Политически-философская пиеса в трех действиях с прологом, балетом и эпилогом.
Действующие лица:
Иннокентия - девушка 19 лет, с прекрасными миндалевидными глазами цвета ультрамарин
Катя - девушка 21 года, грубые манеры, яркая одежда, дешёвые духи
Глаша – нянюшка и экономка
Арчибальд - юноша 22 лет, высокий блондин с мужественным лицом
Лоэгрин - конь Арчибальда
Африкан Викторович - учитель географии
Виссарион Иванович - богатый, но своенравный дядюшка
Аркадий Гопников - холоп
Гюльчатаев и Саидов – научные работники
Первый гопник – юноша лет 20
Второй гопник – юноша лет 15
Третий гопник – юноша лет 30
Хозяин клуба «Лингам» – обрюзгший мужчина в футболке и кедах
Поэт Аполинарий Кукушка – мужчина лет сорока, в красном шарфе, художественно обвязанном вокруг шеи под бородой
Вольдемар и Ксения - мама и папа Иннокентии (покойные)
Швейцар – мужчина с большим животом во фраке
Первый тамплиер – юноша лет 20
Второй тамплиер – юноша лет 15
Третий тамплиер – юноша лет 30
Полный двухметровый человек в рабочем комбинезоне
Художник Удод – голый человек
Кордебалет – развязные юноши и девушки
Любители современного искусства, наркоманы и извращенцы
Аполлон – хряк.
Пролог
Затемнение сцены. Постепенно один за другим загораются то тут, то там голубые огоньки, образуя словно висящий между небом и землей мост. На мосту появляются две фигуры в легких белых одеяниях.
Ксения: - Чу... что-то слышится мне... что-то мерещится...
Вольдемар: - Что, матушка?
Ксения: - Ах, сердце мое тревогой наполнено, предчувствие душу гложет!
Вольдемар: - Уж не с дочерью ли нашей случится что?
Ксения: - Сироткой!
Вольдемар: - Уж десять лет как сироткой, с тех пор как нас сбил грузовик!
Ксения: - С пьяным водителем за рулем...
Вольдемар: - Пристально следить будем...
Ксения: (Простирая руки): Защитим и направим.
Уходят налево и направо.
Сцена пуста.
Действие первое
Сцена первая
Спальня Иннокентии. Иннокентия сидит спиной к зрителю перед туалетным столиком и трюмо, наигрывая на гитаре "Coldplay" , напевая "Ай лост май янг". Перед ней на туалетном столике - горящая свеча, левкои в опаловой вазочке, духи и портрет Бориса Виана в рамке. Зритель видит лицо Иннокентии в зеркале. Оно печально. Иннокентия откладывает гитару.
Иннокентия: Прекрасные порывы юности... Где они? Я устала... устала жить... устала ждать... верить... Сколько лет мучений и ожидания счастья! К чему? Никто не в состоянии понять меня, никто не может оценить мое творчество, я так и буду навек одинокой и непонятой. (Нюхает левкои).
Входит Катя. Она в сапогах на платформе и в колготках в сеточку.
Катя: Поехали в Лингам!
Иннокентия: Что? Куда?
Катя: Это же самый популярный ночной клуб нашего города!
Иннокентия: Зачем?
Катя: Как зачем? Ты так и хочешь всю жизнь просидеть тут взаперти, нюхая цветочки и тренькая на гитаре?
(Отбрасывает гитару в угол, та издает печальный звук в ля-миноре)
Иннокентия: Я право не знаю. Мне даже нечего надеть...
Катя: Да ты и так у нас красотка! Вон, надень мое платье, я тебе привезла.
(Достает ярко-фиолетовое мини платье с блестками).
Иннокентия: Ах, нет, Катя, это не мой стиль. Я уж лучше поеду в чем-нибудь поскромнее.
(Уходит переодеваться. Тем временем Катя берет гитару, садится на пуфик и поет голосом в стиле Маши Распутиной).
Катя:
Жизнь дана
Нам одна
И не надо терять время!
Нужно брать за рога
И быка
И коня за стремя!
Выйти замуж хочу
Я за самого важного принца
Буду жить как хочу
Как вам даже во сне не приснится!
(Подбегает к туалетному столику Иннокентии, душится ее духами. Входит Иннокентия. На ней длинное белое платье, на шее - медальон с портретом родителей).
Катя: Едем!
Уходят.
Действие первое
Сцена вторая
Ночной клуб "Лингам". За барной стойкой полулежит Африкан Викторович с бокалом коктейля в руке. Он пьян.
Африкан Викторович: - Жизнь! Тридцать пять идиотских лет. А словно и не жил даже. Иисус в мои годы уже вознесся, Ширли Темпл состарилась, Сальвадор Дали нарисовал рога носорога, Стани;слав Игна;ций Витке;вич уже беседовал с духом пейотля, Эрнст Рём уже спорил с Гитлером, а Эрнст Никиш уже придумал национал-большевизм... а я... а я?? Чем хуже я?! Что я создал? Что выстрадал? К чему пришел? Учитель! Тысячи детей так назвают меня, а чему я могу научить их? Куда направить их неокрепшие души? Рассказать про "волга впадает в Каспийское море"? Тысячи избитых истин превратили меня в ветшающую пустоту... Бармен! Водки!
На сцене появляются полуголые девушки и юноши, цинично и развязно исполняющие канкан.
Африкан Викторович залпом выпивает коктейль, выкидывает из бокала маленький бумажный зонтик и роняет голову на барную стойку.
Входят Иннокентия и Катя.
Катя: Ах, Иннокентия, смотри, какое веселье, какая публика! Ах, я танцевать хочу, я танцевать хочу! Пойду, приглашу вон того, высокого!
Иннокентия: Ах, лучше подождем, пока кто-то сам подойдет к нам...
Катя: Мы не станем ждать милостей от природы! Клуб - это не храм, а мастерская!
Убегает.
Иннокентия, оставшись одна, стеснительно оглядывается по сторонам, пятится и натыкается на барную стойку.
Иннокентия: Ааа... можно мне апельсиновый сок, пожалуйста?
Африкан Викторович (полусонно): Да, да, милая девушка, прелестное милое создание, именно сок – сок и не иначе! И это правильно! И не думайте прикасаться к вину, ежели не хотите закончить так, как ваш покорный слуга... загубив надежды юности, идеалы молодости и труд зрелых лет...
Иннокентия (изумленно): Африкан Викторович? Это Вы?
Африкан Викторович (не менее изумленно): Иннокентия? Моя лучшая ученица? Ты? То есть, я хотел сказать, вы? В таком месте?
Иннокентия (смущенно): Да вот, решила выйти в свет с подругой...
Африкан Викторович: А помнишь, как мы с тобой к олимпиаде по географии готовились? Эх... золотые были деньки... где, где они – дни весны?... Уж не то, все не то... Ах, ну что же я все о себе да о себе – ты-то как?
Иннокентия: Да ничего: учусь... Африкан Виторович, а вы все в нашей школе преподаете?
Африкан Викторович (роняет голову на барную стойку, утирает скупую слезу и вдруг орет нечеловеческим голосом): Текилы мне!
Иннокентия испуганно пятится.
Африкан Викторович: Эх, не сыпь мне соль на рану... все так и варюсь в этой школе... гениальных книг не написал, новых рек не открыл, не прославился... Что остается? Только лишь – это... (брезгливо морщится, опрокидывает стопку текилы и зажевывает лаймом).
Иннокентия: Африкан Викторович, а приходите к нам в гости? Я завтра к дяде еду на дачу, в имение то есть, там рыбалка... чай пить будем.
Африкан Викторович: Отчего бы не придти, приду!
Опрокидывает еще стопку текилы и падает под стойку.
Испуганная Иннокентия пятится и исчезает в толпе танцующих.
Действие первое
Сцена третья
Поместье Ушушенское. Сцена изображает со вкусом декорированный сад. Вдали большой белый дом с колоннами, перед ним - бассейн с фонтаном. Налево - парники с огурцами, направо - теплицы с помидорами, посреди сцены – беседка, обвитая вьюном.
Дядя сидит в кресле-качалке и читает «Ведомости».
Иннокентия подле него на низенькой скамеечке наигрывает на гитаре "Город золотой".
Дядюшка: - Эх, хорошо-то как у нас в Ушушенском! Простор, воздух, помидоры! Одно слово - Русь! "Пускааай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад..." (подпевает гитарным переливам, закашливается). И в дивный огород! Эх, уж пять лет как курить бросил, а все кашляю. Раньше надо было бросать... а лучше - совсем не начинать. По мне, так нет большего порока, чем зависимость от чего-то. Все равно - от курева ли, от наркоты или от государства. Человек - это звучит гордо, это звучит свободно! Человек должен быть господином на своей земле, ни от кого не зависеть. Вот я: захотел - посадил помидоры, а захотел – огурцы, и никто мне не указ. Я - сам себе государство!
Иннокентия: А Дугин пишет, что либертарианство несовместимо с империей.
Дядюшка: Вот пусть Дугин твой тебя и везет сегодня на лодке кататься.
Иннокентия: Ах, дядюшка, дядюшка, милый, да я так просто... в книжке читала...
Обнимает его и целует.
Дядюшка (строго, но довольно): То-то. И помни, что ты - моя единственная наследница... Да и вообще - единственная наследница семьи Опричниковых-Ушушенских (смахивает слезу). И все это (обводит рукой имение) будет твое.
Пауза, только слышно пение соловья. Дядюшка и Иннокентия стоят, глядя на закат.
Глаша: Чаааай пить!
Действие первое
Сцена четвертая
Сцена изображает столовую в доме дядюшки. На столе - самовар, баранки, варенье и французские булочки. Дядюшка пьет чай из блюдца, Иннокентия помешивает серебряной ложечкой в маленькой чашечке.
У Иннокентии звонит Айфон.
