С О Д Е Р Ж А Н И Е
1. «Был дом с коровой продан за бесценок…»
2. Новоселье
3. Этюд
4. Земля
5. Нижние Присады
6. «Какою силой я влеком…»
7. «Не надо далеко ходить мне за примером…»
8. В этой деревушке
9. Иван-чай
10. И размывают волны берега
11. «Опять на берег этот…»
12. Вишенник
13. «Колдунчики»
14. «Я отыщу знакомую избу…» (из поэмы «Дни любви»)
15. Школа
16. «Есть обряд обновленья…»
17. На сельском кладбище
18. «Чем старше, тем бедней…»
19. Шиповник
20. Брыково
21. Неперспективная
22. Домой
23. «Здесь тополям спокойно и светло…»
24. Страх
25. Возвращение
26. Простая история
Кроме того, стихи, связанные с циклом «ВОЗВРАЩЕНИЕ», есть ещё:
в цикле «О БАБУШКЕ, О ДЕДУШКЕ» - «Плач по сиреневому первоцвету»
* * *
Был дом с коровой продан за бесценок,
Пошёл, как говорится, с молотка.
Не жалко —
Никаких особых пенок
Мы сроду не снимали с молока.
Да что там дом —
Избушка в три окошка:
Войдёшь, и тянет голову пригнуть.
А рядом клуб —
И песни, и гармошка.
И до утра порою не уснуть.
Теперь никто под окнами не пляшет,
На весь квартал — гармошки не сыскать.
Восьмой этаж!..
А мама вяжет, вяжет,
Чего-то ждёт — и спать никак не ляжет.
А свяжет —
Начинает распускать...
Н О В О С Е Л Ь Е
Надо мною, словно одуванчик,
Облака сверкающего шар,
Подо мной игрушечный трамвайчик,
Что звонит, как будто на пожар.
И — от облаков и до трамвая
Красная кирпичная стена
Высится, полнеба закрывая, —
Вот и всё, что вижу из окна.
И стою порой за занавеской,
Чувствуя: грызёт меня, грызёт
Грусть-тоска по жизни деревенской,
Той, где нараспашку горизонт!
Больше и пожаловаться вроде б
Не на что — все с новеньким жильём:
Полдеревни — в корпусе напротив,
Полдеревни — в корпусе моём...
Э Т Ю Д
Провода над землёю провисли:
Стаю ласточек держат они,
И не волосы путает — мысли
Ветер вольный с родной стороны.
Я сбежал из прокуренных комнат,
Где друзья что попало плетут,
Я хожу, я стараюсь припомнить,
Где я видел похожий этюд.
Может быть, в галерее картинной
Иль на выставке? —
Где и какой? —
Мне запомнился берег пустынный
И высокий обрыв над рекой
В круглых дырах, — наверное, в гнёздах,
И простор, что лесами холмит,
И струящийся розовый воздух,
Что в трёх водах небесных промыт.
Знаю, видел. В журнале?
А может,
В той деревне, что нету родней?
Не смогла бы душа, — занеможет, —
Коль такого бы не было в ней.
З Е М Л Я
Как странно мне думать, что с каждою новой зарею
Мир вижу яснее, но в самом существенном — слеп:
Иду по земле я, а будто бы рядом с землею,
В которой судьба моя, совесть, и песня, и хлеб.
Иду по земле я, беру от нее без оглядки,
И, внуку крестьянскому, мне — даже мне! — за столом
Начнёт вдруг казаться, что всё, чем живу я, не с грядки —
Что в универсаме всё это растет, за углом.
Что может быть проще той самой берёзовой рощи,
Куда выезжал ты с палаткою на выходной?
Что может быть проще: ведь белая роща не ропщет,
Хоть снова осталась без юной берёзы одной.
Что может быть слаще воды родниковой, что в чаще
Лесной, заплутав, ты однажды уставший испил,
Но только всё чаще родник, под сосною журчащий.
Навек замолкает, а сосны идут на распил.
Как странно мне думать, что может быть благо — бедою,
Что в шуме машинном нельзя забывать ни на миг:
Хоть мы и велики могучим величием домен,
Начало — в земле, на которой поставили их.
