Мой друг Ди Рой Дэвис устроен, как бодхисатва.
Он носит свое спокойствие, как печать.
И надо сказать, что высший небесный Автор
над ним постарался.
Родинки у плеча,
два шрамика на коленке, резные руки,
и тонкие ступни. Слеплен он, как герой.
Он пишет стишки, он очень страдает скукой,
и ждет, когда Боже скажет ему: "Ди Рой,
ты славно пожил, но, знаешь, пора домой".
А Боже молчит, молчит уже лет так тридцать.
Ди Рой тяжелеет взглядом, чадит внутри;
Сбой в микросхемах, в кожице ток искрится.
Он думает: "Забери меня, забери".
И хочет уйти, и очень уйти боится.
Рой любит Ним из бара за поворотом,
она там поёт практически каждый день.
Он пишет ей песни, рисует ее в блокнотах.
"Спасибо тебе за линии рук, колен.
Спасибо тебе за то, как она смеется,
как дышит, и как поет, и как смотрит вниз.
Я, Господи, застываю на самом донце
едва она под софиты из-за кулис
выходит.
А у меня ведь тысячи есть вопросов,
но как ей сказать?
Молчу и смотрю в упор.
Смотрю — и меня швыряет в бескрайний космос".
Ним любит коньяк, но чаще пьет корвалол.
Ним замужем лет так пять, или даже семь,
их сыну четыре, дочери скоро годик.
Ним хороша и счастлива даже вроде,
хочет пойти на шейпинг, но вечно лень.
В ней ничего — совсем ничего — от яда,
максимум — чай с лимоном и чабрецом.
Ним смотрит, как Рой ее прожигает взглядом,
и думает, что он выглядит мертвецом,
Но ничего как будто бы и не видит,
взгляд переводит, ждет, что кивнет ди-джей,
и запевает: "У нас ничего не выйдет,
и ничего не вышло бы, бэйби-Джейн".
Потом он домой приходит больной, усталый,
и смотрит, как зажигаются фонари.
Рой думает: "Я хочу, чтоб меня не стало.
Пожалуйста, забери меня. Забери.
Я тут не живу, я просто вростаю в лёд,
но тридцать раз в день вас с Ней поминая всуе".
Но Боже его, конечно, не заберет.
Его, по большому счету, не существует.