Биграфическая справка
Владислав Викторович Сергеев
член Главной редакции Большого Литературного Конкурса
Родился 7 апреля 1951 года. Окончил в 1974 году радиоинженерный факультет Куйбышевского авиационного института (ныне — Самарский государственный аэрокосмический университет, СГАУ). В 1993 году защитил в СГАУ докторскую диссертацию на тему "Методы цифрового моделирования оптико-электронных систем дистанционного формирования и обработки изображений".
Специальность по образованию — инженер-радиотехник. Научная специальность по докторской диссертации — 05.13.16 (Применение вычислительной техники, математического моделирования и математических методов в научных исследованиях).
Область интересов и научная специальность по роду деятельности — Разработка и применение новых методов, алгоритмов, информационных технологий и программного обеспечения цифровой обработки сигналов, анализа изображений и распознавания образов.
С 1996 года профессор, автор (или соавтор) около 250 научных работ, в том числе пяти изобретений и четырех монографий.
•Заведующий лабораторией математических методов обработки изображений Института систем обработки изображений РАН (основное место работы),
Заведующий кафедрой геоинформатики и информационной безопасности СГАУ (по совместительству),
Генеральный директор Открытого акционерного общества "Самара-Информспутник" (по совместительству),
Директор Закрытого акционерного общества "Компьютерные технологии" (по совместительству).
•Академик Российской экологической Академии.
•Член-корреспондент Академии инженерных наук РФ.
•Член международного общества оптических инженеров — SPIE.
•Член международной ассоциации по распознаванию образов — IAPR.
Женат (жена Светлана). Дети Анна и Александр, внуки Анастасия, Тимофей и Егор.
Есть два известных способа делать подарки. Например, можно подарить (оторвать от себя) самое ценное, уповая на вкусовые совпадения дарителя и одариваемого. Либо самое бесполезное – вариант перекрывающий оставшееся множество материальных предметов... Идеальный вариант - совместить оба качества в одном флаконе... Однако такая концентрация опасна неожиданными результатами – например, в виде собрания сочинений Ленина... безусловно ценного для культурного человека, но бестолкового ввиду знания наизусть... От этого пути мы отказались.
Более удачной показалась мысль придать искусственную ценность некой известной юбиляру вещи, лучше принадлежащей к предметам обихода. В этом случае ценность образуется путем похищения у него этой вещи, с последующим удачным возвращением (все равно как украсть у бразильцев футбольный кубок, а потом найти, спровоцировав карнавальное счастье).
Следую такому макару, мы решились т.с. нарвать для юбиляра букет на его же собственной клумбе... а именно знаменитой Коллекции. Фигурально выражаясь устроить эдакую Коллективную Номинацию (промеж нас ж все ж номинатор ж!) его же собственных находок… Когда ты, Влад, мечтал увидеть Лонг исключительно с твоей подачи?... причем один из...)))
Вот практически наугад (под покровом ночи) сорванных 60 роз. Системность только в «охвате» всех букв.
Думаем, это не только сладостное чтение для любого лит.клуба, но и… ностальгия… не только для собирателя, но и...
Давайте, просто вместе почитаем...
...
Спасибо тебе, Влад!... вот за все что ты ваще сделал... И с Праздником!
***
Недописанный стих
отбросил чужие тени.
Глупый ветер свистит –
у ветра не будет денег.
Я люблю угольком
чертить по живому следу.
Мне порой нелегко
стоять за спиною слева.
Я умею спасать,
но это мне не по чину.
Затупилась коса,
и ветер её не чинит.
(Алан. Одиночество)
***
Забубенистый перчик, ай, да злой табачок!
Как изверчен-наверчен наш родной язычок!
Тем и дорог болезный, с маетой завитой –
Мой настырно-скабрезный, монастырски-святой.
Не ругай меня, братец, за перчёнай язык,
Помянуть эту матерь – знаешь, где я привык,
И ни с охом, ни с чохом, а с тузом в рукаве –
Буду жохом, не лохом – до дыры в голове.
(Алексей Ивантер. Забубенистый перчик)
***
судьба не слышать
предрешена:
октавой выше –
и тишина.
и как на крыше
ни ворожи:
октавой выше –
и ни души.
(Антон Прозоров. Ультразвук)
***
В обьятья первого хамсина
От страсти стонущей Далилой
Упала стерва-Палестина,
А я - в твои объятья, милый.
Для ночи догола раздета
Луна - бесплатная блудница -
На бледный пенис минарета
От вожделения садится.