Иннокентия (дядюшке): Прошу прощения. Алло? Ах, Африкан Викторович? ... Конечно заезжайте. Дядя наслышан о вас и очень ждет... С крестником? (Вопросительно смотрит на дядю, тот кивает). Конечно, приезжайте с крестником. Бойкий парнишка? ... С лошадкой? Как мило! Ждем.
Дядя: Ты там на чердаке свои старые игрушки посмотри, Кеня, надо будет чем-то занять малыша. Хороший, видно, человек твой учитель - крестника не забывает, детей любит.
Действие первое
Сцена пятая
Те же, Африкан Викторович, Арчибальд и Лоэгрин.
Глаша: Приехали!
Дядюшка и Иннокентия выходят на крыльцо и видят облако пыли. Облако рассеивается, открывая взорам всадника и велосипедиста.
Арчибальд грациозно, но задумчиво спрыгивает с белого статного коня. Он в длинном черном пальто, под пальто белая старообрядческая рубашка тонкого сукна. Африкан Викторович в шлеме, с наколенниками, спешивается с черного, украшенного серебряными рунами, велосипеда.
Дядя: Ооо...ааа..эээ... Добро пожаловать.
Иннокентия (с плюшевым Чебурашкой в руках): Разрешите представить - Виссарион Иванович - Африкан Викторович...
Африкан Викторович: Очень, очень рад! А это, позвольте представить, мой крестник - Арчибальд Тюльпанов.
Иннокентия: Ой...
Африкан Викторович: Поди сюда, Арчибальдушка, познакомься с моей самой любимой ученицей - Иннокентия.
Арчибальд молча делает шаг вперед и наклонившись целует руку Иннокентии. Чебурашка выпадает из ее рук и так и лежит в пыли на дорожке сада. Последние лучи заката золотятся на его ушах. Поет соловей.
Действие первое
Сцена шестая
Арчибальд сидит в креслах под яблоней и читает. По дорожке тихо подходит Иннокентия.
Иннокентия: Не помешаю?
Арчибальд (захлопнув книгу и вскакивая): Что вы...
Иннокентия: Ах, сидите, сидите! А что вы читаете?
Арчибальд: Да так... ничего интересного...
Иннокентия: О, "Тамплиеры пролетариата"?
Арчибальд: Да, переосмысливаю вот...
Иннокентия: Ах, как это неожиданно - я тоже недавно читала именно это.
Арчибальд смотрит ей в глаза долгим взглядам. Ее волосы золотятся в лучах заката.
Из глубины сцены идут Африкан Викторович и дядюшка.
Африкан Викторович: Ах, позвольте, Виссарион Иванович, Муссолини не мог быть анархистом, потому что он строил государство, сильное и новое государство!
Дядюшка: Отнюдь, отнюдь, Африкан Викторович, Муссолини именно был анархистом, потому что он сам и был государством, и никто не мог навязать ему свою волю! Это и есть истинный анархизм.
Африкан Викторович: Я ценю привлекательные стороны либертарианства, но все же, смею заметить, в таких условиях, в которых существовал Муссолини, только фашизм мог быть действенной системой...
Дядюшка: Я не отвергаю сильных сторон фашизма, но все же только либертарий мог достичь таких вершин власти...
Подходят к Иннокентии и Арчибальду.
Дядюшка: А вы что думаете по этому поводу, мой юный друг?
Арчибальд (рассеянно, глядя на Иннокентию): А? Что? Простите, я не совсем...
Африкан Викторович: Да вот мы тут по-стариковски спорим, был ли Муссолини анархистом?
Арчибальд: Анархия есть привилегия, доступная только вождю. Только избранному. Вы понимаете меня, Иннокентия?
Иннокентия (вся вспыхнув): Ах, даже очень понимаю...
В кустах жасмина поёт соловей.
Действие первое
Сцена седьмая
Столовая в имении. Африкан Викторович, дядюшка, Иннокентия и Арчибальд. Африкан Викторович играет на окулеле и поёт:
Африкан Викторович:
В селе на Волге
Жила девчонка
Ее все звали
Люли Марлен
Как в хороводе
Она блистала
Всех покоряла
Люли Марлен
О как на ложках
Она играла
Такт отбивала
Люли Марлен
О, Люли Марлеееен!
Дядюшка (приподняв одну бровь): Что-то смутно знакомое, не припомню что...
Африкан Викторович: Это с Грушинского фестиваля бардовской песни.
Дядя: Да, что-то такое народное, исконное. Кстати, давно хотел спросить тебя, Африкан, отчего у тебя такое странное имя?
Африкан Викторович: Это у нас традиционное в роду – называть детей странными именами. Мой дедушка, будучи сам по имени Мамонтом, по убеждениям был большевиком. Тогда часто придумывали странные имена, и мой дед назвал своего сына Бронтозавром, что расшифровывалось как Броня Товарищей За Всемирную Революцию. Так что мой папа был Бронтозавр Мамонтович. И так как увлекался географией, назвал меня Африкан.
Дядя: Так ты - Африкан Бронтозаврович?
Африкан Викторович: Понимаете, в паспортном столе разрешили заменить или имя, или отчество. Ах... знали бы вы, как жестоки бывают дети...
Иннокентия, опустив очи долу, помешивает чай маленькой серебряной ложечкой.
Дядя (прерывая затянувшееся молчание): Кеня, а не почитаешь ли ты нам стихов своих, милый друг? Замечательные стихи пишет, чертовка, и всё, знаете ли, Африкан Викторович, в эдакой манере - экспрессивной! Вот где, скажу вам, биение жизни!
Иннокентия: Ах, право, дядюшка...
Дядя: Да что ты, ангел мой, не стесняйся, все свои тут. Вон и Арчибальд послушает, он молодой человек начитанный и тебе полезно будет его мнение.
Арчибальд (пристально глядя в глаза Иннокентии): Прочтите, Иннокентия Петровна.
Иннокентия вдруг разом решительно встав выходит на середину комнаты и облокачивается на рояль.
Иннокентия (громко, с вызовом):
Возьми меня в снегу Килиманджаро.
И на горе Синай меня возьми.
Целуй меня... стремительным кинжалом
Свою ты плоть в мою ты плоть вонзи.
Но не сейчас - пока я не готова,
Я - в черном океане небытья...
Меня скрывают тонкие покровы,
Я не твоя и даже не своя...
Но жди - они пройдут, года.
Приблизимся к условному пределу...
И нас соединит судьба
Под сводом храма - юношу и деву.
Иннокентия внезапно замолкает и возвращается на своё место. В тишине звучат отчетливо ее цокающие каблучки. Наступившую тишину прерывает возглас дядюшки.
Дядя: Каково? Вот это – искусство! А, Африкан?
Африкан Викторович: Да уж, это уж, пожалуй, неординарно... А ты что скажешь, крестник?
Арчибальд молчит и лишь пристально смотрит на Иннокентию. Снова наступает неловкая тишина, лишь слышно, как звякает в чашечке серебряная ложечка.
Входит Гопников. Он - в спортивных штанах, розовой майке и лаковых туфлях.
Гопников: Иваныч, площадку забетонировали, теперь на завтра мне рейки нужны. Надо в город ехать.
Дядя: Отлично, Анатолий. А ребята как?
Гопников: Узбеков своих я отпустил, спать они пошли.
Дядя: А они разве не таджики?
Гопников: А хре.. то есть - а кто их знает.
Дядя: Вот им - премия небольшая (передает пачку денег Гопникову). Уж очень старательные ребята, хорошие.
Гопников (пряча деньги в карман штанов): Передам, Иваныч. Хотя балуешь ты их, они и так как сыр в масле катаются.
Арчибальд морщится и подозрительно смотрит на Гопникова.
Дядя: Вот, позвольте представить, Анатолий, так сказать - по строительной части. Облагораживает имение.
Гопников: Толян.
Протягивает руку Африкану и Арчибальду. Арчибальд отстраненно пожимает ее после долгой паузы. Гопников презрительно хмыкает и закладывает руки в карманы спортивных штанов. Топчется, как конь.
Гопников: Как тайота твоя, Иваныч? Бегает?
Дядя: Бегает, Анатолий, бегает. Спасибо, очень ты мне помог.
Гопников: Не за что... (вытягивает ноги и разваливается на стуле. Иннокентия кротко наливает ему чай).
Дядя: Люблю профессионалов. Вот Анатолий - простой человек, рабочий, а я всегда ему рад - приходи ко мне в любое время: я чай пью - ты садись - чай пей. Я обедаю - ты садись, обедай. Так, Анатолий?
Гопников (жуя баранку): Угу.
Дядя: Главное, что ценю в Анатолии - не пьет и не курит. Не говоря уже о зависимостях похуже. Ни разу, к примеру, не видал его с семечками во рту, плюющего аки верблюд - грязное животное (морщится и сплёвывает). Вот нету для меня более доказательства неблагородного происхождения человека, как зависимость - от водки ли, от героина или от чего похуже. Разве можем мы вообразить себе Сверхчеловека с рюмкой вина или с папироской? Возможна ли Вечная Женственность, плюющая семечки?
Африкан Викторович опускает глаза и икает.
Африкан (тихо, про себя): Зависимость - это, конечно плохо, но пиво и водка - это арийские психоделики, как говорил геноссе Дугин.
Дядя: А еще ценю в Анатолии честность. Сейчас же никому нельзя верить, ну буквально никому. Обманут, по миру пустят, и всё это – с улыбкой, вроде – так и надо, законы бизнеса. А по это – воровство! Хозяйство я честно веду, и от других честности требую. Но людишки гнилые пошли... Ох, гнилые. Недавно, веришь ли, Африкан, автоген украли. Не то дело, что он дорогой в цене, автоген этот, копеешная вещь, но мне он от отца достался, отец с ним ещё в советские времена в тайне от начальника цеха частную мастерскую на заводе основал и после смены на себя работал. Символическая вещь, помятник эпохи! Украли.
