Так надо мной весной нависнет мир,
привидевшись пугающе-огромным,
что буду я казаться меж людьми
дичком случайным, сирым и бездомным.
И мне себя и мир вдруг станет жаль,
как будто кем-то взяты мы на мушку.
Захочется к груди своей прижать
давно уже забытые игрушки,
И где-то вне, на гибельном краю,
уснуть, уткнувшись в раненое детство,
где о волчонке сереньком поют,
а он себе всё не находит места.
Одной мы крови, два немых дичка.
Волк не укусит, Бог меня не выдаст.
Весна мне просто нынче велика,
как в детстве платья, взятые на вырост.