(Не цельно)
К одиночеству привыкаешь.
Мне нравилось жить одному, быть одному. Идти, куда хочется и когда хочется. Есть или не есть. Читать или просто валяться на диване, глядя в потолок, в бардаке. Я не любил никого посвящать в свои планы. У меня и планов то не было, по правде сказать. Просто делал, что приходило в голову.
Нет, конечно, как всякий человек, время от времени я мечтал, чтобы рядом был кто-то, кого можно держать за руку и рассказывать, как прошел мой день... Но, по большому счету, те, кто пытался подойти ко мне чуть ближе, натыкались на голую, пустую стену. Постучавшись в нее, кто дольше, кто меньше, рано или поздно они все уходили.
И я не скучал.. Какой смысл? Люди то приходят, то уходят из моей жизни. Кого-то хочется задержать еще на чуть-чуть, кому-то хочется отвесить ускоряющего пенка. Но, в конце концов, каждое переживание рано или поздно утрачивает свою остроту, стирается. Кто-то бросает тебя, кого-то бросаешь ты. Вечной любви не существует хотя бы потому, что люди не вечны. И потом, как говорил старик Ремарк, жизнь - нереально долгий срок всего для одной любви.
Однажды мне рассказали историю про маленького мальчика, панически не переносившего прикосновений. Когда надо было переходить дорогу, и его брала за руку воспитатель детского сада или еще кто, он знал, что выдергивать руку нельзя, но ничего не мог с собой поделать. Крепко держал ладонь взрослого человека, и в тоже время пытался вырвать свою. В эмоциональном плане я такой же, как тот мальчик. Всегда пытаюсь вырваться.
Когда-то все было по-другому.
Я действительно верил, что это все для чего-то нужно. Я верил, что каждый человек в твоей жизни - не случайно. Для чего-то он тебе послан. Ты должен у него чему-то научиться, чтобы пойти дальше. А потом все закончилось. Будто свет выключили в комнате. И я так и остался сидеть в полной темноте, без вариантов найти дверь и выйти.
Я больше ничему у людей не учился. Люди перестали нести какой-то смысл. Они стали просто людьми. Без особых примет и разделений. Не знаю, как так получилось. Просто однажды все полетело к чертям.
Когда люди начали терять смысл, я стал хватать их без разбора, пачками. Всех, до кого мог дотянуться. Включал побольше обаяния, и в бой. Они прикипали ко мне, а я оставался таким же холодным и растерянным. И терялся от этого еще больше.
Мне хотелось непременно нравиться каждому встречному-поперечному, вызывать восторженные вздохи и бессонницу, поражать напрочь своим чувством юмора и чувством идиотизма. Ужасно огорчался, если кто-то меня вдруг невзлюбил. Но постепенно ушло и это.
И я просто перестал обращать на людей внимание. Потому что не разделял их интересы, или взгляды. Потому что мне было скучно и как-то бессмысленно.
Жизнь - не так просто, как казалось сначала, в детстве. По крайней мере, для меня. Слишком много мишуры, слишком много отвлекающих внимание блестяшек. Гонишься, гонишься за чем-то, что кажется тебе важным. А в конце обнаруживаешь, что там пусто. Или это оказывается не тем, чем казалось изначально. И так постепенно все теряет смысл. Без смысла жить свободно, но немного страшно. Не за что держаться. Все жизненные принципы рано или поздно летят в ****у. Меня неплохо надули, надо признать, вбивая в мою башку все эти "важные" вещи...
Скоро я от всех сбегу. Надую всех-всех, как щенков. Просто исчезну. Вы подумаете, что я умер, а я буду лежать на пляже в Мексике, попивая коктейли и глядя на синюю морскую гладь. Я никогда не видел моря. Думаю, я бы и не хотел видеть моря до того, как попаду в Мексику. Кроме мексиканского моря, никакого другого я не признаю. Эта мечта, она как одержимость. Но мне больше ничего и не надо. Оставьте себе любовь, доброту и человеколюбие. Отдайте мне только Мексику, пожалуйста. Мексика - последняя мечта, которую я себе позволяю. Она идеальна для меня. Как последняя инстанция. Когда я ее увижу, это станет концом. Больше ничего не будет нужно. Совершенно. У меня на руках деньги. Осталось купить билет и визу в Рай.
Но сперва я должен рассказать о них.
О людях, которые сделали из меня меня.
Они оба очень многому научили меня. Полезным вещам, если хочешь остаться один навсегда. Например, убегать от себя и от других настолько далеко, насколько это вообще возможно, не привязываться и избегать любой близости. Спасибо, блять...