Анатолий: Ворьё. Знал бы кто – убил бы.
Дядя: А что, молодежь, не пройтись ли вам на закате: племянница покажет имение. А мы тут - о своём, о скушном, поговорим.
Покрасневшая Иннокентия и Арчибальд с розой в руках уходят.
Платье Иннокентии играет разными оттенками розового в лучах заката.
Действие первое
Сцена восьмая
Дом в поместье Ушушенское. Балкон. На балконе - Иннокентия. Под балконом - Арчибальд. Арчибальд играет на гуслях и поёт:
Арчибальд:
Когда скакал я на коне,
Ты в пелене явилась мне.
Я вижу образ твой во сне,
И ты во мне, как я в тебе.
Раскрылись почки на сосне,
Ты мне явилась по весне,
Тебя ищу я при луне,
Готов я к внутренней войне.
Я весь, как нота, на струне,
Любовь к тебе поет во мне.
Иннокентия: Ах, идите спать, Арчибальд, уже поздно.
Арчибальд (нежно): Не в силах я и спорить с Вами, и расстаться! Что делать мне? Куда же мне податься?
Иннокентия: Ну вам же Глаша постелила во флигеле.
Арчибальд: Так далеко от вас всю ночь - я не стерплю. Уж лучше под кустом себе здесь постелю.
Иннокентия: Какие глупости. Ступайте.
Арчибальд: До завтра, завтра я чуть свет - у Ваших ног. Как преданный породистый щенок.
Убегает.
Действие первое
Сцена девятая
Комната Иннокентии. Иннокентия в постели. Издалека доносятся приглушенные звуки: "Тыц - тьфу, тыц - тьфу, тыц - тьфу, тыц - тьфу..."
Иннокентия (лёжа в постели): Ах, что за странный звук! Никак не могу уснуть.
Звук не исчезает. Иннокентия ворочается, натягивает кружевное одеяло на себя. Наконец, вскакивает и осторожно выходит из комнаты.
Иннокентия: Пойду посмотрю, что это. Не стану будить Глашу и дядюшку.
Коридор в доме дядюшки. Иннокентия босая и простоволосая идет с канделябром в руке и замечает тёмную фигуру в креслах у стены.
Иннокентия: Ах, кто это? Дух ты или человек, ответствуй!
Фигура освещается светом свечи и мы видим, что это - Анатолий Гопников.
Иннокентия: Месье Гопников?
Гопников: Добрый вечер! Не хотел напугать Вас, Иннокентия Петровна.
Иннокентия: А что вы тут делаете?
Гопников: Да вот - не спится. Решил предаться духовным практикам.
Иннокентия: Ах, простите, что помешала вам. Меня, видите ли, разбудил странный звук... такой - "тыц-тьфу", знаете ли. А вы ничего такого не слышали?
Голпников: Такой звук? (достаёт шёлковый оранжевый расшитый загадочными узорами пакетик, развязывает его и достает нечто маленькое и чёрное. Вкладывает в рот, разгрызает и сплёвывет).
Иннокентия: О да! Что это, Анатолий? Я так и знала, что тут должно быть заключена какая-то тайна!
Гопников: Это мои медитативные Семена Древа Солнца. Ритмично закладывая их в рот и расщепляя, я отделяю символически зерна от плевел. Зерно при этом я проглатываю, что символизирует единение с Солнцем, а плевла сплевываю с нарочито громким звуком вот в эту плошечку, что призвано символизировать презрение ко всему внешнему и суетному. Вот видите: "тыц-тьфу".
Иннокентия: Ах, как интересно! Вы знаете, я и не подозревала в Вас таких глубин, Анатолий.
Гопников: Конечно, Вы думаете, что рабочий человек... простой человек...
Иннокентия: Что Вы! Не обижайтесь! А можно... и мне попробовать помедитировать так? Или нужна определенная подготовка?
Гопников: Ну, вообще-то так сразу не каждый сможет. Но я могу сделать для вас тренинг. Вот тут (достаёт из кармана какую-то бумажку и сворачивает ее фунтиком) у меня тексты русских мантр, которые должны насытить своей энергией зерна. (Насыпает нечто маленькое и черное в бумажный конус). Теперь - держите это в одной руке, тааак, а второй рукой берите по одной и закладывайте в ротик.
Иннокентия: Так?
Гопников: Прекрасно! Чётче плевок!
Иннокентия: Тьфу!
Гопников: У вас прекрасные способности.
Иннокентия: А как долго надо так медитировать?
Гопников: Чем больше, тем лучше. У меня целый пакет Зерен Солнца, я их Вам принесу.
Действие первое
Сцена десятая
Рассветное солнце. На лужайке возле дома в позе лотоса сидит Иннокентия. В ее руке - бумажный фунтик. Она плюёт во все стороны Плевла от Зерен Солнца.
На балкон выходит дядюшка в халате и ночном колпаке и застывает от этого зрелища. Хватается за сердце.
Дядюшка (сдавленно): Или это сон?
Иннокентия: Доброе утро, дядюшка! Скажи, а вот чем можно отмыть ногти? У меня они от этих Зерен Солнца все черные стали.
Улыбается белозубой улыбкой: между передних зубов у нее застряла черная шелуха.
Дядюшка грузно оседает в кресло.
Дядюшка: Прррроклинаю...
Иннокентия: Я... я ничего не понимаю...
На балкон прибегает Глаша, раздаются крики и шум. Вдали гудит сирена скорой помощи.
Действие второе
Сцена первая
Комната в имении. На постели лежит дядюшка всё в том же ночном колпаке. Его лицо бледно, рука бессильно свисает. На тумбочке у кровати – капли, градусник, томик Есенина и журнал «Форбс». Подле кровати на стуле дремлет Арчибальд.
Дядюшка: Который час?
Арчибальд (просыпаясь): Половина пятого.
Дядя: Мне казалось, что прошла целая вечность. Но ведь если вдуматься – так оно и есть, так оно и есть, ибо пропасть вечности разверзлась между прошлой счастливой жизнью моею и туманным будущим.
Арчибальд: Ах, Виссарион Иванович, ну что вы такое говорите!
Дядюшка: Нет, Арчибальд, не успокаивай меня. Мои надежды и идеалы растоптаны. Предо мною, во всём чудовищном размахе встала пошлость. И где? В самом лоне семьи моей! И кто? Племянница моя, которую считал я за дочь свою, за единственную наследницу свою, за продолжательницу рода нашего Опричиноковых-Ушушенских! Опозорила! В грязь втоптала!
Арчибальд: О, умоляю! Вы несправедливы к ней!
Дядюшка: Кстати, где она? Ах, нет, нет, не отвечай! Не хочу знать!
Входит Глаша.
Глаша: Иваныч, проснулся?
Дядюшка: Принеси-ка мне чайку, Глашенька, да покрепче. (Глаша уходит). А ты ступай, Арчибальдушка, ступай, спасибо тебе, что сидишь со мною, со старой развалиной, да только пустое это – жизнь моя кончена, а тебе нечего свою молодость на чужого старика гробить. Ступай.
Арчибальд: Но Виссарион...
Дядюшка: Ступай!
Арчибальд, расстроенный, уходит. Входит Глаша с подносом.
Действие второе
Сцена вторая
Подвал дома дядюшки в Ушушенском. На грязном полу на каких-то тряпках и мешках сидят Гюльчатаев и Саидов. Перед ними стоит Гопников с кнутом.
Гопников: Ну что, гастарбайтеры, думаете будете лентяйничать, а я вас - кормить? Хозяин сказал - плохо работаем, денег не дал.
Саидов: 16 часов копали, Толян, устали. Поесть бы.
Гопников, презрительно бьёт кнутом рядом с работниками, отчего они вздрагивают, и поёт.
Гопников:
Вышел я весь из народа,
Вырос на улице я.
Везде побеждает такая природа:
Иннокентия будет моя.
Главное - быть понаглее,
Брать все, что можешь забрать.
Пусть они спорят: левее-правее,
Мне на мораль наплевать.
Главное - чтоб стать богаче,
Для этого - пан иль пропал!
Электрочайник, машина и дача -
Вот это - мой идеал!
Главное - быть понаглее,
Брать все, что можешь забрать.
Пусть они спорят: левее-правее,
На политику мне наплевать.
Сам я всего добьюся!
Выбьюся в люди я сам!
На Иннокентии я женюся
Не будь я реальный пацан!
Главное - быть понаглее,
Брать все, что можешь забрать.
Пусть они спорят: левее-правее,
Мне на культуру плевать.
Дядюшка пусть захиреет,
Все добро приберу себе я!
Арчибальд отбить бабу мою не посмеет,
Иннокентия будет моя!
Работники укоризненно качают головами. Гопников демонически хохоча, уходит.
Саидов: Хороший девушка Иннокентия. Жалко. Иваныча тоже жалко - хорошая хозяина, добрая.
Переглядываются.
Действие второе
Сцена третья
Комната Иннокентии в имении. Иннокентия сидит с ногами на пуфике у камина, её остановившийся взгляд прикован к огню, в руках у неё свёрнутая фунтиком «Литературная газета». Весь ковёр перед нею заплёван семечками. Звучат печальные звуки гобоя. Входит Глаша с совком и метелкой.
Глаша: Ох, боже мой, горе-то какое... (подметает).
Иннокентия: Не трудись, Глашенька, пустое это... (Сплёвывает на ковёр).
Глаша: А ты брось, девонька. Возьми в руки себя и брось! Ну ведь воля-то должна быть у тебя?
Иннокентия: Ох, Глаша, милая, если бы только знала, уж чего я только не делала! Чувствую – мочи нет, жизнь моя кончена, да и незачем жить мне боле, опозорила я себя перед дядюшкой, и перед... да, неважно перед кем ещё. (Сплёвывает).
