Век двадцать первый шёл.
Проклятьем заклеймённый
ни днём, ни ночью больше не вставал.
Пах пролетарий коньяком с одеколоном.
Крестьянин, впрочем, тоже не вонял.
Интеллигенту, как всегда, давай е б а т ь с я.
И, как всегда, — то в задницу, то в рот.
А нам с тобой уже давно не восемнадцать,
уже не сорок даже, ёжкин кот.
За колбасой по два рубля на баррикады
переть нам унизительно и в лом.
Пошли бы может на Голгофу ради правды,
но что нам делать с правдою потом?
Надкусит ссученная ночь луны лепешку,
и прокуратор скупо буркнет «гуд».
Что делать с правдой той,
когда не понарошку
к столбу мошонку гвоздиком прибьют?
В пол х у я ебля и свобода вполовину,
в грязи январь и засухою май.
Не окочурились.
Махорки и бензина
достанет пережить и урожай.
Достанет даже пересилить приступ вздора,
как мир голодных сбросить под откос.
...Век двадцать первый шёл.
И на помойке хором
коты тянули «Ой, мороз, мороз...».