Буратино-2

Григорий Глазов
Снега и льды не в курсе ни на грамм
по поводу того, где кромка марта.
Графитным стержнем выскоблена карта
мест яростных батальных панорам.

Пиши! На целлюлозный комбинат
работы хватит. Вытерпит поверхность
всю тягость слов, и символов неверность,
и толстых смыслов не в один обхват.

Не сгоряча, не после и не до –
теперь и можно – точку черной краской.
Зачем повязка оказалась красной?
Когда придёт неведомый Годо?

Нельзя сказать, что есть и смысл и такт
в сургучных непонятностях почтамта:
и адресат уже давно не там-то.
И есть ли он? Вы знаете, не факт.

Табличка «Мы открылись» выцветать
довольно скоро соберётся с духом.
Автомобили с тополиным пухом
промчаться мимо вновь. Опять. О, пять!

Пятиугольник. Пента. Пинта. Штоф.
Чернильница. Конфетница. Буханка.
Опять не сильно внятная гражданка
ворчит, что я к уроку не готов.

Трамвай сломался. Средь безлюдных мест –
во поле – закопать иду рубли я,
ведь umnia, пардон, animalIa
post coitum, пардон, opressus est.*

2010

* Umnia animalia post coitum opressus est –  каждая тварь после соития бывает печальной (Венедикт Ерофеев, «Василий Розанов глазами эксцентрика»)