Глаша: Вот она, зараза проклятая наркотическая. Да знаю, я девонька, про кого думаешь, знаю. Про Арчибальда думаешь. Думаешь, отвернулся он от тебя, а только он не отвернулся, он у дядюшки всю-то ночь просидел, потом в аптеку ездил, а сейчас по саду гуляет, на окна твои смотрит.
Иннокентия: Ах...!
Глаша: Ну случилось с тобой такое, ну что ж теперь хоронить-то себя. Надо в руки себя взять, да и бросить заразу эту.
Иннокентия: Да как, как бросить-то? Ведь ломка у меня. Ломка! Так и ломает всю, так и ломает, так и тянутся руки к семечкам этим поганым!
Глаша: Да откуда и берешь-то ты их?! Отродясь у нас в Ушушенском семечек не было. Кто приносит-то их тебе?
Иннокентия: Да какое это имеет значение...
Глаша: Как это какое, девонька? Знала б я, кто заразу поставляет, я б ему руки б пообламывала, глаза б повыцарапывала!
Иннокентия: Ах, Глаша... (Сплёвывает).
Глаша, утирая слёзы, подметает.
Действие второе
Сцена четвертая
Ночной клуб «Лингам». На сцене тот же развязный канкан, перед сценой в расстёгнутой рубашке с галстуком и пляшет Анатолий Гопников.
Наконец вульгарная музыка завершается фальшивой нотой, и Гопников падает, утирая пот со лба борсеткой, на диванчик, неосторожно толкая сидящую там девушку в блестящем платье и в сапогах с острыми носами и шпильками. Это Катя.
Катя: Э! (отпихивает Гопникова).
Гопнков (застыв в изумлении): Какая фемина... (к Кате): Девушка, разрешите мне угостить вас коктейлем!
Катя: Если только «Отверткой».
Гопников: У вас изысканный вкус. Две «Отвертки» с апельсиновым соком, пожалуйста! Мне кажется, я где-то вас видел... Мы знакомы?
Катя: Не припоминаю.
Гопников: Мне кажется, я видел вас в Ушушенском с хозяйской дочкой, я еще тогда забор с ребятами чинил, а вы еще мне тогда что-то такое сказали... что-то такое... запоминающееся...
Катя: А... ну да, чё-то такое было...
Гопников: А, вспомнил, вы мне сказали: «Чё пялишься?»
Катя: О, какая неожиданная встреча!
Гопников: За это надо выпить!
Катя: Ещё две «Отвертки», пожалуйста!
Катя и Гопников начинают оживлённый разговор.
Действие второе
Сцена пятая
Сад. По дорожке взад и вперед прохаживается хмурый Арчибальд. Он посматривает вверх на окна Иннокентии, плотно занавешенные шторами.
Из глубины сада доносится свист. Арчибальд оглядывается. Из кустов появляется рука и призывно машет ему. Арчибальд направляется в сторону кустов и видит таджиков-рабочих.
Саидов: Товарищ Тюльпанов!
Арчибальд (радостно): Профессор!
Саидов: Да, это я. Видишь ли... работаю тут. Работы не найти по специальности дома, вот и пришлось в Москву податься. Хотел тут лекции читать по семиотике, да не вышло. Везде одно: таджик? Значит строитель или дворник. Ну, пришлось на стройку устроится. А это мой лаборант, студент Гюльчатаев. Разрабатывает тему тюркских рун. По-русски, правда не говорит.
Гюльчатаев: Oh, c’mon mate, it is all in the past. Let’s talk about Innokentia and Ivanich! You know my opinion: let’s tell true about last night.
Саидов: Да, ту ночь... Мы на видео снимали... Рафшан камеры внутреннего слежения инсталлировать должен был... вот мы их и пробовали... как раз в том углу в коридоре установили... вот тут всё видно: как Толян семечки Иннокентии давал, как плохому учил – всё записали.
Достаёт завёрнутый бережно в рабочий комбинезон ноутбук, разворачивает, показывает.
Арчибальд: Так вот оно что!
Гюльчатаев: Yes, when I sow this, I really understood the meaning of western culture.
Арчибальд: Я убью его!
Убегает. Из-за сцены слышен цокот копыт.
Саидов: Ай-ай-ай. Нехорошо может выйти. Совсем нехорошо.
Гюльчатаев: We must follow him!
Убегают.
Действие третье
Сцена первая
Явление первое
Комната Иннокентии в усадьбе дядюшки. Иннокентия сидит всё в той же позе и грызёт семечки. Те же печальные звуки гобоя. Входит Катя.
Катя: Сидишь? Ну сиди-сиди. А там - дядюшке плохо.
Иннокентия (выйдя из оцепенения): Что с ним? Где он?
Катя: Да вешается он. За амбаром. Глаша его уговаривает, а он – ни в какую. Говорит, опозорила ты его, смыла жизни не видит. За тобой послали!
Иннокения: Бегу!
Иннокентия и Катя выбегают в сад. На поляне за амбаром стоит машина Гопникова. Катя вталкивает Иннокентию в машину, и они уезжают на бешеной скорости. В ту же минуту на поляну выбегает Глаша.
Глаша: Ой, горе-то какое! Помогите, люди добрые!
Явление второе
Опушка леса за имением. Мрачный Арчибальд прогуливается по над речкою, ведя Лоэгрина в поводу.
Арчибальд: Везде был. Всё обыскал. Нигде этого подонка нет. Гопников. Одно имя твоё уже мерзко и противно.
Выбегает Глаша.
Глаша (запыхавшись): Гуляешь, ирод? Там ребенка увезли, а он прогуливается!
Арчибальд: Что? Где?
Глаша: Катя эта, шалава, с Толиком запихали Кеню в машину и увезли! Звоню ей – телефон вне зоны или отключен! Иваныч слышать про нее не желает! Одна надежда на тебя: спасай девку!
Арчибальд: Да куда они поехали-то?
Глаша: Да вон следы – куда-то в город, видать. Так газанули, аж кусок подфарника отвалился (показывает Арчибальду кусок пластмассы).
Арчибальд: Ну-ка...
Даёт кусок пластмассы понюхать Лоэгрину.
Арчибальд: Искать, Лоэгрин, след!
Лоэгрин шумно и подозрительно обнюхивает пластмассу и затем резко запрокинув голову вверх протяжно ржёт. Арчибальд запрыгивает в седло и конь с всадником скрываются из вида в клубах пыли.
На поляну выбегают Саидов с Гюльчатаевым.
Саидов: Где Арчибальд?
Глаша: Ой, Саидушка, ускакал он, в город ускакал – дитё вызволять.
Саидов: Одному ему не справиться!
Гюльчатаев: Lets go to the Geopolitical club!
Саидов и Гюльчатаев убегают. На опушке остаётся причитающая Глаша.
Действие третье
Сцена вторая
Двор в спальном районе Большого Города. Африкан Викторович сидит на лавочке в песочнице под большим деревянным мухомором. Слева и справа от него: Первый гопник, Второй гопник и Третий гопник. У них бутылка водки «Золотой Велес» и пластиковые стаканчики. Африкан Викторович профанически пьян.
Африкан Викторович: И тут эта нордическая дева, мать её, мне говорит: «И что ты носишься со своим Сирано? Он – еврей, вон у него нос какой! А я ей – дура! Сирано де Бержерака от Мигеля Серано отличить не можешь!»
Гопники пьют и закусывают жвачкой. Из положенного на лавочку телефона звучит: «Ускоренные чижики танцуют под отравой».
Африкан Викторович: Он же вообще – ч...чччч...илиец!
Первый Гопник: Закуси жвачечкой, Африк... (подливает Африкану Викторовичу в опустевший стакан).
Африкан Викторович глотает водку, тянется к жвачке, но вдруг останавливается и, достав из кармана маленькую чёрную книжечку, занюхивает ею. В его глазах на минуту вспыхивает самоуважение. Гопники застывают в недоумении.
Второй Гопник: Чего не закусываешь? Хорошая жвачка...
Второй Гопник: С ментолом.
Третий Гопник: А западло ему. Зазнался.
У Африкана Викторовича водка становится в горле комом.
Африкан Викторович: Да что вы, ребят... Вы чё... Зазнался... Я вот – с вами Велесом делюсь по братски... Просто... водка, она... алхимический напиток. Её если и закусывать, то по-русски! Снегом! А не ментолом. Вот и бог пишет (открывает уверенно на нужном месте чёрную книжечку и зачитывает визгливым голосом): «Учитесь плавать, учитесь плавать, учитесь водку пить из горла. И рано-рано, из Мопассана читайте только рассказ «Орля».
В глазах Гопников появляется понимание.
Первый гопник (недоуменно-добро): Что поцана... Зачем из горла? Что мы – бомжи? Стаканчики есть...
Второй Гопник (подозрительно): И зачем пацана этого читать, если он чмо?
Третий Гопник (уверенно): А за орля и ответить можно.
Африкан Виктрович сглатывает, молча берёт жвачку и кидает в рот.
Третий Гопник встаёт и нависает всем своим телом в тренировочных штанах над Африканом Викторовичем. Раздаётся звонок его мобильного телефона: «У нас здесь фиеста, лохам тут не место»).
Третий Гопник: Алё. Да. Да, Толян. Угу. На коне? Ёпта. Давай тада веди его в переулок за Лингамом, там наши к гаражам подтянутся. Мои кенты везде, они помогут всяко, гы. Конец связи.
Третий Гопник (к товарищам, властно): Шухер, пацаны, работа есть.
Первый Гопник: Так у нас же фиеста... Суббота типа.
Второй Гопник: Чё, пикет всё же проплатили? Это который против ОПК или который за права мормонов?
Третий Гопник: Толяну помочь надо.
Первый Гопник: А чё там?
Третий Гопник: Да из-за бабы этой его новой, Каша как её там, Кеня, чё-то тёрки там с пассажиром. Он типа к Толяну на коне подвалил: за машиной с саблей скачет.