Что-то во мне треснуло и никак не хочет склеиваться. Тотальное отрицание общепринятых вещей, которые, по сути своей, должны делать жизнь лучше и наполнять ее смыслом: семья, квартира, машина, дача, деньги... Все же, чего хочу я - это... Мексика.
Сначала была Она.
Наверное, у почти каждого в жизни был человек, которому ты позволил переломать себе хребет. Добровольно и даже с наслаждением. Сам нагибаешься, чтоб удобней было бить.
Надо сказать, что я всегда был уязвим к чужому мнению. В том смысле, что я всегда был неуверенным в себе мудаком. Все женщины, с которыми у меня были отношения, или которых я лишь представлял в роли своих подружек, подвергались тщательному осмотру и жесткой критике с моей стороны. Мне все казались какими-то недостаточно хорошими что ли. Недостаточно подходящими.
Когда я встретил Ее, я понял, что в этот раз недостаточно хорош я.
Она разломала мое одиночество с размаху.
"- Ты любил меня?
- Безумно.
- Почему же?...
- Просто нам не повезло..."
Не повезло... По-другому не объяснишь. Иногда встречаешь кого-то и понимаешь, что это все. Финиш. После этого человека уже ничего внутри не останется, это сразу чувствуешь. Сжигает напрочь. Один пепел и тот - по ветру. Так любишь, что больно и невозможно быть вместе. Сдохнешь, если останешься.
Проблема в том, что когда уходишь - тоже дохнешь...
Но я ушел. Наверное, мне было слишком страшно держать ее руку. Я боялся потерять свое одиночество. Дурак.
- Я не собираюсь долго жить, - говорила она мне, сидя на кухне теплым весенним утром, попивая чай из пузатой цветной чашки. Я медленно размешивал сахар в своем кофе. Ее волосы все еще были влажными после душа. Она смотрела куда-то выше моего плеча, в окно. На улице бегали дети, крича и смеясь. Мне было грустно.
- Глупости говоришь, - пробормотал я. - Глупая маленькая девочка...
Она спокойно улыбнулась:
- Возраст здесь ни при чем.
Я бросил чайную ложку на стол, уставившись на нее:
- Конечно при чем! Не соображаешь ничего. Станешь старше - может, поймешь хоть что-то...
- Я не хочу становиться старше. Разве не понимаешь? Не хочу стареть, дряхлеть... уставать. Лучше закончить это все лет в тридцать. Пока не слишком поздно.
- Идиотка. В тридцать только все начинается...
- Откуда тебе знать?
Я закрыл глаза. Медленно стал считать до десяти.
Один... два... три...
- Что хорошего во взрослении? Семья эта дурацкая? Сопливые детишки? Зачем все это надо?
... четыре... пять... шесть...
- Старость отвратительна. Жизнь отвратительна. Все сводится к тому, чтобы есть и трахаться. Все! Больше люди ничего не смогли придумать.
...семь... восемь... девять...
- Не хочу проснуться однажды и обнаружить, что мне семьдесят лет...
Я ударил ладонью по столу, поднялся, заметавшись по кухне, бросил чашку с кофе в раковину.
- Ну так пойди и вскройся прямо сейчас, дура!
Она усмехнулась:
- Я планировала, скорее, авиакатастрофу или автомобильную аварию...
Не знаю, что меня бесило больше: то, что я не мог заставить ее думать иначе, или то, что она планировала однажды уйти от меня. Навсегда. Или то, что она, по сути, была права...
На самом деле, подобные мысли часто посещали меня самого. Но я всегда заталкивал их как можно глубже в себя. Они пугали. А она ничего не боялась. И это пугало меня еще больше. Она всегда доделывала до конца то, что задумала.
Он появился именно в тот момент, когда я пытался забыть Ее, шатаясь по кабакам и вечеринкам, как голодный пес по помойкам. Когда мы познакомились, я бы не подумал, что он гей. Обычный парень. Высокий, худощавый, с сигаретой и оценивающим прищуром. Было что-то в его глазах, отчего меня к нему сразу потянуло. Какой-то надлом.
Я случайно зацепил его своим обаянием. И он влюбился. Или думал, что влюбился, не знаю. Но не приставал, ничего такого. Мы подолгу сидели на кухне у него дома, курили, пили красное вино и разговаривали. Я рассказывал Ему о себе. Он мне - о себе. О Ней я никогда Ему не говорил. Даже не знаю, почему. Я вообще редко кому говорил о Ней.
