Давным-давно, в тумане лет
Эпохи предначальной
Сидел на берегу аскет
Задумчиво-печальный.
И был мир юн, и млад, и свеж,
И полон радужных надежд,
Красив он был и светел.
Он рос, он пел, он расцветал,
Сиял огнем, сверкал, блистал –
Как первый луч рассвета.
Был рад и весел без забот,
Случилось горе – так пройдёт!
Жалеть о том не стоит.
Был мир тот ранний нов и чист.
Как ждущий слова белый лист
Он ждал своих историй.
И всё, что будет, – впереди,
А он в начале лишь пути,
И ничего нет сзади.
Мученья, беды – всё потом,
За перевалом, за холмом,
Ещё дойти бы надо.
Но и не весел, и не рад,
Вдали от шумных празднеств,
Сидел аскет, уставив взгляд,
Недвижимо и праздно.
Он будто видел пред собой,
Безсилен перед злой судьбой,
Отчётливо и явно,
Как, нарушая мир, покой,
С мечом и нищенской сумой
Грядут на мир страданья.
Настанут дни печали, мрак
Покроет землю, встанет враг,
Раздоры, войны, казни.
И чёрный день затмит рассвет.
Всё это видел наш аскет,
И потому сказал он:
«Так пойте, смейтесь же, пока
Не льётся скорбная река,
Не вьются ветры смерти.
Пока что плачи не звучат,
Пусть каждый будет весел, рад,
И в тяжкий рок не верьте!
Запойте песню, встаньте в круг,
Танцуйте до упада.
О том, что всё исчезнет вдруг,
И вспоминать не надо.
Ведь будет день ещё, когда
Наступит горькая страда
И время лить нам слёзы.
Успеем боль утрат познать,
Тогда и будем горевать,
Встречая жизни грозы».
Так он сказал и замолчал.
А между тем вдали бренчал,
Задорно, без печали,
На лире юный музыкант,
И все, хваля его талант,
Той песне подпевали.
Он пел о том, как ярок мир,
Как весел праздничный их пир,
И нет в нём места скуке.
И молча звукам песни той
Внимал мудрец, склонясь главой
На сцепленные руки.