Второй гопник: Пляяя... А он чё?
Третий Гопник: Ну а он чё? Повёз бабу на дачу, а тут такой Д Артаньян, твою мать. Надо подъехать короче.
Уходят. Второй гопник, пройдя метров пять, возвращается, забирает недопитую бутылку водки и, догнав товарищей, скрывается с ними вдали.
Африкан Виктрович с отвращением к самому себе сплёвывает жвачку. Африкан Виктрович (задумчиво): Толян? Кеша? Д Артаньян? Не может быть...
Достаёт из кармана еще одну бутылку водки и убегает в противоположном направлении.
Действие третье
Сцена третья
Гаражи. Из подъехавшей машины выходит Анатолий Гопников. В машине остаются сидеть радостная Катя и Иннокентия, с отсутствующим взглядом грызущая семечки. Она очевидно не замечает ничего вокруг себя. Анатолий Гопников нажимает на кнопку, ржавые гаражные ворота открываются. За ними вход в тускло освещенный подземный тоннель.
Гопников (Кате): Вези, короче, на дачу ее ко мне. Семечек побольше только ей оставь, пусть сидит – не рыпается. И глаз с неё не спускай.
Катя: Всё нормально будет, давай быстрее только.
Гопников: Через полчаса подъедем.
Ворота закрываются, поглотив машину с Катей и Иннокентией и оставив на сцене Гопникова. В ту же секунду на взмыленном Лоэгрине появляется Арчибальд. Лоэгрин встёт на дыбы и с подозрением на лице громко нюхает воздух в сторону ворот гаража.
Арчибальд: Презренный смерд! Куда увёз пленённую ты деву?
Гопников (топчется, как конь): Слышь, пацан, тут такое дело, короче. Ты с какого района вообще?
Арчибальд: Вы посмели вызвать меня на поединок? (достаёт из ножен саблю). Что ж, давайте один на один.
Гопников (сплёвывает): Да, да, щас пацаны подъедут.
Со всех сторон появляются мрачные фигуры пацанов (мужская массовка).
Арчибальд (подняв саблю к небесам): Измена!!
Из толпы в Арчибальда летит пустая бутылка из под водки «Золотой Велес» и разбивается о его голову. Он падает, как поражённый громом. Лоэгрин встёт на дыбы, с громким ржанием перепрыгивает через массовку и ускакивает за сцену.
Третий Гопник (глядя на тело Арчибальда): Чё с пассажиром делать будем?
Гопников: А чё с ним делать... Хрен его знает. Если только вот как раз людям одним натура для шоу нужна была. Может и пригодится. Личико смазливое у парнишки.
Гопники мерзко и низко хихикают. Затемнение сцены.
Действие третье
Сцена четвертая
Дача Гопникова. Безвкусно оформленный помпезный сад. Гамак. Мангал. Грядки с кабачками. Цветник.
На лавочке за низким забором сидят Катя и Иннокентия и грызут семечки. С обеих сторон скамейки уже наплёваны две внушительные кучки. У Кати звонит телефон – играет музыка группы «Руки вверх» - «18 мне уже».
Катя (продолжая лузгать семечки): Ой, привееет! Занята, но чисто на секунду... Кому? Этой швабре? Поцелуйчик на стене? А как ты его пароль узнала? И что? А она? Ты ей написала или она тебе? А он знает? А она у тебя во френдах? Какой ник?
Катя в волнении отсыпает семечки себе в карман куртки и начинает ходить с телефоном вокруг скамейки, описывая всё большие и большие круги и не переставая разговаривать. Наконец, она скрывается за кустами черёмухи. На сцене остаётся одинокая Иннокентия. По ее щеке катится слеза.
С другой стороны сцены доносится пение: «Небесно-голубые фашисты в небесно-голубом каддилаке, на их повязках страшные знаки, а на руках огромные коты».
На сцену выходит Африкан Викторович. Он экстремально пьян. Становится в центр сцены и бьёт чечётку.
Африкан Викторович (поёт): Мы едем по дорогам Европы в небесно-голубом каддилллл...
Застывает, увидев Иннокентию. Мгновенно трезвеет от шока.
Африкан Викторович: Инноке... (задумчиво): Кеша? Толян? Д Артаньян? (в ужасе): Иннокентия, что ты тут делаешь?
Иннокентия (монотонно и безучастно): Здравствуйте, Африкан Викторович. Знаете, Африкан Викторович, а ведь сейчас я поняла тот ужас, тот бесконечно-безнадёжный ужас самоотвращения и безысходности, который я видела в ваших глазах тогда, в том клубе. Помните?
Африкан Викторович рыдает, встав на колени.
Иннокентия: Не плачьте. Не стоит оплакивать жизнь, которая закончилась, не успев начаться. Не стоит оплакивать губы, которые были осквернены, не узнав чистого поцелуя. Не стоит оплакивать молодость, которая завяла, не успев расцвести.
Африкан Викторович (внезапно вскакивая и вытерев слёзы): Нет, я не допущу этого! Вот он, мой шанс что-то сделать в этой жизни! Новых континентов не открыл, новых рек вспять не повернул, философской системы не создал, но что есть вся эта суета в сравнении с одной, но такой ценной и такой чистой жизнью! Спасти её, её – тебя, а в твоем лице – вечную чистую Женственность – вот это задача для Сверхчеловека, задача, которую выполню и тем искуплю, или нету смысла в моём существовании.
Иннокентия: Пустое. Я осквернена и никогда не буду чистой.
Африкан Викторович: Как? Вы с Арчибальдом? Но даже если так, если вы предались искушению до брака, в том положении, в котором он сейчас...
Иннокентия: Я имела в виду семечки... А что с ним? О, не томите! Скажите мне: он в безопасности?
Африкан Викторович: Ах, Иннокентия! Сейчас же идём со мной! Если любишь его – бежим!
Иннокентия порывается встать со скамейки, но семечки мёртвым грузом тянут её к земле.
Иннокентия: Нет, нет... Не могу... Жизнь моя кончена, тяжесть моего падения не отпускает меня... Мне уже никогда не радоваться, не любить, не петь, не смотреть на звёзды июньской ночью, когда сад благоухает так чудно, и соловей среди ветвей вековых дубов выводит свои чудные рулады.
Африкан Викторович (вдруг гордо распрямившись): Милая моя! Чудная моя девочка! Моя любимая ученица! Как сейчас помню я ту Кеню, которая стояла перед картой с указкой и единственная из класса точно показывала бассейн реки Амазонки. Образ этой девочки со сползающими на коленках колготками вызывает во мне сонм воспоминаний, и перед моим мысленным взором встает образ другого ребенка – мальчика, тоже школьника, который так же стоял у доски за несколько лет до этой девочки. Мальчика того звали Африк...
Иннокентия: Ах!..
Африкан Викторович: В те годы мальчишки были помешаны на фильме «Семнадцать мнгновений весны», и в школе, где учился Африк, был создан тайный фан-клуб этого фильма. Впрочем, слова «фан» тогда еще не было, они называли это – подпольем. Чтобы стать членом клуба, нужно было пройти тайную процедуру посвящения. Африка не хотели брать, потому что он был ещё маленьким, но он твёрдо решил вступить. Для того, чтобы быть допущенным в клуб «Семнадцать мгновений весны», заседавший в раздевалке спортзала, нужно было ответить на вопросы о фильме, вопросы о мельчайших подробностях. Каждую серию Африк смотрел не отрываясь. И вот, в тот вечер, когда после программы «Время» должна была идти последняя серия, Африк вышел погулять во двор и встретил там дворовых пацанов. Пацаны предложили ему выпить пива. Африк никогда раньше не пил пива и не знал, что за эффект может оказать этот напиток на организм подростка. Отец и мать говорили ему, что это плохо, и тренер говорил, что пиво пить для спортсмена недопустимо, но пацаны уговорили его, и Африк смалодушничал – он выпил с ними по бутылке светлого и отправился смотреть последнюю серию. Но коварный напиток оказал свой эффект: вместо первой программы, где шёл фильм про Штирлица, Африк включил вторую программу, где шёл филь про четырёх танкистов и собаку... И на следующий день, когда он уже блестяще ответил почти на все вопросы о фильме, на последний вопрос: как звали главного героя, он ответил - Рекс.
С тех пор свои вечера он проводил не в тайном клубе элиты «Семнадцать мнгновений весны», а во дворе с пацанами... И сколько он не читал умных книг, и сколько не занимался спортом, пиво не отпускало его, и вместо покорителя звёзд и сверхчеловека, Африк так и остался обычным школьным учителем на районе – Африканом Викторовичем... А всё потому, что тогда, тогда – в юности, не преодолел, не встал и не отринул пагубную привычку! Иннокентия, ты молода, в тебе – в тебе воплотится мечта моей юности! Бежим же! Бежим же из этого обывательского болота!
Иннокентия в волнении вскакивает со скамейки, порывается вперёд, но, внезапно обессиленная, падает под грузом пакетика с семечками.
Иннокентия (в отчаянии): Поздно... Мне не преодолеть это, это сильнее меня...
Звучат таинственные звуки ксилофона и арфы, сцена погружается в полутьму, между небом и землей появляется мост с мерцающими огоньками, по которому идут родители Иннокентии Вольдемар и Ксения. Они молча смотрят на свою дочь и благославляют её. Иннокентия падает на колени. Родители уходят, растворяясь в вечности. Во время всей этой сцены Африкан Викторович молча стоит закрыв глаза и скрестив руки на груди.
Иннокентия (словно очнувшись): Бежим! (Выбрасывает семечки). Я свободна!
Африкан Викторович хватает её за руку , они порываются бежать, но тут из-за кустов, всё так же беседуя по телефону появляется Катя.
Катя: Чего? Конь перепрыгнул через забор и ускакал? Ну жээсть! А этого Д Артаньяна чего куда теперь? (Видит убегающих) Это что?! Куда?! Эй?!