Фишка вот в чем - многим нравится секс, но не каждый становится проституткой. У многих есть душа, но не каждый пытается ее раздеть и отдать, чтоб на куски растащили. Я свою всегда прятал, ненавидел впускать кого-либо внутрь. Мне казалось, это разрушит меня.
Он рассказал историю своей нетрадиционной сексуальности. Когда он был маленьким мальчиком, отчим несколько лет насиловал его... С тех пор он был только в активе. Не терпел, когда кто-то подходил к нему сзади, пусть даже просто обнять. Такие дела.
Однажды у него была девушка, но он быстро понял, что что-то не так. И больше с женским полом никогда не связывался.
И все же, самое крутое, что в нем было, что до сих пор не дает мне покоя, что, в конечном итоге, не позволяло мне уйти от него - его хотели все. А он - только меня. Я это чувствовал каждой клеточкой кожи. Мне нравилось, как он бросал всех, когда я приходил. Никого больше не существовало. Это не могло оставить меня равнодушным, не с моим нездоровым самолюбием.
Он знал, что я не гей. И предпочитал дружбу расставанию.
Хотя, однажды дружба чуть пошатнулась, когда я особенно рьяно влез в бутылку. Мы лежали на его широкой кровати, глядя в потолок. Он курил. Я слышал как он втягивает в себя дым.
- Поцелуй меня, - попросил я тихо и пьяно. Комната кружилась.
- Ты не гей. - сказал он безучастно, затягиваясь.
- Поцелуй меня так, чтобы я почувствовал себя геем.
Некоторое время он молчал и я слышал только ровное биение своего сердца. Затем потолок закрыли его глаза, глядящие на меня сверху вниз. Он медленно приблизился и его губы коснулись моих. Он пах сигаретами и текилой. Это было странно...
Когда он отстранился, глядя на меня, опираясь на свой локоть, я сглотнул.
- Ну что, почувствовал себя геем?
Я неопределенно пожал плечами.
На самом деле, я почувствовал себя придурком.
- Красота - это только, знаешь, набор математических данных, - вещал я, шагая с ней рядом по улице и сжимая ее ладонь, - Расстояние от глаз до подбородка и от носа до скул. Она привлекает внимание, но не способна удержать его надолго. Она холодная, пустая, если ничем не подкреплена. Должно быть что-то еще, внутри.
Она нахмурилась и нетерпеливо повернулась ко мне всем телом:
- Так ты пялился на задницу этой девки или нет?!
Я некоторое время помолчал, избегая смотреть на нее:
- Ну, заценил чуток...
- Знаешь что? - говорил я, сидя на его кухне с очередным бокалом вина. Он курил и смотрел на меня, щурясь от солнца. Солнце целовало его глаза. - Я смирился с одиночеством. Я хочу сказать, что если я не встречу пресловутую вторую половинку, я смогу с этим жить. Нельзя же тратить всю жизнь на ожидание. Можно просто заниматься сексом с тем или другим человеком. Наверное, меня больше никто никогда не полюбит, или я никого не полюблю. Но с этим можно жить. Всегда остаются книги, фильмы, музыка... разве это не здорово?
Он затянулся, медленно и задумчиво.
- Скорее, печально.
Именно в этот момент мне позвонил ее брат. Я вышел в другую комнату поговорить с ним, потому что в этой играла музыка. Потому что здесь был Он.
Брат сказал что-то про автомобильную катастрофу. Сука. И что-то еще про похороны. Не помню. Я аккуратно убрал трубку в карман рубашки и усмехнулся, подумав, как здорово она меня наколола. Послала к черту и мир, и меня. Сука!
Потом мне вдруг стало не смешно. Я пошел на кухню. Нестерпимо хотелось пить. В горле пересохло совершенно.
Руки дрожали так, что стакан с водой упал на пол. Будто в замедленной съемке, он летел на кафельный пол. Неудержимо приближался к своему концу. Личная стакановая катастрофа. Я убил его своими кривыми руками. Сегодня у посуды будет траур... Соберутся все вместе в сушке отпеть его стеклянную душу.
Я сидел на полу, забившись в угол, сжимая осколок разбитого стакана в ладони. В моих ушах шумело, будто в моей голове поселилось море. Прекрасное и бескрайнее. В глазах было темно и сыро. Я все пытался ударить себя осколком по венам левой руки. Кто-то сжимал мои запястья. Так сильно, что, кажется, кровь перестала поступать в пальцы.
Звук в мир вернулся резко и почти больно: звон стекла о кафельный пол, смех и мат прохожих за окном, музыка из другой комнаты, Его голос, быстро говорящий мне с нежностью и страхом:
- Успокойся. Успокойся, слышишь? Ну все, все, все...