Н И Ж Н И Е П Р И С А Д Ы
У ваших изб неброские фасады,
Крыш ваших облакам не целовать,
Но я хочу вас, Нижние Присады,
Высокими словами называть.
За то, что в этих избах жил издревле
Простой и жизнерадостный народ,
За то, что в этой ласковой деревне
Берёт начало мой крестьянский род.
Теперь я тем всё чаще озабочен,
Что у меня несхожая судьба:
Ещё с войны отец мой стал рабочим —
Ему не сеять во поле хлеба.
А мне не слушать песен жаворонка,
Отцу в поля обед не приносить,
Пугливого не гладить жеребёнка,
Ромашкового луга не косить,
В реке голубоглазой не купаться,
Черёмухой не бредить по весне.
И дух мятежный деда-землепашца,
Тоскуя, просыпается во мне.
И вижу я: у отчего порога
Горячими колосьями звеня,
Издалека задумчиво и строго
Земля родная смотрит на меня.
* * *
Какою силой я влеком
К тем пустырям, к полям, к полянам,
Где был ромашкою, бурьяном,
Травой, пшеничным колоском,
Ручьём, что с камушка течёт,
Дорогою, седой от пыли, —
В края, где молоды мы были,
Какая сила нас влечёт?
Какая сила позвала
В мир и восторженный, и мудрый,
Где колокольчик златокудрый
Звонит во все колокола,
Где отчий дом и отчий луг,
Где родники и берег отчий —
В мои заглядывают очи,
Мне тишиной ласкают слух?
Забуду ли, в каких лесах
Родная спрятана сторожка,
Где над колодцем встал сторожко
Журавль, как воин на часах?
Чиста, вкусна его вода —
Напьюсь я ею и умоюсь,
И низко кланяться ей в пояс
Я не устану никогда.
О Русь! Как ярок звёздный свет,
И месяца искусный вырез,
И та любовь,
Что нам «на вырост»
Дана однажды и навек…
* * *
Не надо далеко ходить мне за примером:
Прав тот, кто доверять решится естеству.
По крови я мужик,
Мужик, хоть инженером
Работаю давно и в городе живу.
Я полюбил комфорт, я поклоняюсь душу,
На службе сотни схем я знаю назубок,
Но заложил за всё я голову, не душу —
Мечтает о земле душа, о видит Бог!
И чудится порой мне в электронном фоне —
Транзисторов цветы на стеблях монтажа,
Шумит сосновый лес в кусочке канифоли.
И мечется душа на грани мятежа.
В Э Т О Й Д Е Р Е В У Ш К Е
В этой деревушке, что как подкова
На судьбе моей,
От мужиков
Я услышал как-то:
"Да это Кострюкова
Старший внук — Валерка Кострюков".
Я хотел поправить, —
Да что с них, с пьяных,
Взять? —
Пускай себе «колбасят».
Я-то знаю точно, что Савостьянов:
Мой отец — из Нижних Присад…
В этой деревушке родниковой,
Ох, у баб досуж язычок:
"Кто это?" —
"Да Кольки Кострюкова
Старшенький, любимый внучок,
Кострюков Валерка." —
"У, окаянный:
Моему набил синяков…" —
"Тётеньки, помилуйте:
Я — Савостьянов!
Никакой я не Кострюков.
Что же вы всех вводите в заблужденье? —
Мы ведь не в дремучем лесу:
У меня — свидетельство о рожденье.
Ну хотите, я принесу?.."
Но смеялись тётки:
"Бестолковый!
Иль ты чин имеешь большой?
Все вы тут по деду — Кострюковы,
Ну а ты тем паче — старшой.
Кострюковым быть — и не надо грамот:
Значит, всей деревне родня!.."
Сколько Кострюковых глядит из рамок,
День и ночь глядит на меня!..
В этой деревушке, куда приеду,
На погосте — ряд бугорков.
Но светлеет сердце:
Меня по деду
Всё ещё зовут:
"Кострюков!.."