Дрожат у пальмы в пыльных лапах
Соски созвездия Змеи,
И всех моих соперниц запах
Впитали волосы твои.
И я не понимаю снова:
До коих пор, с которой стати
Я все тебе простить готова
Под неуемный скрип кровати?
(Бальмина Рита. Бесплатная блудница)
***
Весна, подвыпившая шельма,
Гуляет снова по дворам
И пялит залитые бельма
На шумный уличный бедлам.
Смеётся солнце в поднебесье,
На ветках вербы зреет пух,
Полнеют города и веси,
И день, прибавившись, опух.
Весна пьяна отваром пряным
Из почек сосен и берёз,
Из многолетнего дурмана
И лепестков тепличных роз.
Шагает, сплёвывая слюни
Апрельских радужных дождей,
Играет на упругих струнах
Печальных стройных тополей.
И, как шальная малолетка,
Гоняет с ветром по полям,
Стреляет метко сигаретки
И вторит наглым воробьям.
Разноголосая нахалка,
Большой решимости полна,
Идёт-бредёт походкой валкой,
Вихляя бёдрами, весна!
(Вир Вариус. Весна, подвыпившая шельма)
***
спокойствие и всюду - белый свет
на мир дощатый сосланный звездою,
где через щели афанасий фет
по ласточкам апрельской бил грозою.
и ты, сюда попавший на постой,
с открытыми глазами вечно спящий,
печальный арлекин,- проснись и пой,
играя в жизнь... ещё успеешь в ящик.
весна, как древний бог - всегда права.
вглядись в неё и сделайся умнее..
смотри: бревно трещит и зеленеет,
бетон раздвинув, плещется трава,
пичуга хворостинку в дом несёт,
звенит комарик в предвкушеньи пира,
пока души прекрасные порывы
отчизне посвящает "наше всё".
и город-сад маячит вдалеке,
весь из тумана и ещё чего-то,
невысказанного на языке,
завязанном любовью и рикотой.
речь стала рыбой, озером - слеза,
круженье птиц и ветра - пантомимой,
и умирать такой весной нельзя,
хоть жить в ней - вообще невыносимо.
(Вик. невыносимая легкость бытия)
***
Перестали нынче тати под моим окном стояти
И заглядывать вовнутрь, принимая дурь за суть.
Где вы, триллеры, и эти – там, где самый лишний – третий?
Треугольник, словом, где в ахренительной беде?
Мне бы в обморок и в кому – повороту я такому
Был бы радый горячо через левое плечо.
И не вижу я тем паче, кто бы маленький пожарчик
Мне разжёг, и я в огне - жарьте, жгите шкуру мне!
Или вот что – утопите. В море, озере, корыте,
Чтоб мне было поделом, и не просто, а зело.
Пусть я стану наркоманом: просыпаюсь утром рано –
Забодал меня комар и уже я наркоман.
Я такая, братцы бяка – укуси меня собака,
Задолби меня удод, загуди меня гудок.
Зарубите, Заколите! Ну, скорее, битте-дритте –
Пусть случится что-нибудь волосатое на грудь.
Так сижу я на работе – философствываю вроде.
Конь в футляре и в пальто, не зовёт меня никто.
Где-то там проходят люди, но один, породы пудель,
Благороден и красив – всё ж за ляжку укусил!
Оприходовал, короче – сдвинул дело с мёртвой точки.
Будет вечером стоять за окном любимый тать!
(Геннадий Банников. Пудель)
***
Дано: усталость осени – предел.
И ожиданье снега бесконечность…
И канувшая камешком беспечность –
Концами в воду, кругом по воде.
Еще дано: несбыточная грусть
По легкому творительному слову –
Его щебечет дудка Птицелова,
Его все птицы знают наизусть.
Еще дано: расхристанная даль,
Налепленная пленками пейзажей
На темноту – один и тот же сажень,
Который одолеть смогу едва ль.
Еще… а впрочем, стоит ли считать
Приданое придуманной невесты?..
Придавленный пыльцовым этим весом –
Воспоминанья… блеск их… нищета –
Замрешь, как вор, застигнутый врасплох
С чужой судьбой-индейкою в сочельник…
И всё никак искомого значенья
В себе не подберешь для слова «Бог».
И если б только мог, давным-давно
В его живую суть, в его начало
Проник бы я, во что бы то ни стало,
Да не дано мне, видно, не дано…
(Математическое. Горшков Олег)
***
Она идет в грохочущий прибой.
Переплетаясь, бьются за спиной
Осколки солнца в мареве бетона.