Он коснулся пальцами моего лица, вытирая слезы. А я и не заметил их.
Я оторвал руки от батареи, за которую, видимо, схватился, когда стекло все же выпало из моих пальцев. На батарее остались кровавые следы. Я серьезно порезался осколком. Убедившись, что приступ самоубийства позади, он устало сел рядом со мной, привалившись спиной к стене. Оторвал лоскут от своей рубашки, приложил ткань к кровавым порезам моей ладони. Я регистрировал происходящее, не обращая на него никакого внимания. Мысли в моей голове куда-то испарились.
- Ты меня слышишь? - он пощелкал пальцами перед моим носом. Я моргнул. - Что случилось? Совсем допился что ли?!
Я с трудом поднялся на ноги, опираясь на стену ладонями. Мне не хватало воздуха.
- Мне идти надо, - произнес я тихо, шагая к двери.
- Хрена с два! Я тебя не отпущу никуда такого.
Он схватил меня за плечо. Внезапная вспышка ярости оглушила меня. Я вырвал руку, хватая его за ворот рубахи и вдалбливая со всей дури в стену. Он удивленно и чуть испуганно моргнул, будто несправедливо обиженный ребенок, глядя мне в глаза. Его сбившееся дыхание. Мое сбившееся дыхание. И я целую его. Впиваюсь в губы со злостью и бешенством. И горем.
Сначала он никак не отреагировал, слишком пораженный происходящим. Но затем его рот ответил мне нежностью. Он будто пытался успокоить меня своим поцелуем, но это только сильнее бесило. Я рванул ткань его рубашки и на пол посыпались пуговицы. С его губ слетело нечто похожее на вздох удивления и шока. Я не обратил на это никакого внимания, толкая его к столу. А он не сопротивлялся... Я знал, он давно хотел этого. И я давал ему то, чего он так хотел. Грубо, жестко, отчаянно... Это было практически насилием. Как в его детстве. Может, поэтому он не сделал попытку вырваться? Слишком сильное сходство.
Так случился мой первый и последний гомосексуальный опыт.
Когда все закончилось, я был смущен. Он был сломлен.
Я старался не смотреть на него, пока одевался. Сосредоточился на мелочах: натянуть джинсы, застегнуть ширинку, затем пуговицу, затем ремень...
Случайно упал взгляд вбок, на него. Он пытался справиться с застежкой своих брюк, но пальцы ходили ходуном и раз за разом ничего не получилось. На секунду я подумал, что должен ему помочь... но не смог заставить себя подойти. Стыд заполнил меня до кончиков волос, смешавшись с смущением.
Наконец, он оставил брюки в покое и упал на ближайший стул. Дрожащими пальцами вытащил сигарету. Сломал. Выругался. Вытащил еще одну. С третьего или четвертого раза удалось ее прикурить. Мне показалось, что в глазах у него блестело.
Я больше не мог этого выносить. Молча вышел из квартиры.
В ту ночь я долго не мог уснуть. А когда все же смог, то очень об этом пожалел.
Мне снилась Она.
Она сидела на качелях на детской площадке, подставив лицо солнцу и легкому ветерку, одетая в полупрозрачное голубое платье. Я медленно качал ее, любуясь веснушками и длинными ресницами. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Во рту разливалась горечь.
- Как же так? - спросил я.
Она вздохнула, пожав плечами:
- Притянула, наверное. Говорят же, желания сбываются, - я молча кивнул, опустив глаза. Она прижалась головой к моей руке на перекладине качелей: - Ты ведь знал, что я надолго здесь не останусь...
- Знал. И, наверное, даже знал, что ты была права. Здесь нечего делать... Старость отвратительна и пугает. И, наверное, не стоит того, чтобы ее застать. Просто... я хотел состариться с тобой, - я улыбнулся ей. - Смотреть, как твоя кожа становится морщинистой и зад расползается во все стороны!
Она рассмеялась. Я тоже, но, быстро посерьезнев, продолжил:
- Гулять с тобой по парку, вместе с нашими внуками. Держать за руку... А теперь... это все не имеет смысла.
- Очень жаль, - пробормотала она. Я молча кивнул. - Хочешь, мы сделаем вид, что я просто уехала? В Мексику! Всегда хотелось увидеть закат на мексиканском пляже...
Я поднял на нее глаза. Лучистые и юные, в них блестело солнце. Но постепенно они начали тускнеть. Она приподнялась, касаясь губами моих губ, легко и практически невесомо. Прошептала:
- Я буду ждать тебя на пляже...
Затем я проснулся.