Африкан Викторович порывается оттолкнуть Катю, но тут же заламывает руки.
Африкан Викторович: Ах, нет, не могу ударить женщину!
Иннокентия (оттолкнув его): Не надо, я сама! (Хватает Катю за волосы.) Эх ты, еще подруга называется!
Катя: Убери свои грабли от меня, коза! (Вывернувшись, бьёт Иннокентию каблуком в лодыжку).
С минуту продолжаюся взаимные толчки, пинки, подсечки, хуки справа и слева. Наконец, прижатая к земле Иннокентия, нащупывает в кармане пиджака томик Тургенева и припечатывает им Катю по голове. Поверженная Катя падает. Иннокентия делает пару контрольных ударов Тургеневым и вместе с Африканом Викторовичем связывает Катю своим шёлковым шарфом.
Иннокентия (связанной и поверженной Кате): Где Арчибальд?
Катя: Они в «Лингаме»! Только не бейте по лицу!
Иннокентия: В «Лингам»! Надо спасти его!
Иннокения и Африкан Викторович убегают, оставив Катю лежать на земле в попытках высвободится.
Действие третье
Сцена пятая
Клуб «Тамплиеры пролетариата». Сцена. На сцене фикус и поэт Кукушка. В зале прилично одетые и галантные молодые люди играют в шахматы, пьют чай, беседуют.
Поэт Кукушка:
Вместе с миром возник
Для Ивана и Марьи
Индостан – материк
В Северном полушарии.
Населяли его
Мудрецы и гиганты,
И неведомо зло
Было мощным атлантам.
Но История зла,
И с потоком Потопа
Атлантида ушла,
И возникла Европа.
Выплыл только Адам
На обломки Гондваны.
Аз, сказал, вам воздам,
Местные обезьяны!
Семя сеял Адам
Среди местных народов
И, хоть скотская их
Побеждала природа,
Но храним я и ты
Это семя идеи.
Это семя должны
Мы с тобою рассеять!
О, сын последних времен,
Вавилон догорает,
А мы с тобою дойдём
До полярного Рая.
Овации, крики: «Браво!». Поэт Кукушка раскланивается. В клуб вбегают Саидов и Гюльчатаев.
Первый Тамплиер: О, какая удача! Профессор Саидов! Вы как раз вовремя, не разрешите ли вы наш спор. Вот тут геноссе утверждает, что игра в морской бой не является уступкой атлантизму и не нарушает принципов строгого евразийства, тогда как я полагаю, что любая отдача своей деятельности стихии моря есть вхождение в поток энергии талассократии.
Второй Тамплиер: Отнюдь, теллурократия не может пострадать от игры в морской бой, так игра эта ведётся на суше и подразумевает единовластие игрока над некиим полем с условными кораблями, то есть - наличие центральной власти...
Саидов: Не время спорить, друзья мои! Время действовать! Один из наших товарищей – в опасности!
Второй Тамплиер: Кто?
Слышны встревоженные голоса: «Кто? Что случилось? Кого спасать? Еще два вермута, пожалуйста!»
Саидов: Товарищ Тюльпанов попал в засаду в спальном районе.
Третий Тамплиер: Арчибальд? Как это произошло?
Саидов: Он вступился за честь девушки и в одиночку выступил против банды гопников. В настоящее время они удерживают его в клубе «Лингам».
Аполинарий Кукушка: Не могу поверить в это. Тут какая-то ошибка. Я знаю товарища Тюльпанова – он никогда не стал бы совершать такого опрометчивого поступка.
Входит Швейцар.
Швейцар: Тут к вам пришли. Только уж и не знаю... пускать ли... Ввалился весь в крови, взмыленный...
Аполинарий Кукушка: Товарищ Тюльпанов!
Из занавешенных тёмно-красным бархатом дверей вваливается окровавленный и измученный Лоэгрин.
Швейцар: Конь. Вроде лицо его мне знакомое.
Первый Тамплиер: Конь ранен!
Второй Тамплиер: Это Лоэгрин – конь Арчибальда!
Осматривают коня.
Третий Тамплиер: Нет, конь не ранен.
Поэт Кукушка: Это кровь Арчибальда! (Падает в обморок. Швейцар пытается привести его в себя).
Собирается толпа тамплиеров. Раздаются крики: «К оружию!» «К бою, друзья!» «Еще два вермута, пожалуйста!»
Первый тамплиер: Профессор Саидов, вы владеете шпагой?
Второй тамплиер: Алебарду, кортик или саблю?
Саидов: Но откуда у вас оружие?
Швейцар (не переставая легонечко бить Поэта Кукушку по щекам): Да тут всего у нас полно... Хоть «Войну и мир» снимай.
Третий тамплиер: Наш клуб - это еще и место сбора клуба клуба реконструкторов исторических сражений, в задних помещениях у нас - конюшня и целый склад средневекового оружия.
Саидов: Это как у ролевиков?
Первый тамплиер: Обижаете! Картонных ятаганов не держим.
Гюльчатаев: Give me a gun and I will show you the true meaning of the Apocalypse!
Поэт Кукушка приходит в себя и встаёт, тряхнувшись.
Второй тамплиер: Скажите речь, Аполлинарий!
Поэт Кукушка: Сейчас, перед лицом общего врага – пошлости, глупости и алчности, мы все: поэты, философы, реконструкторы, выходим единым строем с оружием в руках!
Входит Швейцар с охапкой пик, алебард, сабель и т.п.
Поэт Кукушка: И пусть даже кто-то не умеет обращаться с оружием, главное - это наша вера в победу и наше благородство! Россия – страна самураев, товарищи! (В порыве восторга поднимает алебарду над головой, при этом с нее падает топорище. Не замечая этого, Кукушка устремляется вперед с палкой наперевес).
Саидов: Эта империя непобедима.
Гюльчатаев: I can feel the true spirit of Chingishan.
Действие третье
Сцена шестая
Явление первое
Подвал клуба «Лингам». Арчибальд лежит связанный на полу. Входят Гопников и Хозяин клуба.
Хозяин клуба: Я купил этот клуб, потому что тут очень удобно делать и перформансы и есть место для галереи. Клуб-галерея «Лингам» - звучит, а? Этот вот наш первый перформанс называется «Глубокий рейд», действие происходит на атомной подводной лодке, поэтому мальчики наши, то есть, я хотел сказать, художники, одеты в костюмы морячков. (Разглядывая Арчибальда). В принципе, именно такой типаж нам и нужен на роль юнги.
Гопников: Пассажиру понравится. Он мне говорил: «Мечтаю, говорит, об океанских просторах».
Хозяин клуба: В принципе, это вовсе не важно, понравится ему или нет. По ходу действия он будет находиться на сцене в клетке. И если он будет кричать и вырываться, это ничуть не испортит замысел. Даже наоборот.
Гопников: Жестоко.
Хозяин клуба: А вы уже знакомы с господином Удодом?
Гопников: Нееет...
Хозяин клуба: Он режиссер нашего перформанса, замечательный художник и милейший человек. Я вас пожалуй, познакомлю.
Подходит к маленькой дверце в стене, нагибается и свистит в приоткрытую дверь. Оттуда доносятся странные звуки.
Хозяин клуба: Это он настраивается. Перед прформансом любит уединение.
Внезапно из-за двери выбегает на четвереньках совершенно голый человек и с лаем набрасывается на Гопникова.
Хозяин клуба: Удод, фу! К ноге! Это он настроился уже, не пугайтесь.
Удод совершает колебательные движения тазом в отношении ноги Гопникова. Гопников отпихивает его лакированным ботинком.
Хозяин клуба: Я рад, Анатолий, что вы интересуетесь современным искусством. Вы похожи на одного моего протеже – замечательного музыканта-репера... Не хотите стать директором городской оперы? Мне как раз нужен новый человек... Впрочем, об этом позже. Порнографический перформанс - это очень популярный стиль современного искусства, перспективный для нашей страны... Фу, Удод! Это именно то, чего не хватает современному миру: настоящая, живая любовь. А в нашем случае – еще и настоящая мужская любовь. Это уже не чёрный квадрат Малевича, пугающий народ своим космическим бездушием, это понятная и притягательная, пульсирующая, можно сказать энергия живых человеческих тел.
Входит полный двухметровый человек в рабочем комбинезоне.
Хозяин клуба: Слушай, а где у тебя упаковки с любрикантом?
Полный двухметровый человек в рабочем комбинезоне: В коробке на ящике со страпонами.
Гопников закашливается. Арчибальд без чувств лежит в клетке. Затемнение сцены.
Сцена шестая
Явление второе
Ночной клуб «Лингам». На сцене непристойно танцует кордебалет из полуголых молодых людей в матросских костюмчиках. Посреди сцены –клетка, в которой находится Арчибальд, прикованный цепями и с заклеенным ртом. Перед клеткой на четвереньках бегает привязанный на трос Художник Удод и облизываясь, подвывает. Перед сценой - беснующаяся толпа наркоманов и извращенцев. Они в самых диких и непристойных одеждах. Появляются Иннокентия и Африкан Викторович. Африкан Викторович в чёрных латексных шортиках на подтяжках, армейских ботинках и с голым торсом. Иннокентия в ботфортах на огромной платформе, в маске с перьями и в ошейнике с цепями.
Иннокентия: Какой ужас, Африкан Викторович...
Африкан Викторович: Держись за меня, я тут все ходы и выходы знаю, а в этих костюмах на нас никто не обратит внимания...
Антракт
БАЛЕТ «БОРЬБА СВЯЩЕННАЯ»
Звучит «Летучий голландец» Вагнера.
Вся сцена решена в стилистике хореографии Бежара. Актёры переодеты в балетные костюмы.
В центре сцены – огромный светящийся фаллос.
На цепях висят серебряные арфы.