Прилив урчит немного монотонно,
И мыльной пеной убегает вспять,
Что бы потом наброситься опять.
Лихой кавказец смотрит из окна,
Как движется по берегу она,
И взгляд невольно опускает ниже.
Крадется тень по черной плоской крыше,
И на веранде сонного кафе
Сидит старик с бокалом «Nescafe».
Он путает людей и времена,
На скатерти читая имена
Оставленные в виде мелких пятен.
Хозяину он чем-то неприятен -
Лощеный Вид и ломаный акцент,
Но в этот час других клиентов нет.
Старик глотает приторную тьму
Брезгливо морщась. Кажется ему
Известны все коллизии сюжета.
Случайный луч, коснувшийся манжета,
Вдруг замирает искрой золотой
На запонке с собачьей головой.
Она идет в грохочущий прибой…
(Гоша Спектор. P. S)
***
Ку-ку тебе из сумрачной страны,
Где террористы ездят на медведях,
Где скважины алмазами полны,
А внуки позабыли о победе.
Я пробираюсь по материку,
Ищу удачу – вдруг где завалялась.
Ку-ку, мой мальчик! Громкое ку-ку!
Пожалуй, это все, что нам осталось.
(Дюна. Ку-ку, мой мальчик!)
***
я не помню до еды иль после
или вместо – но на материк
мне природой выписана осень
золотой таблеткой под язык
чтобы я бродил по сей натуре
и переворачивал листву
чтобы в пожелтевшей рецептуре
раскопал ответ – зачем живут
вне любви
вне знания итога
вне на то каких-нибудь причин
я лечусь тобою время бога
снадобьем просроченным твоим...
(Евгений Орлов)
***
По-французки любить,
По-немецки послать на три буквы.
По-английски уйти, дверь прихлопнув по-русски ногой.
Я почти полиглот. А в шкафу, под коробками, тыква,
Что каретою – вряд ли, а вазой сгодится, ночной.
По-испански ласкать.. Не уверена, где-то читала,
Что в страстях дух испанский не просто какой-то там дух.
После – сказка японская, тысяча что-то.. не мало?
Ночь арабская, книжно. Нежна. Не княжна. Не на слух.
Но на всех языках, во всех позах непереводимых,
На наречии птичьем, на рыбьем понятном урду
Говорить о любви, не краснея при этом в гардины,
Я почти научилась. С любимым моим какаду.
(Евгения Райзер. про любовь без точки зрения)
***
... мне хотелось бы тенью теней,
неприкаянной и повторимой,
уходить переулками дней
до задворок Четвертого Рима:
но, гортань напрягая на зой,
на руладу о вечной Мадонне,
я, наверное, был не слезой,
а - мозолью на Божьей ладони;
посему и, похоже, один
под небесным гуртом полуярок;
посему, не дожив до седин,
я земле предназначен в подарок...
Остывает венозная ртуть,
ибо знает - смертельна простуда.
Надсадивши и горло, и грудь,
ускользаю, дружок, из отсюда...
Под фонетику утлых подошв -
господин этой осени, раб ли...
Небу впору цитировать дождь,
и запнуться на первой же капле...
(Жумагулов. несбывшееся...)
***
Матушка опять молилась затемно.
Ей за сына заступиться хочется.
Я счастливым стану обязательно...
Если только раньше жизнь не кончится...
(Иван Шумилов)
***
Кто там над нами укутан мехами -
Сам режиссер? Или киномеханик?
Крутит над городом лунный проектор,
И до утра смотрит фильмы «про это».
Темные окна с морозным рисунком.
Небо бездонно, как женская сумка -
Кружит и вьюжит январскою манной
Над Якиманкой и Старой Басманной.
Дым сигареты горчит и слоится.
Истосковалась по свету столица.
Тонет под снегом кварталов эскадра
И постепенно уходит из кадра.
Белая смута и черное пьянство
Гнут фонарей столбовое дворянство,
И у виска этой варварской ночи
Бьется тревожный трамвайный звоночек.
(Игорь Царев. Ночной сеанс)
***
Ничего не хочу!
Я открыл эту радость под старость.
Ничего не хочу.
Замечательно, что не хочу,
что по телу течет и течет
золотая усталость,
заливая года,
как оплавленным воском свечу.
Тишина заплела
в убедительном вечном повторе
все, что будет и есть,
с тем, что было когда-то давно...
Ничего не хочу -
повторяет усталое море,
убаюкивает
перед завтрашним штормом оно.
(Ковальджи Кирилл. Ничего не хочу!)