И В А Н – Ч А Й
Когда от чувства, что ты нищий,
А жизнь —
Не стоит и гроша,
На дедовское пепелище,
К истоку тянется душа,
Бегом по гравию, по рельсам,
Прочь из удушливых квартир —
Давно известный погорельцам
Отыскивать ориентир!
Там островками иван-чая
Горят печали маяки,
Там, никого не поучая,
Молчат сурово земляки.
Но я им рад,
Я рад, что живы,
Что вспомнят деда и меня…
И пусть выматывает жилы
Нахальный хохот воронья —
Над пепелищем, где контрасты
Земли родной обнажены,
Не зря стыдом,
До боли красным,
Глаза мои обожжены!..
И Р А З М Ы В А Ю Т В О Л Н Ы Б Е Р Е Г А
Боюсь восторга, рвущегося с уст —
Путь этот не впервые коротаю,
Но вновь и вновь его перечитаю,
Запомнившийся с детства наизусть.
Смотрю в окно — и дышится легко,
И словно бы я чувствую губами
Лес, полный земляникой и грибами,
И жирное от рыбы озерко.
О, поле у мелькнувшего куста,
Зелёный клин, оставшийся за логом,
Куда с друзьями бегал за горохом
И где объездчик выдал нам кнута!
О, частокол железной городьбы —
Погост, где вновь я дедушку оплачу!
О, линия электропередачи —
Почти крестообразные столбы!
О, милые мои поводыри,
Автобусу навстречу и вдогонку
Три ясеня, бегущих по пригорку, —
Как хорошо: по-прежнему вас три!..
Но губы вдруг прокусишь до крови,
Когда дорога вынесет из луга,
И, где реки знакомая излука,
Где над обрывом ласточек рои,
Увидишь,
Что завалена куга,
Что ласточек обрушены гнездовья,
И нет уже знакомого раздолья,
И размывают волны берега…
* * *
Опять на берег этот,
На шаткие мостки —
Где в тень плакучих веток
Сплываются мальки.
Где, как мальки, мальчишки
Юрки:
Хоть берег крут,
С него, как будто с вышки,
Ныряют и плывут.
Где пенье
Гибких линий
И тины волокно.
Лишь не хватает лилий,
Тех,
Сорванных давно,
И тех
В раю кувшинок
Мальчишек и мальков,
Что в русле камышином
Парят меж облаков...
В И Ш Е Н Н И К
Дай поклонюсь тебе в ноги,
Дай поцелую твой цвет,
Вишенник возле дороги,
Деда прощальный привет!
Что бы со мною ни вышло,
Помню в аду и в раю:
Есть тут «Валеркина вишня» —
В честь и во славу мою!
А велика ли заслуга,
Если упросит внучок
С грядки для раннего лука
Выкопать вишню–дичок —
И посадить у подвала,
Где начинается сад?
Знаете: это немало
В душной запарке лопат!
Это не просто: желанья,
Что не в шеренгу стоят —
Не отдавать на закланье
Нынешних луковых гряд!..
Чтобы всё выше и выше
Зашелестеть в небесах
Возле «Валеркиной вишни»
Вишенкам Димок и Саш, —
Дай поклонюсь тебе в ноги,
Дай поцелую твой свет,
Вишенник возле дороги,
Деда прощальный привет!..
Может быть, вишен отведав,
Впредь я, —
Врастающий в суть
Мудрой неспешности дедов,
Благословляющих в путь, —
Русь нашу,
Сад, что укатан,
В яминах и в сорняках,
Уж не доверю лопатам
В жадных,
В бездушных руках!..
« К О Л Д У Н Ч И К И »
Одноклассник Иван Рысак,
Лучший «колдунчик» Нижних Присад,
На ладошки сплевывал яро
И «закусывал удила» —
И вся команда моя стояла:
«Заколдованною» была...
На поляночке рядом с домом,
Руки в стороны разбросав,
Он валяется, заколдован,
Одноклассник Иван Рысак.
Оттопыривается карман
Поллитровкою.
«Встань, Иван! —
Говорю ему, —
Встань, родной:
Мы ж за партою за одной,
Мы ж «колдунчики» — короли!..»
