою боль или обиду.
Я была своенравна, упряма
И хотела весь мир изменить.
Только ты, моя добрая мама,
Все умела понять и простить…
Однажды, когда нам с Ирой было лет по семь–восемь, наша мама попала в больницу. Я помню то ощущение пустоты и потерянности, которое было у меня, пока мамы не было дома. Конечно, отец заботился о нас: кормил, читал книжки, заплетал тугие-тугие косички и отводил в школу. Но как же мы все радовались маминому выздоровлению!..
Еще раньше была история «про пупсиков», которую мы с сестрой вспоминаем и сейчас. Мы ходили в детский садик, назывался он «Незабудка». Это был один из первых садиков в Нефтеюганске. И вот однажды нашу «Незабудку» по причине кишечной инфекции закрыли на карантин. Всех детей вместе с воспитателями и нянечками держали в саду, как заложников. Но мы были здоровы и не понимали, почему не приходят мамы и папы, почему надо оставаться здесь на ночь. В общем, малышня плакала не переставая, воспитатели нервничали, родители неприкаянно бродили под окнами нашего деревянного «карцера». Даже передавать что-либо детям было запрещено, и мы это знали. Через несколько дней карантина, когда обстановка накалилась добела, подозвала меня и Иру нянечка. Потихоньку, чтобы никто не видел, добрая тетя Фая быстро передала нам по малюсенькому свертку и шепнула: «Девочки, это вам от мамы». Что же содержали тайные подарки? А были в них маленькие шоколадки и два резиновых пупсика с комплектами кукольных одежек. Как же мы обрадовались! Конечно, мама и папа скоро придут за нами, и все будет хорошо! Это она, наша добрая мама, безумно скучая по своим девочкам, нашила целый ворох крошечных ползунков, распашонок, чепчиков и платьиц для наших любимых куколок. Все шедевры были ручной работы, работы маминых умелых рук. …Этот случай я храню в памяти, как одно из самых дорогих воспоминаний детства, как пример трогательной маминой заботы и любви.
Могу уверенно сказать, что мое детство было очень счастливым, я никогда ни в чем не нуждалась, мне было светло и легко. А вот о детстве мамы так не скажешь. Досталось ей и горя, и обид, и лишений…
Родилась Валя Григораш в небольшой кубанской станице Старо-Леушковской в 1938 году. Все знают, какое это было время. Буквально за несколько дней до рождения мамы арестовали деда Кузьму. Как выяснилось через много лет, Кузьма был осужден по ложному доносу односельчанина и расстрелян. Перед арестом пришли конфисковать имущество деда, а из имущества в семье Гусиных оказался только овчинный тулуп. Беременная Евдокия Кузьминична, средняя дочь Кузьмы Никифоровича и мамина мама, на коленях умоляла оставить в доме хотя бы это «добро». Не пожалели. Осталась Анна Яковлевна, мамина бабушка, без мужа, одна поднимала восьмерых детей. А тут и война началась. Совсем пришлось несладко. В 1943 году пропал без вести отец Вали Константин Андреевич Григораш. Мать вышла замуж. Отчим оказался человеком властным и злым. В семье, где подрастали еще трое ребятишек, Ваня, Поля и Коля, чужое дите и лишний рот стали обузой. Мама, конечно, защищала и любила Валюшу. Но какие радости были тогда у худенькой сельской девочки послевоенной поры? Не то, что конфет и мороженого, а досыта есть не приходилось. Нянчила сестру и братьев, помогала по хозяйству. В школу ходить было далеко, очень уставала. Вниманием и теплом девочку не баловали, потому росла она тихой и застенчивой. Горе обрушилось черной тучей внезапно: в 1953 году умерла мама, Евдокия Кузьминична. Я не могу себе представить, каково это, стоять у гроба своей мамы и знать, что все кончилось: детство, счастье, солнце. А тебе всего двенадцать лет, ты круглая сирота и никому не нужный человечек, которого никогда не приласкает мама, не погладит по голове отец! Страшное испытание. И несправедливое.