***
Просто я умею так любить:
Как спросонья,
Тонко, необычно…
В сквере осень
Поймана с поличным,
И, наверно,
Заедает быт…
Толстый чайник щёлкнет,
Закипая,
Кипа дел на письменном столе.
Много параллелей на Земле,
Не войдёшь ты в кухню выпить чаю.
Я – скучаю.
Знаешь, я скучаю!
И слоняюсь в четырёх стенах,
Мистикою выцветшего сна
Очарован …
Как-то чрезвычайно!
В сквере осень стонет мокрый блюз
Серым уткам,
Призрачным и тонким,
А у них на пальцах –
Перепонки…
Может, потому я и не сплю?
Шум машины…
Лязгнет громко люк,
Звук
Вонзится в стёкла,
Истончаясь…
Наливаю пару кружек чая:
Приезжай.
Я так тебя люблю!
(Константин Свириденко. Просто я умею так любить)
***
Кажется, все уже сказано,
Выдавлено из души.
Девочка в платьице газовом,
Ты не стесняйся, пляши,
Тонкой упругой фигуркою,
Обожествляя весну,
Чтоб, осыпаясь окурками,
Я до утра не уснул.
Эй! Золотистая, теплая,
С легким дыханьем в груди,
С запахом яблок и тополя!
Не исчезай, погоди!
Не уходи! Я не выдержу
Этой большой пустоты!
Небо вечернее Китежем
В озере тонет. И ты,
Ты растворяешься, таешь ты
В цокоте злых каблучков.
Облако светится краешком
В сетке последних пучков
Солнца: малина для глаза - не
Жить бы - смотреть на зарю.
Думал, что все уже сказано,
А говорю, говорю…
(Ла Марн. Кажется, все уже сказано)
***
....почти фотогеничные снега...
легли? вполне...
...завидуйте, Дега,
немыслимо насыщенным оттенкам
молочно-белого...
...собаки у простенка
грызут, сопя, телячее ребро...
(но, мне, пожалуй, ближе Гейнсборо...)
снег гасит все...
и вопли местной пьяни,
и я,
как на полотнах Модильяни -
вне времени, пространства, плоскостей,
пытаюсь сохранить координаты...
...эффектом разорвавшейся гранаты
в мангале вспыхнет спичка от углей...
...какая бесполезная игра-
подкармливать иллюзии, покуда,
не будет слишком поздно...
спать пора.
глотну ещё...
....не пей вина, Гертруда.
(Лешек. Почти)
***
Вот город типа Народ-урод снует а над ним навис
карниз Карнизом шагает кот по имени Кот Маркиз
А много ниже меж ниш и луж ревниво страдает Та -
одна Когда б не она кому ж по имени звать кота
По небу кислые провода за небом парад планет
но для кота лишь сюда-туда а лева и права нет
как нет и впрочем никоей сверх-(пардон что через дефис)-
морали Сверху карниза верх снизу карниза низ
(Мав Оно Мечаза. Баллада фелинологической метафизики)
***
.........«И на пустое место ставит слово»
............................(И. Бродский)
И одинока, и надменна
природа белого листа.
Отколь же
краски во вселенной,
чтоб так сияла пустота?
Каким звучаньем из молчанья,
из ничего тоски и грёз
Творец заполнил
мирозданье,
швыряясь камешками звезд?
Пусть лист не пуст, душе обуза –
перо, что пишет невпопад.
Скажи, Отец,
какая муза
с тобой спала шесть дней подряд?!
(Михаил Гофайзен. Ещё раз про Любовь)
***
Сказал как-то Добу подвыпивший Билл:
— Я бабу у Боба давно бы отбил.
Увел бы за милую душу, когда бы
У Боба была бы приличная баба.
Я бабу лелеял бы день ото дня —
Пылинки сдувал бы, клопов отгонял.
Стругал бы ей сабо, гулял бы с ней в лобби
И слушал истории бабы о Бобе.
У Боба такое количество баб,
Что хватит заполнить порядочный паб.
Когда же он баб приглашает на пробу,
Ни возраст, ни пол их не трогают Боба.
Нет, бабам у Боба нелегкая жизнь.
И нечего бабе о Бобе тужить.
Не каждый захочет стать Бобовой бабой.
Вот ты б согласился? Вот также и я бы!
(Моцарт. О бабе Боба)
***
Завтра будет август сизокрылый,
Я с печалью, наконец, управлюсь.
Губы скажут по привычке: «Милый».
Сердце глухо отзовется: «Август…»
В скобках боль, а дальше многоточье
Горькой окончательной победы.