Но не слушает он:
«Вали!»,
Кроет в бога, и в душу, и в мать.
Не прорваться расколдовать...
* * *
Я отыщу знакомую избу,
Что встала у обрыва над рекою,
Истлевшую сырую городьбу
Поглажу нежно дрогнувшей рукою.
Тихонечко калитку отворю
В мир детства я и с прежнею судьбою —
Со старою бревенчатой избою,
Как с бабушкой моей, поговорю.
Расспрашивать начнёт меня изба
Про жизнь мою, давно уж городскую —
Поверит ли, что я её такую
Люблю, хоть неказиста и груба?
И в час, когда трамвайные звонки
Разбудят — замерев от наслажденья,
Припоминаю трещинки, сучки
На потолке, знакомые с рожденья.
Притронусь к гипсолитовой стене
Так, будто это тёплая лежанка,
Но от неё ни холодно — ни жарко.
И прошлого вдруг жалко станет мне...
Снопом с полей, где ждёт родная глушь,
Глядит луна в квартиру городскую
И не поймет: ну что же я тоскую
По развалюхе,
Проданной к тому ж...
Ш К О Л А
Ничего не осталось в деревне от маленькой школы моей,
Кроме этих, учившихся в ней, постаревших сельчан,
Кроме этих лугов, и холмов, и просторных полей,
Кроме россыпи звёзд, что всходила над ней по ночам.
Это всё называется словом, похожим на выстрел — прогресс:
За рекою в посёлке теперь трёхэтажная школа стоит.
И бегут малыши к ней
Мостком — через реку,
Тропой — через лес.
Далеко им бежать. И так страшно за них, и так сердце болит!
А чего ты боишься? Подумаешь, ранцы в пыли.
А чего ты страшишься? Им даже полезно пешком.
Я боюсь:
Их поднимут на третий этаж — оторвут от земли,
И начнутся мечты о загадочном, о городском…
Ничего не осталось в деревне от маленькой школы моей.
И когда не останется этих последних,
Учившихся в ней постаревших сельчан,
Кто же станет хозяином
Наших лугов, и холмов, и просторных полей,
Нашей россыпи звёзд, что восходит ещё по ночам?
Е С Т Ь О Б Р Я Д О Б Н О В Л Е Н Ь Я
Есть обряд обновленья:
Умыться речною водой
Той деревни,
Где бегал купаться — такой молодой!
Говорят: остаются
Бесценного детства следы,
Как в кристалле магическом,
В памяти этой воды...
Я приехал на родину —
Глянуть на дедовский дом,
Я к заветному месту купанья
Пробился с трудом:
Сквозь камыш и кугу,
Свалку мусора и топляка,
И болото мазута!
Куда же ты делась, река?
И куда
Ты нас дела
В кристалле магическом том,
Где, как юная дева,
Бежишь, вся в песке золотом?..
Н А С Е Л Ь С К О М К Л А Д Б И Щ Е
Грай грачиный да надменный крик вороний,
Непролазная крапива, бузина.
Здесь, похоже, никого уж не хоронят —
Впрочем, вот могилка свежая одна.
И тропа сюда, на дедово кладбище,
Не видна уже — бурьяном заросла.
А в лощине, как последние гробища —
Избы брошенного дикого села…
Что ты делаешь тут — некому виниться,
Не с кем выпить поминальный твой стакан!
И угрюмы настороженные лица,
Не признавших тебя, русских могикан…
* * *
Чем старше, тем бедней: всё меньше малых родин,
Где детская душа взросла из волшебства
Черёмуховых рощ — дом прадедовский продан,
Три липы под окном — давно уже дрова.
Давно уж в землю врос холм брошенного шлака —
Отцовская мечта построиться рядком.
Кандальный звон цепей — но каждая собака
Своя здесь, а меня считает чужаком.
Ну что ж, хрипи вослед немецкая овчарка,
Английский сеттер вой, старайся спаниель —
Взлай иноземный хор, чтоб чёрту стало жарко,
Хранитель записной отеческих земель.
Пусть хриплый твой вертеп тоской мне горло сдавит,
Напомнит мне меня, шагнувшего с крыльца
Земли родной. Но знай: тут цел ещё фундамент,
Запомнивший тепло рук деда и отца.