Трое танцовщиков в черных обтягивающих костюмах и противогазах отвязывают Художника Удода и открывают клетку Арчибальда. Ещё девять танцовщиков в чёрном зловеще танцуют вокруг клетки.
Африкан Викторович прыжком молодого барса выскакивает на сцену и отвлекает внимание этих людей на себя. Переполох. Танцовщики в черном нападают на Африкана Викторовича, тот делает танцевальные движения словно отбиваясь тяжёлой цепью.
Наркоманы и извращенцы в зале реагируют на это восторженно, воспринимая как часть перформанса.
(Ремарка: Всё это время на стене зрители спектакля могут видеть демонстрируемый фильм о том, как тамплиеры скачу на помощь.)
Иннокентия, кружась в стилистике танца безумной Офелии, заламывает руки. Периодически грациозно падая на колени и тут же вставая, Иннокентия подбегает к клетке Арчибальда и вскрывает её пилкой для ногтей наручиники, удерживающие его в цепях.
Арчибальд высвобождается: танец в клетке в стилистике танца Спартака в хореографии...
Всё это время на заднем плане Африкан Викторович высоко вскидывая ноги в фиолетовых колготках символически борется в танце с танцорами в чёрном. Художник Удод в костюме голого человека на четвереньках, но грациозно, пытается покусать Африкана Викторовича.
В это время Арчибальд с Иннокентией в экспрессивном танце бегут на помощь Африкану Викторовичу вокруг сцены: один круг, второй, третий.
Ах... Танцоры в черном резко вскидывают руки и наступают на Африкана Викторовича, сжимая круг. Африкан Викторович падает, как срубленный кедр. Удар тамтамов. Резкая тишина.
Звучит “Le Professionnel” Ennio Morricone.
Танцоры в чёрном разбегаются чудовищными прыжками. Африкан Викторович изображает в танце умирание, простирая руки в разных направлениях.
Звучит зловещая музыка из телесериала Шерлоке Холмсе.
Арчибальд прыгает на танцоров в чёрном: силы не равны. Они окружают несчастного юношу чёрным кружащимся комом. Иннокентия в отчаянии закрывает лицо руками. Музыка резко обрывается. В течение некоторого времени кажется, что всё кончено: чёрные тени приближаются со всех сторон, и тут ком из чёрных танцовщиков, окруживших Арчибальда, разлетается во все стороны с кусками его одежды.
Звучит R. Strauss «Also Sprach Zarathustra».
Мы видим обнаженного юношу, стоящего в позе триумфатора в центре сцены. Вытянутой левой рукой он сжимает шею Удода, а правой рукой разрывает его пасть (поза Арчибальда должна напоминать статую Геракла, разрывающего пасть льва). Так как он стоит боком к зрителю, то видеть полностью мощь и силу его триумфа может лишь Иннокентия.
Иннокентия: Бог мой... (Краснеет). У античных статуй это гораздо меньше... (В ее глазах светится чистая и искренняя любовь).
Царственным жестом она снимает с себя шёлковую шаль и кидаёт её Арчибальду. Танцуя вокруг него, она делает набедренную повязку на его чреслах.
Тем временем слева и справа от них чёрные тени зловеще танцуют.
Всё это время Африкан Викторович трагично умирает на заднем плане.
Снова звучит «Летучий голландец» Вагнера.
Иннокентия и Арчибальд отбиваются от чёрных танцовщиков серебряными арфами, но силы не равны: к ним присоединяется толпа любителей современного искусства , привлечённая видом Арчибальда в шали и кучка гопников.
Хаос.
Иннокентия и Арчибальд отбиваются арфами, стоя спина к спине. В их глазах – обреченная готовность и гордое бесстрашие.
В зловещем танце гопники движутся к Иннокении, поклонники современного искусства – к Арчибальду.
Яркий луч прожектора высвечивает сбоку сцены под потолком небольшой балкончик, на котором стоят Директор клуба, Полный двухметровый человек и Анатолий Гопников.
Директор клуба: А недурной перформанс вышел...
Полный двухметровый человек: Удодку жалко... Хороший был, ласковый...
Директор клуба: Да, трагично. Зато картины теперь в цене подрастут.
Анатолий, пора с этим заканчивать. Клуб разнесут. Никакая страховка не покроет. (Замечает автоген в руках Гопникова). О, я вижу вы подготовились...
Гопников, как Тарзан на лиане, на цепи выскакивает на сцену .
Арчибальд: И ты, холоп!
Иннокентия: Это же автоген, который у нас пропал! Наш семейный автоген! От дедушки остался...
Гопников: Остался не остался, а мне достался. И ты мне достанешься, кшыдла, а чижика твоего я нахрен попилю.
Рубит автогеном по арфе Иннокентии. Арфа рассыпается в дребезги. Иннокентия заламывает руки.
Звук разбитого стекла. Звучит «Полёт Валькирии» Вагнера.
На сцену выскакивает конница Тамплиеров Пролетариата.
На сцену выскакивает Поэт Кукушка на Лоегрине. Вслед за ним на двух чёрных арабских скакунах – Саидов и Гюльчатаев. Следом – толпа конных тамплиеров. Они вооружены шпагами, алебардами, ятаганами, пиками. Ценители современного искусства в страхе бегут. Завязывается смертельный бой между Тамплиерами Пролетариата, чёрными тенями и гопниками.
Директор клуба (спокойно): Пожалуй наша миссия выполнена. Оставим за главного нашего нового директора оперы.
Высокий толстый человек нажимает какую-то кнопку, в полу балкончика раскрывается люк. Директор клуба ступает туда и, зловеще хохоча, исчезает в облаке дыма. Пахнет серой.
Гопников, настигаемый Арчибальдом, лезет вверх на балкончик, за ним порывается лезть Арчибальд, но тут же застывает в нерешительности.
Обернувшись, он видит Саидова и Кукушку. На лице у Арчибальда появляется выражение раскаяния.
Арчибальд: Нет, прежде, чем смерть поразит меня, я хочу попросить прощения у вас, мои товарищи, и у тебя Иннокентия, и у тебя, и у тебя особенно, о Африкан, чистая бесстрашная душа! Забыл, что один в поле не воин. Оторвался от коллектива. Я все погубил! Я погубил Африкана Викторовича своим индивидуализмом! Простите меня, друзья! Хотя знаю, нет мне прощения...
Саидов: Истинный героизм – в способности признать свои ошибки и покаяться перед товарищами. Теперь ты – истинный герой. Иди и покажи этому унтерменшу его истинное место в традиционной иерархии.
Гюльчатаев: And brother will give you a sword. (Достаёт ятаган и кадает Арчибальду).
Поэт Кукушка: Да будет битва!
Сцена боя Арчибальда и Гопникова. Гопников с автогеном и Арчибальд с мечом летают под потолком на цепях в лучах прожекторов. Во все стороны летят искры от автогена. Саидов, Гюльчатаев и Кукушка наблюдают за боем. На заднем плане сражаются гопники и тамплиеры. Любители современного искусства лежат поверженные.
Иннокентия подходит к Саидову, Гюльчатаеву и Кукушке, неся на руках умирающего Африкана Викторовича.
Иннокентия: Он убьёт его! У него автоген!
Саидов: Ятаган дамасской стали. Автоген его не возьмёт.
Обращает внимание на Африкана.
Саидов: О, боги!
Поэт Кукушка: Положите его и дайте ему воды!
Иннокентия: Он умирает. Он спас нас. Если бы не он... (рыдает).
Африкан Викторович: Это наслаждение для меня – знать, что ценой собственной жизни, я спас вас. Не думайте обо мне. Спасайтесь. Плодитесь. Размножайтесь. Творите. Созидайте. Пишите. Читайте.
Иннокентия: Он бредит...
Всё это время наверху кипит битва.
Наконец удачным ударом Арчибальд выбивает автоген из рук Гопникова. Но автоген, вылетая, шнуром задевает ятаган, и ятаган падает вместе с автогеном вниз на сцену. Автоген падает на Африкана Викторовича, прерывая его монолог.
Поэт Кукушка: Он отправился в Вальхаллу...
Гопников: Ну чё, согласен на ничью? Расход?
Арчибальд (в ярости и громко): Пошёл ты на ***!!
От этого клича Гопников шатается, теряет равновесие и падает вниз, напарываясь спиной на световую декорацию фаллоса и зависая в таком виде, нанизанный на гигантский половой член.
Саидов: Боевые заклинания русского народа... надо всё таки закончить монографию. Какой полевой материал для исследования...
Иннокентия падает без чувств и простирается рядом с Африканом Викторовичем.
Действие третье
Сцена седьмая
Поместье Ушушенское. На поляну выезжает строгий чёрный лимузин. Из машины выходят Арчибальд и Иннокентия. Иннокентия в шляпке с чёрной вуалью. Арчибальд в строгом костюме.
Глаша: Приееехалиии!
Иннокентия: Поймите, Арчибальд, я не могу сказать вам «да» без благословения дядюшки. Но захочет ли он видеть меня? Ах нет... Он никогда не простит меня... Просто пойти и увидеть его. В последний раз. Отдать автоген. Рассказать о последних минутах Африкана Викторовича. Ведь они были такими друзьями... (рыдает).
Арчибальд: Он великодушен. Он простит тебя и примет. А я... я лишь упаду на колени и буду молить о благословении.
Глаша: Эх, милай... Иваныч – добрая душа, он уж и простил в душе-то её, Иннокентию-то, всё ж родная кровь, дочка брата погибшего, больше и нет у него никого, одинокий, как перст. Он уж от одиночества свиней придумал выращивать. Хряка купил какого-то: аки вепрь огромный, да как дьявол – чёрный. Так и сидит весь день с этим страшилищем на ферме. Ох... Уж как ждала я вас, как ждала-то, одна надежда – приедете, помирится он с племянницей, и всё у нас по-старому пойдёт.
Арчибальд: Ах, Глаша, не проводишь ли ты нас к нему?
