она ушла, и город замер,
не понимая, навсегда ль.
публичный сад оброс глазами
и поселил в себе миндаль –
тысячеокий и столицый,
он слышит все свои сердца:
кузнечиковый скок синицы
и голенастый бег скворца…
за сотню дней кому угодно
наскучит ледяная соль:
наткёт каштан материй модных
и превратится в парасоль…
распялив крыловые кости,
стоял он долго нагишом,
и сивер завывал от злости,
плутая в дереве большом.
я промурлычу осторожно
в ушную скважинку дупла,
что рождена летучей кошью
и полетать бы с ним смогла,
пронзая ультразвуком тонким
все городские чердаки…
пускай пропали перепонки,
зато остались коготки!
листая книжицу сирени,
на предпоследней из страниц
ты в предфинальной мизансцене
застанешь действующих лиц:
сидят в предчувствии побега,
друг другу не вполне свои,
на спицах зонтичных ковчега
сороки, белки, муравьи,
а рядом, будто бы в насмешку,
гуртом колючих лягушат
в ежовых яблоках орешки
висят – и падать не спешат.