Однажды я приду отцовскую отвагу,
Отцовскую мечту отрыть из-под земли —
И выстроить избу, и завести дворнягу,
Каких тут всех почти на шапки извели...
Ш И П О В Н И К
Что опять я старше на год,
Что летят мои лета,
Ясный свет осенних ягод
Шепчет с каждого куста.
У посадки придорожной,
На пригорке и во рву,
Вновь рукою осторожной
Я шиповника нарву.
Сколько лет уж,
Сколько сроков
Миновало с той поры,
Как сбегали мы с уроков
За овраги, за бугры.
Тут в Чапаева играли,
Но лишь кончены бои,
Красных ягод набирали
В сумки школьные свои.
Помню: как, не замечая
Крови,
Рук я не жалел,
Даже чувствую плечами,
Как мой ранец тяжелел.
Где теперь заветный ранец,
Те проказы, те мечты?..
Я сегодня реже ранюсь
О коварные кусты:
Жала острые виднее
Мне, чем юность всю назад.
Но уколы — всё больнее,
И никак не зализать...
Б Р Ы К О В О
В честь события какого
Тебя зодчий нарекал,
Деревушечка Брыково —
Кто кого там забрыкал?
Может быть, одно кокетство
Имя:
Взято с потолка —
Только в нём кусочек детства
Рыболова-грибника.
Хоть казалось мне порою,
Что судьба ко мне скупа,
Пела,
Пела под горою
На камнях твоих Упа,
И шумели,
И шумели
Кроны сказочных дубов —
Обещали мне, Емеле,
Щук волшебных
И грибов.
Ты со мною разделила
Хлеб,
Парное молоко,
От друзей не отдалила,
Хоть мы ныне далеко.
Проплывают надо мною
Облака твоих садов,
И лукошко лубяное
Тяжелеет от плодов,
От грибов и от орехов.
И пророчит мне вода,
Что однажды я, приехав,
Тут останусь навсегда —
В царстве клёнов и акаций!
А волшебные дубы
Вторят ей:
Не отбрыкаться
Мне от собственной судьбы.
На душе такая мука!
Скачет сердца поплавок —
Будто это чудо–щука
Верный делает клевок…
Н Е П Е Р С П Е К Т И В Н А Я
Изб затравленные редкие дымочки
В снежных лапищах злорадствующих зим.
Но по-прежнему весною грезят почки
Верных верб твоих, черёмух и лозин.
Но по-прежнему ивняк твой у речушки
С нежной грустью вспоминает соловья,
И по-прежнему упрямые старушки
Ждут, когда же навестят их сыновья.
Не оставят тебя старые деревья,
Здесь, в земле твоей, и корни, и судьба.
Продержись, неперспективная деревня,
Продержись, неперспективная изба!
Родовая моя, древняя обитель,
Где таятся тени предков по углам.
Хоть я знаю ныне, кто тебя обидел,
Твой укор делить с ним должен пополам.
Что ж, покаюсь — тебе это не впервые:
Сколько было нас, растерянных внучат.
Я надеюсь, что простят меня живые,
А вот с мёртвыми похуже — промолчат.
Но припомнилось мне дедово: «Погодь ты!» —
И улыбка его мудрого лица —
«Пока целы деревенские погосты,
Даже мёртвые — мертвы не до конца».
Поклониться б им — и, юность вспоминая,
Всё поймут они, грехи нам отпустив...
Продержись, неперспективная, родная,
Хоть до призрачных весенних перспектив.
Продержись, пока дорогу я осилю,
Сорняки скошу, стоящие стеной, —
Чтобы вдруг неперспективной всю Россию
Не назвал бы прожектёр очередной.
Д О М О Й
Как нежно рельсы голубели,
Как пел мне длинный перегон,
Как мягко, будто в колыбели,
Качал стремительный вагон!
Леса кивали мне, мелькая,
И я кивал,
и я кивал.
Ладонью воздух рассекая,
Я ликовал,
я ликовал!