…Будут удивительные ночи
Высотой до самой Андромеды.
Август не спасет и не согреет,
Подтолкнет в крыло – пора к полету…
Если пчелы вьются над кипреем,
Значит, мед созрел в тяжелых сотах.
(Надежда Коган. Если пчелы вьются над кипреем)
***
Мамбринов шлем, о бедный дон Алонсо,
Тебя обманным блеском восхитил
Сильнее, чем дублоны – тех громил,
Что брань вели от Мехико до Монса.
Любовной песне юного веронца
Уподобляю вдохновенный пыл,
С которым ты на темя водрузил
Цирюльника начищенную бронзу.
Уже собрались бабы и зеваки,
Мычат скоты, народ желает драки,
Исход её, конечно, предрешён.
Но, если при смерти любовь и слава,
Твой выбор – то единственное право,
Чем этот мир оплакан и прощен.
(Никита Брагин. Сонет к Дон Кихоту)
***
Он говорил: «Все веруют в Христа.
О, мой народ, как мной ты был обманут!»,
Задумчиво тер белый шрам у рта
И звал Марией медсестру Светлану.
Он говорил: «Что мне моя судьба?
Я знал ее от яслей до Голгофы.
Свой торный путь, казалось мне тогда,
Осилю до последнего я вздоха.»
Он говорил: «Я испытал сполна
И Гефсиманский сад, и суд Пилата,
И гнев толпы, что мне была верна,
Предательство и ужас быть распятым.
Но, отче, как же мне хотелось жить!
О-о! Жажда жить была сильнее веры.
И двадцать сотен лет постыдной лжи —
Таков итог удавшейся аферы.
Забвенье после смерти и верстак
Отца при жизни… и с меня довольно.
Но нет! Я — бог, прощающий с креста,
Он — всеми проклинаемый разбойник.
Когда свечу поставить в храм иду,
Смотрю я не на лик, а на оправу…»
Он говорил… а после, как в бреду,
Шептал: «Прости… прости меня, Варавва!»
(Наталия Шиндина. Он говорил, все веруют)
***
Покуда ночь на спинах тащим,
улиточная ноет грудь.
Снега потоком восходящим
обратный считывают путь.
А мы, нащупывая вены,
из-под опухших видим век,
что бог – такой обыкновенный,
обыкновенный человек,
рожденный находить причины,
глаза, двуспальную кровать,
и женщиной в ребре мужчины –
как костью в горле – застревать.
(Ольга Валенчиц)
***
это не азия кинешма
это страна независимая
девочка спикает инглишем
девочка пыхает винстоном
и по московскому утреннему
словно достало и видано
будто какое-то бутово
будто какое-то выхино
те же пассажи и постеры
да пассажиры с заторами
мины какие-то постные
рожи как будто знакомые
это не азия видишь ли
тетенька тикет до кинешмы
(Ольга Эм. тикет тудаблин)
***
Бог ищет чудаков и валит всё на них:
Резной весенний лист, щербатый лист осенний,
Убожество властей и глухоту родных,
И в лужах облака,
И крест, и Воскресенье,
И шёпотом дожди, и, без просвета, снег,
Любимые глаза, ромашек сонных поле,
Неторопливый ямб, задумчивый сонет...
Бог ищет чудаков.
И спрашивает после.
(Пастух Ла. Поэзия)
***
Передайте королю...
Что настурции завяли.
Перепутали, не знали,
Что его ещё люблю.
Упросите, чтоб не пил,
Не безумствовал в походе.
Справил мантию по моде.
Дух молитвами крепил.
На морозе снегири
И молитва не спасает,
То ли в жар меня бросает, –
Ничего не говори.
Пляшут волны кораблю.
За соломинку хватаюсь.
Всё забыть его пытаюсь, –
Передайте королю.
(Передайте королю... Петрик)
***
Февраль. Нехватка витаминов.
Микстура с запахом весны.
Луна. Опушка. Буратины
Торчат носами из сосны.
Им снится что-то из верлена
До самой утренней зари.
И каждый - сам себе полено
С веселым мальчиком внутри.
Их сущности легки, как птицы,
Честолюбивы и вольны,
Носы длинны, полны амбиций
И вожделения полны.
Ах, как легко парить в объятьях
Беспечно-сладостного сна!
Но просыпаются собратья -
Их ждут свобода и весна,
Ручей в лазурной окантовке,
Рассвет со вкусом пастилы,
Бригада лесозаготовки,
И сучий вой бензопилы.