В семье отчима стало совсем невыносимо. Валей тяготились и ее обижали. Одна деревенская тетка жестоко заявила, что нечего, дескать, с девчонкой-сиротой нянькаться и надо ее утопить. Забрали Валю к себе какие-то дальние родственники, но и они оказались людьми не добрыми. Мало того, что попрекали девочку куском хлеба, сразу заставили называть себя мамой и папой. Потом приютили в семье дяди. До окончания десятилетки Валя жила у бабушки. Кушала плохо, часто болела. Была у них коза, вот и спасались от болезней да от голода козьим молочком.
Потом Валя с подружкой Галкой, окончив школу, уехали в Новочеркасск. Жили «на квартире» - в частном доме без удобств, восемь девчонок в комнате. Дом был на окраине, поэтому платили за жилье поменьше. Валя устроилась швеей на фабрику. Так началась ее самостоятельная жизнь.
Однажды на танцах в политехническом институте, за несколько дней до Нового 1960 года, Валентина Григораш познакомилась с красивым кареглазым студентом Ильей Лебединцем. Это была любовь. Серьезный Илья и скромная, не избалованная судьбой Валя понравились друг другу и с тех пор были неразлучны.
Илья Иванович – так уважительно называли студента Лебединца институтские преподаватели - привык всего в жизни добиваться сам. Родился в бедной казачьей семье перед войной в 1935 году, был третьим ребенком из четырех детей. Оказалась тогда семья на Урале. Бежали с Кубани вслед за репрессированным дедом-казаком. Гнал голод, ведь в семье Лебединцев в 1933 году за одну неделю умерли от истощения бабушка и четверо малолетних детей.
На Урале тоже пришлось несладко. Помнятся Илье мамины картофельные оладьи, жареные на «голой» сковородке (масла не было никакого). И были эти оладьи из тертых картофельных очисток, за которыми посылали Илюшу и его брата Петю в шахтерскую столовую.
В начале пятидесятых Лебединцы переехали в город Апшеронск Краснодарского края. Там Илья окончил среднюю школу. Не добрав баллов при поступлении в ВУЗ, ушел служить в армию. Потом стал студентом Новочеркасского политехнического института.
Два года Илюша и Валя (мои будущие родители) дружили, а в сентябре 1961 года сыграли веселую студенческую свадьбу, одногруппники Ильи устроили им маленький скромный праздник. 2 ноября молодожены расписались в ЗАГСе.
Сняли комнату, купили полутороспальную кровать, столик, табуретки и стали жить-поживать. Родители и родственники не помогали молодой семье, поэтому Илье приходилось работать то на разгрузке муки, то угля, то на стройке копал траншеи. Получал, конечно, гроши, но и это было подспорьем.
…Говорят, что испытания господь посылает только тем, кто может их выдержать. В мае 1963 года Илюша и Валя стали родителями девочек-двойняшек. Пришлось очень трудно. Илья много работал, несмотря на то, что учеба еще не была окончена. Валя падала от усталости и недосыпания: так было тяжело.
Коляску и кроватку для Гали и Иры (так назвали нас, двойняшек) купить было не на что, спали мы поначалу в подаренном квартирной хозяйкой корыте. Какие там памперсы! Их тогда в помине не было, пеленок и то не достать. Распашонки мама вынуждена была перешивать из своих старых ситцевых платьев. Мы родились недоношенными, особенно слабенькой была Ирочка, при рождении она весила всего кило восемьсот, часто болела и кушала очень плохо. Еще в роддоме акушерка посоветовала маме: «Оставьте эту девочку, она у вас все равно умрет». Жестокие слова… Отцу приходилось насильно кормить маленькую дочку, плакали оба. «Я когда-то в детстве плакал, что нечего было есть, а теперь мой ребенок плачет, потому что не хочет кушать», - говорил молодой папа.
