Она неизменно его целовала при встрече
В своей небольшой и уютно обжитой прихожей
Он ей молоко, апельсины и хлеб, и поток красноречья
Она ему – ревности шутку и взгляд. С сервировкой пригожей
Садились за стол, где лоснились привычные хлебцы
И чай заварной в подстаканнике тихо плескался
Склонившись, она хлопотала у кухонной дверцы
Он видел её и всегда с восхищеньем смеялся –
Её нагота проступала сквозь легкие ткани накидки
И тонкие бёдра, налитые девичьим соком,
И запах сирени, и хлеба, и нервная легкость улыбки,
И взгляд… Эти взгляды для них - словно провод под током;
Он вздрагивал и прижимал, как сокровище рая
Её, малогрудую, тонкую, в пестрых наивных носочках
И чувствовал как по щеке пробегает слеза, горячо омывая,
Его загрубевшие шрамы, щетины пробившейся точки.
И слёзы текли, оставляя на коже дорожки.
«Чем ты опечалена?», - спрашивал он у неё осторожно
Она отвечала, что… видит… поэтому страшно немножко
Ведь видит финал, и уйти от него невозможно.
Что слышит в финале она распечальную песню
Скитанья в чужих городах с запелёнутым наглухо чадом
И всё ещё можно исправить, вот только бы, если
Всё враз поменять! Снова сделать вино виноградом!
Немыслимо, жутко, почти нереальное чудо!
И милые щёки, с небритостью легкой такие…
«Ты помни одно – я тебя никогда не забуду
Сегодня прошу об одном, повинуясь восставшей стихии
Реши. И ответь. Лучше сделай! – как рыцари слова
Прими на себя за меня и за малое чадо решенье.
Женись! – я мечтала об этом со встречи! Иль снова
Останусь одна, ожидать своего воскрешенья…»
Оставил её... Провожала она со слезами
С молчаньем таким, что готово обрушиться криком!
«Женись иль оставь!» – разносилось в подъезде с шагами.
Любовь с ним бежала – мерцающим солнечным бликом.
© Johansson 3 April 2011