(Ржавый Ангел Го. февраль. нехватка витаминов...)
***
Катя - гражданка России.
Дело даже не в паспорте :
Катя живёт в апельсине.
Здравствуйте.
Мать головой качает :
Вот чему учит улица !
Дочка не отвечает.
Хмурится.
Брат и отец психуют.
В доме - наряд милиции.
Девушка - ни в какую :
Принципы.
Молвит, что остаётся
Под кожурой оранжевой ;
Что походить на солнце
Важно ей.
Катя не депрессивная,
Чем-то дурным не славится.
Ей просто жить в апельсине
НРАВИТСЯ.
(Сельский Гуру. Катя живёт в апельсине)
***
Несть ни зрелища, ни хлеба.
Гормональный взрыв грозы.
Как стекло разбито небо,
ливень водят под уздцы.
Адидас. Аддис-Абеба.
Телевизор. Лао-Цзы.
Аладдин в настольной лампе
и Бен Ладен под конём,
и малыш, одетый в памперс –
всё во мне и я во всём.
Горным воздухом и бредом,
телом смертницы младой –
пахнет ночь чеченским следом,
спермой, потом и водой.
И какой-то смуглый инок,
Русской армии герой
оттирает кровь с ботинок
туалетной мишурой.
(Сергей Лейбград)
***
В Багдаде все спокойно, мама.
Визирь разучивает гаммы,
Калиф увлекся макраме.
Гарун - ты помнишь аль-Рашида? -
Печет, как булочки, касыды.
Вполне сойдут под консоме.
В Багдаде, мама, все спокойно.
Чуть-чуть бардак, немножко войны,
А где, скажите, не бардак?
Зато высоки минареты,
Зато у старого Джавдета
Вино дешевле на пятак.
В Багдаде, мама, все как надо:
С утра казнят, потом парады,
И, кстати, женится Касым.
Да! Сына плотника Юсуфа
Зарезали за миску супа
И потому что Божий сын.
(Талестра. Письмо к N)
***
Тахикардийно наскочит
Опыт в запястье, в висок. И
Встанет любовь на носочки,
Чтобы казаться высокой.
Ненависть - на четвереньки,
Чтоб незаметней и мельче…
Паркины ножницы тренькнут
Тихо, - едва ли замечу.
Встретят, ощерясь недобро,
Выделят миску баланды,
Ангелы с бесами в рёбрах,
И аллергией на ладан.
(Татьяна Бориневич -Эклога. Приснившееся)
***
Не учи свечу светить.
Ей, свече, дано от бога
восковые слезы лить
зренью нашему в подмогу,
сон разорванный латать,
согревать незримой печью.
Богу – богово отдать,
человеку – человечье.
Не учи свечу гореть,
горевать достанет света.
Вот и ты – сгорел на треть,
а кого согрел, не ведал…
(Татьяна Жмайло. Не учи свечу светить...)
***
Не надейся - не ракУшка,
Перламутровый мелок,
Возле розового ушка
Перегнутый завиток,
Не жемчужина, не пена,
Не богиня – три куку...
Даже море по колено
Невидимке-языку.
Он, великий и могучий,
Не влезает никуда,
На него летит в падучей
Безымянная звезда,
А за ней и ты, засранка,
Дребезжишься в пустоте,
Как консервная жестянка
На пылающем хвосте.
(Урсула Дар. Даже море по колено...)
***
Я с вас тащился; может, от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Короче, не бздюме - любви звиздец.
Я с вас тащился без понтов кабацких,
То под вальтами был, то в мандраже;
Я с вас тащился без балды, по-братски,
Как хрен кто с вас потащится уже.
(Фима Жиганец)
***
снова светает - и так будет каждый день -
солнце не перестанет ходить-бродить
я себе сочиняю десятки дел
чтобы забыть что радость брала в кредит
чтобы понять что памятник из песка
все же прочнее памяти о тебе
что под охраной спящего городка
мне белый свет не только не мил - не бел
что ты молчишь отчаянья в рот набрав?
я захлебнусь тишиною уйду на дно:
нижних октав дворов городских канав
снова светает - нам уже все равно
(Фортунатус. Гамлет)
***
новейших сказок рутинный быт
сглотнет усредненный класс
пальнет из макара лоха давид
уйдет голиаф в отказ
возляжет с агнией волкодав
а с англией замкомдив
волхвы отвалят дары раздав
в разлив ****овых мальдив
ощерит ряху кроха енот
улыбкою сгинет мгла
и рыбу тюльку лениво проткнет
тупая рыба игла
мигнет зеленым водитель такси
зевнет мотористка швея
распнет прокуратор всея руси
забредшего йешуя
накатит гамлет кваску с тоски
полоний потупит взгляд
и папа призрак по ментовски
проследует вдоль палат
(Феликс Хармац. Мультяшное)
***
А кого я не помнила,
Тот вернется за мной
Непролазными поймами,
Тихой волчьей тропой.