В 1964 году наш папа закончил учебу в институте. Распределился в Отрадный Куйбышевской области. Сначала семья ютилась в гостиничном номере, в бараке напротив гостиницы, и только в марте 1965 года, папе, как молодому инженеру с двумя детьми, дали служебную однокомнатную квартиру. Зарплата была очень небольшой, а работать надо было много и далеко от дома.
Через два года наша семья оказалась на севере. Начиналось освоение нефтяных месторождений, и папе предложили работу здесь, в Нефтеюганске. 9 апреля 1966 года он прилетел в поселок Усть-Балык – так назывался тогда будущий город. Думал поработать год или два, а потом вернуться на Большую землю. Но север понравился. И 4 августа 1966 года к отцу приехали и мы, трехлетние двойняшки Ира и Галя Лебединец, вместе с мамой. Долгая дорога из Отрадного закончилась шумным путешествием на грохочущей гусеничной машине. Трехлетняя Ирочка испуганно кричала: «Остановите танк, я пойду ножками!» Так наше семейство оказалось в Нефтеюганске.
Жители поселка ютились в вагончиках, времянках, наскоро сколоченных из подручных материалов. Продовольствие состояло из тушенки, сгущенки, макарон. Мяса, фруктов, овощей не было, все привыкли к сухому молоку и консервам. Я помню, как мы с удовольствием грызли галеты и брикетный фруктовый кисель. Очень хотелось свежих апельсинов, яблок и мороженого. Женщины мечтали о туфельках и босоножках вместо надоевших резиновых сапог. На улицах начинавшего строиться поселка была непролазная грязь, и только изредка попадались шаткие деревянные мосточки.
Поселилась наша семья в маленькой комнатке рабочего общежития. Позже получили квартиру без удобств – не было воды, ванны и душа, туалет на улице. Дом был двухэтажным деревянным. Можно было поселиться и на втором этаже, но поскольку в таких домах часто случались пожары, решили жить на первом, чтобы в случае чего спастись, выпрыгнув из окон. Морозы зимой 1966 года тогда стояли страшные: сорок, пятьдесят, а то и под шестьдесят градусов. Топили дровяную печку, но все равно мерзли. Стоило мокрой тряпкой прикоснуться к полу, как она тут же примерзала.
Зимой мама сажала меня и Иру в санки и бегом, чтобы не обморозились, везла в сад. Сама она спешила на работу, устроилась в отдел кадров жилищно-коммунальной конторы, одного из подразделений НПУ «Юганскнефть». Наш папа Илья Иванович работал начальником электроцеха того же предприятия. Ему приходилось и днем, и ночью, в любую погоду работать наравне с подчиненными, не считаясь с личным временем и здоровьем, ведь городу и на нефтепромыслах нужны были тепло и свет. Так работали все. Выходной всего один – воскресенье. Маме надо было и постирать, и погладить, и убрать, и приготовить. Как у нее на все это хватало времени и сил, ума не приложу! А ведь успевала, никогда не жаловалась. В доме чистота, порядок, всех соседей она потчевала вкусными борщами да пирожками, и за собой следила, и дети были ухожены и накормлены.
Наша Ира часто болела ангиной. Иногда я даже обижалась на маму, которая, как мне казалось, больше любила сестру, чем меня. Но заботились об Ире так потому, что она росла слабенькой. Я же была всегда упитанной и крепкой, а Ира худенькой и болезненной. Однажды сестренка моя сильно заболела. Ангина ее чуть не задушила, температура до галлюцинаций, за сорок. Было это ночью зимой. Когда я проснулась утром, увидела, что у Ириной кроватки на коленках стоит мама и плачет. Оказывается, так она провела всю ночь, боролась за жизнь своего ребенка. К счастью, тогда кризис миновал, и Ирочка пошла на поправку… Это один из трогательных эпизодов моего детства, врезавшихся в память. Такую заботу и любовь моей мамы я ощущала всегда. И теперь, когда у меня самой выросла семнадцатилетняя доченька Тоняша, я особенно хорошо понимаю свою маму. И преклоняюсь перед ней, самой лучшей мамой в мире.
