И картофельной шкуркой свисать любопытно с ведра

Тетти Балаари
Тебе – что угодно. Хоть ругай меня тошно и строго.
В этом вздохе печальном, что не дом – обязательно, клеть.
Я спросила б: «Доколе? Мне тащиться по грязной дороге».
Кто не ел килограммами «Взлетные» -
вам не взлететь!
Дети мои - время и бремя. Неизменные горечь и ссуда.
Предпосылки любви - на карачках, с мечом, от бедра.
Как назло, хоть убей, жить сто лет я /практически/ буду.
И картофельной шкуркой свисать любопытно с ведра.
Темноты моей храмы – переулки с навозом и лаем,
Где никто не коснется меня. Не приложится нежно к плечу.
Этот рай, этот рай – безбилетные кресла в трамваях,
До которых пока не добраться.
Я только учусь.

Будет есть изнутри одиночество. И наказы простые, нестрогие.
Только важно ли это? Мои мысли, как ластиком, стерты.
Посмотри же прогноз! Разве завтра согреются многие?
Разве завтра спасут замороженных на разрывах небес и аорты?
Что тебе в моем ласковым слове? Пусть не сыщется спроса,
Кто кричал на далеких перронах – замолкнет от пуль.
Как мне падать с моста?
Многоточием?
Знаком вопроса?
Головою ли вниз? А из средств только тормоз и руль.
Придумай мне долгую-долгую, страстную-страстную встречу -
Я приду к тебе светом и тьмой, отогнув воротник.
Мне хотелось бы честно, но я лучше совсем не отвечу,
Почему ты в трюмо молодой, а в сердце – старик.

Мнимая грусть и окно. И не ново, что правда в вине...
Старая дверь в ореол пустоты - Магомед и гора.
Я целую свой след, чтобы память, как на войне,
Оставляла мне силы дышать, сестры и бра.......
Город, мой город, хранивший печали и жалобы,
Делит судьбу на районы, людей – на попов и жульё.
Я бы смелое «нет» на «согласен» собой разорвала бы,
Чтобы в каждом из дней углядеть напоследок свое.
Выйдем во двор? Там песочницы тихи, но воздух
Перестрелкою пахнет, и кровью отметилось зарево.
Всё двояко в миру –
больницы, роддомы, погосты….

Стоп! Снято! Перестроились. Заново.