И рассветами бледными
В росоносном дыму
Будет чудиться блеянье
С недосыпа ему.
Сквозь терновник дотянется
До меня все равно,
Потемневшими пальцами
Приласкает руно.
Смертной тенью не поймана,
Увернется земля.
А кого я не помнила,
Тот умрет за меня.
(Хельга Харен. Пастух)
***
Когда не думаешь башкою
А просто вниз бежишь сутра
по эскалатору с толпою
Друзей ножа и топора
Которые в душе поэты
Или прозаики хотя б,
И с ритма вдруг собьешься где-то
И навзничь на ступеньки хряп!
Лежишь на ленте транспортера
Который движется хрустя
костями, как три мушкетера
когда им двадцать лет спустя...
И сразу люди великаны
Становятца в твоих глозах
Таких как ты они в карманы
Горстями складывают нах
И там среди табачных крошек
В печали душной темноты
Ты вспомнишь блять как мучал кошек
Таких же маленьких как ты...
(Чен Ким. Утреннее волшебство эскалатора)
***
Имея роскошь приходить туда,
где сны твои прозрачнее, чем дома,
не говори, что в мире пустота,
пока сидишь на кухне у знакомых...
Пока спокоен в чашках этот чай,
и чашки на фамильные похожи,
межзвездной пустоты не отличай
от мимо проходящих и прохожих..
Ведь мы от них настолько далеки —
сознанием прохладного сиянья —
что можем мановением строки
отогревать любые расстоянья,
и можем растворяться в этом дне
и колким светом звезд казаться ночью,
осознавая тихо, но вполне,
КТО в наши губы вкладывает строчки...
Бездонное спокойствие храня,
лепечем мы смешно и подневольно...
И люди сквозь тебя и сквозь меня
пройдут...
И нам не сделается больно.
(Э.Ракитская)
***
Площадь трёх вокзалов –
стылая купель
На последний грошик –
водочки налей.
Чебуречно-злачные
Человечьи соты
Огрызаясь смачно
Хрипами – до рвоты
Выбивают мелочь –
Потные рубли.
Я – как прежде – стрелочник
Хочешь – обнули
Неужели нежить –
Тоже неспроста
Сколько ж надо внешних
Жизней опростать
Чтоб визжа и плача
В зале ожидания
Лунная соната -
Центром мироздания -
Пальцы – шасть по клавишам -
Тень скребёт по лицам
… Может, нам «без разницы»
На кого молиться
(Юрий Кабин)
***
С ума сбредаю, сумасброд.
Весна. Ворота. Поворот.
И мокрый снег за поворотом,
И ветер лупит по воронам,
И крутит серое перо.
А где-то хохот ледохода,
И женщины, кляня погоду,
Спешат и прячутся в метро.
Гляжу им вслед, себя стыжу,
И по воде, подобно Богу,
И, аки посуху, дорогу
На красный свет перехожу.
Милиция моя, прости,
И не грози законной карой.
Зеленым светом освяти
Меня, и снег, и тротуары,
И все что встречу на пути…
Твое роскошное троянство...
(Ян Бруштейн. Сумасброд)
***
И смеха влажное драже,
Твое лукавое тиранство
Не трогают меня уже.
И эти бархатные ручки,
И чудных ножек карамболь -
Оставь гусарам эти штучки.
Но - чур меня, меня - уволь.
Я в порт пойду по сходням шастать.
Там жизнью пахнет, и тюки
Летают, розовые с красным,
И чайки сохнут от тоски.
(Avi Dan. Твое роскошное троянство )
***
А было ли что, кроме клейких
прорезавших почки листов,
холодной и мокрой скамейки
и глянцевых голых кустов?
Да - было ль?..
Всё - мимо мишени.
Успех как усмешка богов.
И только одно утешенье,
когда, убежав от бегов,
тяжелые смежишь ресницы…
Не чувствуя тока кровей,
горбатые каркают птицы
с корявых и мертвых ветвей
все той же раскидистой фиги…
И, желты от лет и пусты,
из так и не начатой книги,
шурша, выпадают листы.
(Bardodym Gleb. А было ли что, кроме клейких...)