…Мама трудилась скромным инспектором отдела кадров в НГДУ «Юганскнефть», проработала на одном месте более тридцати лет. Ее уважали и ценили и коллеги, и простые рабочие, с которыми она всегда умела поговорить, помочь. Бывало, приедут молодые специалисты, устроятся на работу, денег нет. Мама и ее коллега Валентина Андреевна Гордеева давали ребятам денег до первой зарплаты, устраивали в общежития. «Деньги, если сможешь, отдашь, - потихоньку говорили они,- а нет, так нет». Отдавали, правда, всегда.
В 1996 году мама ушла на пенсию. Илья Иванович, мой папа, летом 1987 года получил инфаркт, долго болел. Но, как человек деятельный и оптимист по натуре, не мог сидеть без дела. Вместе с женой работал на огороде. Над их маленьким дачным домиком долго жужжал разноцветный самолетик, выструганный умелым хозяином, а в скворечнике на крыше жила семья рыжих белочек. Самолетик, правда, потом украли какие-то «добрые» люди.
После болезни отец вышел на работу, навалились заботы и проблемы. Второй инфаркт не заставил себя ждать. Выздоровел, все преодолел. Пришлось перейти на должность менее беспокойную. Так работал до 1996 года.
У моих родителей немало наград. Наша скромная мама имеет медаль «За трудовое отличие» (1986 год), медаль «Ветеран труда» (1987 год), медаль «За доблестный труд» (1970 год).
Сейчас мама и папа пенсионеры. Но им некогда скучать и унывать. Заботятся о детях, трех внуках, с весны до глубокой осени трудятся на двух дачных участках, сами построили небольшой домик, колодец; в планах, если будут силы и здоровье, сложить баньку. Выращивают картошку, огурцы и помидоры, зелень, малину, клубнику, смородину. Есть даже южные розы, сирень, спаржа, рожь. Наш папа – большой выдумщик и экспериментатор. Каждый день у него новые идеи: то чем-то народным себя и всех лечит, то придумает новый рецепт вкуснейшего ягодного вина, то мастерит что-нибудь дома – все сам. И получается добротно и красиво. По-другому не умеет.
Мама очень любит животных, особенно кошек. Много лет в родительском доме живет серая персидская кошка Катя. Характер у Катьки скверный, неизвестно почему, но выросла кошка злой и агрессивной, совсем не похожей на своих добрейших хозяев. Однако, папа и мама очень ее любят. Когда Катька болела, носили ее за пазухой к ветеринару на уколы, сами лечили и лелеяли, как родного ребенка. А перед появлением котят кошка всегда ходила за мамой как привязанная, знала, что хозяйка ее не бросит, примет роды и утешит добрым словом.
Моя мамуся – человек не только большой души, но и умелая мастерица. Они с папой заготавливают много солений и варений на зиму, угощают плодами своего огородного труда знакомых и не знакомых людей, всегда участвуют в осенних городских конкурсах урожая. Однажды мама сделала большую красивую куклу Марусю, которая стала лучшей в номинации «Пугало огородное».
Поразительно, как папа и мама нежно относятся друг к другу. Я не помню, чтобы они когда-то кричали, выясняли отношения. Ласковые «Зайчик» и «Маличка» - их домашние имена – звучали всегда трогательно. Когда папа утром уходил на работу и вечером возвращался домой, мама целовала и обнимала его. И сейчас у родителей очень теплые чистые взаимоотношения. Они всегда вместе, как два красивых белых лебедя, летят по жизни крыло в крыло. Даже фамилия у них символичная – Лебединец. Сколько пережито, а любят друг друга так же сильно и преданно, как в молодости! Это счастье – иметь таких замечательных родителей. И это мое счастье. Может быть, не всегда я была хорошей дочерью, не все надежды оправдала. Простите меня, папочка и мамочка, за обиды и непонимание. Я очень вас люблю, и, пожалуйста, не болейте, живите долго-долго, дорогие мои!
г. Нефтеюганск, 2007 год.
На фото я, мама, папа и Ира, фотография примерно 1967 года.