И приближался,
приближался
Тот разъединственный перрон,
Где — ни души,
где снег слежался,
Весь чёрн от грязи и ворон.
* * *
Здесь тополям спокойно и светло,
И, кажется, ничто не изменилось.
Земля моя, прошу:
«Скажи на милость:
Ах, неужели десять лет прошло?»
По-прежнему деревья высоки,
По-прежнему черемуха душиста.
С тобою сердцу и тепло, и чисто.
Так почему мы были далеки?
Ах, неужели десять лет прошло,
Которым никогда не возвратиться?
Но почему так беззаботна птица:
Ей и лететь, и петь — не тяжело.
А я спешил: я гнался за судьбой,
В каком-то сне душа моя витала.
Земля моя, тебя мне не хватало —
Я только в этом грешен пред тобой.
Издалека ты стала так близка,
Что понял я! — Мне не найти такую!
Зачем же я,
любимая,
тоскую
По землям, мне неведомым пока?
С Т Р А Х
Я не забыл тебя, добрый мой вяз,
Друг мой старинный,
Товарищ ветвистый:
Прыгал я в речку с тебя, расхрабрясь,
Чтоб называться парашютистом.
Дух перехватит, бывало,
И сух
Станет язык — аж конфета горчила,
Лишь я ступал на пружинивший сук,
А подо мною не речка — пучина!
Страх убеждает: «Куда ты?
Вернись!
Можно разбиться,
Водой захлебнуться!..» —
Но, коль хотя бы «солдатиком» вниз
Прыгнуть не сможешь —
Друзья отвернутся.
Как же остаться совсем одному?
Нет, невозможно!
И понимая
Это,
Зажмуришься,
Ступишь во тьму —
Волны сомкнутся, тебя принимая…
Вот мы и выросли, мой дорогой, —
В меру решителен,
В меру я развит:
Попробую — холодно! — воду ногой,
Не опасаюсь, что кто-то задразнит.
Недалеко мне уже до седин.
Но и теперь не меняю решенья —
Страх, он всё тот же:
А вдруг я один,
Вдруг я останусь один совершенно?
В О З В Р А Щ Е Н И Е
Может, месяц разбит, может, солнце расколото,
Может, звездная россыпь? — Вот снова пятно
На дороге моей светит блестками золота.
И не хочется верить, что это — зерно.
На ухабе — ухаб, меж бурьянными травами,
Как в дремучем лесу, колея пролегла.
Уходили, грустя, но считали, что правы мы,
Оставляя дороги родного села.
Нам вкуснее всегда незнакомая ягода
Той, что в детстве едали в родной стороне,
И в деревню свою мы, в дом деда и прадеда,
Возвратиться мечтаем на белом коне.
Но измучено сердце, и ноги ободраны —
На дорогах чужих много тайных камней,
Кони, белые кони другими разобраны —
Не хватает на каждого белых коней.
Возвращаешься пешим — и в поле неполотом
Или там, где зерно просыпали в жнивьё,
Вдруг поймешь: настоящим заплачено золотом
За ошибки твои и прозренье твоё...
П Р О С Т А Я И С Т О Р И Я
Здесь, на земле родной, пшеница,
И здесь, в земле — родня и мать:
Есть что любить,
Есть чем гордиться,
За что, коль надо, умирать.
Но ты уедешь, всё бросая:
Избу, проулок, двор с бельём,
Где куры, девочка босая
И дед столетний с костылём.
И год потянется за годом —
Счастливый день за днём лихим.
Но ты теперь не будешь гордым,
Отважным, влюбчивым таким...
Ты всё добудешь, как мечталось —
Терпеньем, хитростью, рублём,
А потеряешь только малость:
Избу, проулок, двор с бельём.
Но сон приснится, потрясая, —
Не знаешь, как и понимать, —
Что эта девочка босая —
Тебе не девочка, а мать.
И жизнь покажется уродством,
Нелепицей в разлуке с ней,
За что не стоит и бороться.
А смерть — всё ближе и страшней!
Седеть начнёшь ты всё заметней,
Сдирать поросшее быльём —
И вспоминать, как дед столетний
Махнул, прощаясь, костылём…