Глаша: Да конечно, я только что там была: сидит, хряку этому, бесу, сказки Пушкина читает. Угрюмый... Похудел, не ест ничего. Обед свой хряку отдаёт. А хряк толстеет.
Иннокентия: Ах, не пойду... не могу...
Глаша: Брось, девонька, идём.
Уходят.
Действие третье
Сцена восьмая
Поляна позади хлева. Зелёная травка, ручеек. В шезлонге лежит маленький, очень чистый, упитанный черный вислоухий поросёнок в белой панамке.. Перед ним на небольшой скамеечке сидит Виссарион Иванович и читает вслух:
Дядя:
И вот невесту
молодую
Ведут
на брачную
постель;
Огни
погасли... и
ночную
Лампаду
зажигает
Лель.
Свершились
милые
надежды,
Любви
готовятся
дары;
Падут
ревнивые
одежды
На
цареградские ковры...
Впрочем, тебе об этом еще рановато, друг мой.
На поляну выбегает Арчибальд.
Арчибальд: Добрый вечер, Виссарион Иванович! Здравствуйте!
Дядя (откладывая книгу): О, мой юный друг, приветствую тебя.
Арчибальд: Виссарион Иванович, как ваше здоровье?
Дядя: Отлично, друг мой, отлично. С тех пор, как я стал свободен от предрассудка, называемого «семейные узы», моя жизнь обрела новый смысл, а тело – новые силы. Вот, увлекся, знаешь ли, свиноводством. Оказывается, преинтереснейшее занятие! Ежели ты думаешь, что это примитивное выращивание свиной мясомассы, то ты ошибаешься. Я взялся вырастить сверххряка, невиданной у нас на Руси породы. Выписал я его из Голландии, спецдоставкой. Порода – баден-баденская вислоухая. Достигает трёхсот килограммов веса уже к полугоду. В грязи не валяется, чистоту любит. Интеллект – нечто среднее между дельфином и выпускником гуманитарного факультета. Одна проблема: в нашем климате ему холодно. Вот и решил я вырастить образцового вислоухого хряка и покрыть им местных свиней, выведя новую породу: морозоустоичивую, но крупную, умную, да чистую.
Арчибальд: А... а как его зовут?
Дядя: Аполлошей. Аполлон, познакомься с Арчибальдом.
Аполлон: Хрю-хрю.
Дядя: Вот, сказки ему читаю. Пушкина. От Иннокентии книжка осталась. Эх, помню, как я ей про Руслана и Людмилу читал... А она всё ручонками маленькими закрывалась, когда про карлика злобного речь шла... (внезапно заливается слезами).
Арчибальд (падая на колени перед дядей): Виссарион Иванович, милый, ведь это не правда, что вы забыли вашу племянницу, ведь вы любите её и скучаете, ведь вы же добрый, вы – великодушный человек! Ведь вы знаете от Глаши, что она избавилась от своей зависимости, что жаждет видеть вас, но не смеет!
Дядя: Нет, никто не нужен мне! Я намерен провести дни старости своей в одиночестве, посвятив себя животноводству.
Глаша (вбегая на поляну): Что ты говоришь, Иваныч, Бог тебя прости? Да разве мыслимое дело – дитя на порог не пускать! Уж она вся исплакалась, за сараем стоя!
Дядя: Как? Она тут?
Глаша: А где ж ей и быть-то, как не у дяди своего? Куда ж ей идти, она ж сиротка! Уж если и ты её аки волк выгоняешь, то где ей пристанища искать? Ежели так - и меня выгоняй, уж и я уйду, потому как служить бессердечному эгоисту, свинолюбу, не желаю!
Дядя: Глаша! Куда ты?
Глаша: Не желаю с иродом под одной крышей жить, эгоисту по хозяйству помогать не желаю!
Дядя: А раз так, так и убирайся с глаз моих! И ты (Арчибальду)! Все, все уходите! Один, один останусь и никого мне не надо!
В этот момент звучит таинственная музыка, и на светящемся мосту между небом и землей появляются Вольдемар и Ксения (умершие родители Иннокентии). Их видит только дядя.
Ксения: Брат мой! Одумайся! Подумай о своей душе!
Вольдемар: Подумай о нашем роде!
Дядя: О, как я мог... (Падает в раскаянии на колени).
Вольдемар и Ксения исчезают.
Дядя: Где? Где она? Ведите меня к ней! Мне не терпится прижать её к груди моей!
Иннокентия выходит из-за хлева и медленно подходит к дяде, потупив очи долу.
Дядя бросается к ней и обнимает. Оба плачут.
Дядя (отстраняясь): Дай хоть поглядеть на тебя, красавица моя! Кровинушка моя! Ещё краше стала, невеста прямо.
Глаша: Невеста и есть. И жених есть!
Иннокентия (вспыхивая): Ах, ну что ты, Глаша!
Глаша: А чего? Ну чего тянуть-то? Ведь любишь его? Скажи, любишь ли?
Иннокентия закрывается рукавом.
Арчибальд внезапно падает на колени перед дядей.
Арчибальд: Виссарион Иванович, разрешите просить руки вашей племянницы!
Виссарион Иванович: Уж это как она сама скажет. Ежели согласится сама – то благословлю, ибо счастье возможно лишь по взаимной любви. (к Иннокентии): Согласна ли жизнь свою с ним связать?
Иннокентия (внезапно гордо выпрямившись): Согласна!
Глаша: Вот и хорошо!
Дядя: Благословляю вас, дети мои!
Все обнимаются. Дядя, расстрогавшись, целует хряка Аполлона. Аполлон хрюкает.
Глаша: Ох, Иваныч, а автоген-то, автоген-то нашёлся! Вот он! Гляди, фамильный! Гопников украл, Толян! Так и знала я...
Дядя: Ах он, подлец совковый! А я-то... Ну ничего, я ему... А впрочем, ради такого дня прощаю его! Пусть его...
Арчибальд: Он в больнице, дядя, зашивали его.
Дядя: А что так?
Арчибальд: Упал он... На порно-шоу из-под потолка на сцену упал.
Дядя: На порно-шоу? Господи. Мерзость какая. И близко сюда его не пускать. Тьфу, пакость. Да и нечего о нем вспоминать, в такой день веселиться надо! Шампанского! (целует поросёнка).
Всеобщее ликование.
Действие третье
Сцена девятая
Отремонтированный и возрожденный клуб (бывший «Лингам».). Красивая вывеска древнеславянскими буквами: Клуб «Уд». В зале светло и чисто. На сцене струнное трио исполняет что-то классическое. По залу чинно прогуливаются пристойно выглядящие молодые люди и девушки (среди них мы можем узнать также участников клуба «Тамплиеры пролетариата») , множество новых свежих лиц. Арчибальд и Иннокентия держатся за руки. Арчибальд в белой вышитой косоворотке, Иннокентия - в голубом сарафане. На сцену выходит Поэт Кукушка.
Поэт Кукушка:
Помолвка – древний ритуал.
Сакральный, тайный, сокровенный.
Мы поднимаем кубок пенный
И открываем этот бал!
Звучат звуки мазурки. По залу движутся в танце нарядные пары. Всеобщее ликование. Дядя во фраке и Глаша в вечернем платье в пол пьют шампанское. Тамплиеры пьют квас. Всеобщее ликование.
Дядя (стучит серебряной вилочкой для пирожного по хрустальному бокалу): Дамы и господа! Минуточку внимания! Я хотел бы прервать ненадолго наше ликование по случаю помолвки моей племянницы и вспомнить того, без кого бы не было сегодняшнего праздника! Это – мой друг, выдающийся географ и педагог, философ и мужественный смелый человек, я не побоюсь этого слова – настоящий воин, - Африкан Викторович Засядька. Все мы знаем, как храбро он сражался и как дорого продал свою жизнь.
Поэт Кукушка: Товарищи! Я предлагаю сейчас же, не сходя с места, торжественно принять его в наш тайный клуб Тамплиеров пролетариата и сделать его почетным Священным Председателем!
Тамплиеры в разных концах зала: Ура! Ура! Ура!
Дядя: О друг мой Африкан! Уже после смерти своей обрёл ты славу, славу вечную и почётную!
Саидов: Это был человек глубокого академического знания.
Гюльчатаев: He used to be a great warrior!
Иннокентия: Как горжусь я тем, что этот великий человек был моим учителем!
Арчибальд: Он был моим крёстным, то есть, наперстником в высших сферах... Я лишился своего духовного наставника. О, как бы хотелось мне увидеть его еще раз, послушать его размышления, получить дельный совет...
Звучит таинственная музыка. Свет медленно гаснет. Проявляются мерцающие огни. По невидимому мосту между небом и землей проезжает на чёрном велосипеде Африкан Викторович. И растворяется в тумане. Таинственно позвякивает велосипедный звонок. Свет зажигается, и все видят появившийся на сцене портрет Африкана Викторовича в полный рост.
Все: Ах!...
Поэт Кукушка: Друзья мои! Мы стали свидетелями уникального мистического переживания, которое объединило нас. Моё сердце трепещет, мой мозг возмущается, моя душа ликует, мои пальцы пахнут ладаном. Пусть этот момент станет моментом начала новой эпохи, друзья мои!
Дядя: Эх, раньше я говорил, что сильная личность решает всё. Ан нет, ошибался я! И сила моей личности в том, что эту ошибку свою признаю. Друзья мои! Сильнее сильной личности – коллектив сильных личностей! Вместе мы – сила!
Поднимает бокал шампанского и чокается с Глашей.
Глаша: Эх, Иваныч!
Все обнимаются и троекратно по-русски целуются. Всеобщее ликование.
Эпилог
Во время всеобщего ликования в глубине сцены на висящем между небом и землей мосту появляются воздушные фигуры родителей Иннокентии в легких белых одеяниях и таинственно улыбаются.
Занавес.