Реальность резанула все внутри тупым лезвием, скручивая жилы, вены, мышцы болью. Я молил об освобождении, приложившись к бутылке.
Слабак.
А через три дня я должен был бросать землю на Ее гроб.
Но я не пошел.
Я сделал вид, что это все одна большая ложь. Одно сплошное надувательство.
Я сделал вид, что она всех обманула. На самом деле, она улетела в Мексику. На пляж, к солнцу и океану. И пошел отметить это в бар. Я пил за волны, омывающие ее чудесные ступни. Пил за песок, проникающий под ее купальник. И за солнечные лучи, нагло ласкающие ее кожу.
Когда тосты и деньги кончились, я вышел на улицу, серьезно шатаясь.
Я пытался сосредоточиться на том, где мне поймать машину, чтобы доехать до дома и лечь спать. Проспать бы пару лет.
- Привет, - послышалось сзади.
Я обернулся. В нескольких шагах от меня стоял Он. Кажется, я мгновенно протрезвел.
Он выглядел подавленным и выбитым из колеи. Смотрел на меня, словно старясь прочитать, что у меня внутри по моим глазам. И немного с опаской. Руки убраны в карманы джинс.
- Привет..., - ответил я тихо, опуская глаза. Мне было невыносимо видеть его. Тем более сегодня.
Свежий воздух вдруг показался слишком влажным и душным.
- Ты не подходишь к телефону. Я волновался.
- Да. Я был занят... кое-чем.
Как же мерзко это прозвучало. Лживо и наигранно. Он понимающе кивнул.
- Я слышал о том, что случилось с той девушкой. Она была твоей девушкой?
Я быстро поднял на него глаза, сбитый его словами с ног. Весь вечер ушел на то, чтобы убедить себя, что все это - ложь. И тут появляется он со своим дурацким сочувствием.
- Она не была, - пробормотал я. - Она не была, потому что все это... просто она уехала... в Мексику. Ей всегда хотелось на пляж... мне нужно домой...
Я отвернулся от него, шагая к проезжей части. Мне правда нужно домой, иначе это может плохо кончиться...
Он сделал шаг следом за мной:
- Слушай, мне очень жаль...
Я резко развернулся к нему лицом и заорал:
- Да отъебись от меня!! Понял?! Ты понял?! Пошел на ***!! Что тебе надо от меня!? Если бы знал, что будешь бегать за мной, как щенок за колбасой - не **** бы!
Он сжал челюсть.
*****.
Я прикусил язык.
Поздно.
Отвернулся.
Его глаза злобно сверкнули:
- Ты явно себе польстил. У тебя там, скорее, сосиска "школьная".
Он холодно улыбался. Холодно и зло. Будто это не я спал на его коленях в пьяном бреду.
- Да? - бросил я в ответ, не успев остановить себя. - Но тебе ведь с детства сосиски нравятся, правда?
Он побледнел. Не смог скрыть боль и шок, проступившие на лице. Я ударил слишком сильно. Пробил ниже пояса, как последний урод.
Он попытался усмехнуться, но губы дрогнули. Несколько секунд мы молчали. Он старался взять себя в руки. Я старался понять, когда успел стать таким дебилом.
- Слушай, ... - начал я.
- Надеюсь, тебе полегчало, - перебил он. Голос дрожал, как и ладони. - Не думал, что ты настолько ублюдок...
Я и сам не думал.
Он развернулся, и быстро направился в другую сторону. Я долго смотрел в его спину, прощаясь. Я знал, что он покидает меня навсегда.
Сейчас, проворачивая в голове все случившиеся события, я понимаю, как серьезно я влип. Эти двое были настолько совершенно моими, что я не смог бы пройти мимо, даже если бы постарался. Я часто очаровывался открытыми людьми, теми, кто запросто находит общий язык с каждым, теми, с кем легко. Но с ума сходил всегда только по этим замкнутым, одиноким, надломленным уродцам с грустными глазами и неудобными мыслями. Он и Она, они оба были абсолютно моими уродцами.
Самое забавное - я с самого начала знал, что в любом случае проиграю. Для чего я начинал эту партию, она была заведомо проигрышной! Я никогда ничего не выигрывал, этот раз не стал исключением. Жаль, что на этот раз я проиграл гораздо больше, чем у меня было.
Конечно, нельзя сказать, что они сломали меня. Я был бракованным до них. Наверное, с рождения что-то не заладилось в голове. Но они определенно сделали меня мной.
Теперь же, все, что у меня есть - это вечное холодное одиночество и билет в Мексику на руках. В один конец.
Потому что из Рая не возвращаются.