***
«…Но вижу, я вижу, я вижу
Как будто бы автопортрет…»
Г.Шпаликов
Отпустило.
Прошло.
Отъесенилось нахер.
Исписалось стило.
Улетучились страхи.
Что ж бояться теперь, когда просто и пусто! —
Не уйдешь от потерь, не обманешь Прокруста.
В босоногую даль не сбежишь, как бывало...
И ни капли не жаль, что осталось так мало.
В две затяжки «житан».
Скажешь: ”шла бы ты, детка...”
Крутанешь барабан и сыграешь в рулетку.
(Barry Vershov. Г. Шпаликову)
***
Ты прекрасно обнимаешься,
Знаешь ты, что хороша,
Ты невинно улыбаешься,
Ты играешь неспеша.
В эти игры сам я игрывал,
Предсказать могу финал.
Дилетанточка! Наивная!
Здесь я профессионал.
Знаю все уловки умные,
Ах, не знать бы их, не знать...
Рассказать о чём я думаю?
Как быстрее проиграть.
(Delmi. Ты прекрасно обнимаешься...)
Когда уйдёт трамвай, тогда сойдёт и конка.
Играет на трубе мурлыкающий кот,
Нержавая любовь тускнеет как иконка,
И памятник твердит: не всякий Вальтер скот.
Когда ушёл трамвай? Вопрос так риторичен.
Стекает в пищевод четырёхстопный ямб.
Зачем же невпопад, ведь это неприлично,
Во...сточные дела: не всяк омар Хайям.
Когда? Ушёл трамвай! Подсолнечное масло...
Пусть лебедь пропоёт прощальнейшую лиид.
Вам нужно - я зажёг, но звёздное погасло,
Не каждому Андре подходит имя жид.
(Kraft. Когда уйдёт трамвай)
***
снять бы комнату у моря и заваривать мелиссу
под чужие разговоры разбавлять водой перно
а соседка-то актриса всё кулисы экзерсисы
а тебе закон не писан скулы сводит от аниса
ты мое другое горе? да чего там все равно
погоди а был ли мальчик? если был то где он нынче
то ли милостыню клянчит безупречный поводырь
то ли брошен и запальчив в уголке чердачном хнычет
только мне его не жальче жалость вытерлась до дыр
с черным псом гулять бы в дюнах
c белым псом гулять бы в дюнах
заживет как на собаке вот увидишь заживет
время юных время юных время юных время юных
говори мне так почаще заживет уже вот вот
(Lena Eltang. *снять бы комнату у моря)
***
Гоняет кот в саду синичек,
Они коварные, коты.
А я, весь мудр и циничен,
Смотрю на это с высоты.
Я допиваю кружку чая
И по стеклу стучу рукой,
Безрезультатность отмечая
Сердечной помощи такой.
Нет, не даёт покоя совесть,
Я брата меньшего люблю,
И, к справедливости готовясь,
Пойду, бардак остановлю.
Поскольку я с утра циничен,
Синиц жалеть невмоготу,
Возьму, поймаю пару птичек
И, наконец, скормлю коту.
(Mic29. О справедливости)
***
…твой смех серебряный,
в ушах
еще звенит
и часто снится,
тем тяжелее в утро шаг
ступить
и вновь остепениться,
впустить обыденность в права
на ненамеренное дело,
весь день чужая голова
чужому потакает телу,
жгут обнаженные виски,
безмерно требуют прохлады,
хотя бы прочерком руки
подай мне знак из-за преграды,
неодолимой, неземной,
как мирру милости иконы,
как образ, выстраданный мной,
как дар,
минутный,
незаконный…
(Moon. Дар)
***
Она - и верящая в чудо
Почти она - в стекле нерезко.
Из ниоткуда в ниоткуда
Ночной трамвай скользит по рельсам.
Она приедет, снимет платье,
Напьётся рома, после - чая,
Сильнее боли ощущая
Себя, лишённую объятий
Себя другой - в стекле нерезко.
Ночь бьётся в стёкла пленной птицей,
Ночной трамвай скользит по рельсам
Пустой грохочущей гробницей
Полубылого - нервы, ревность,
Сомнения, мужчины, спальни.
Лишь та, которая нерезко -
Реальна.
(Noodles. Зарисовка с натуры)
***
Oтcyтcтвиe aбcциcc и opдинaт
кaк cпocoб пpимиpeния c пpocтpaнcтвoм…
Taк дyмaл двopник, тo ecть дyмaл тaк
кaк чyвcтвoвaл, плывя в пpивычнoм тpaнce
c мeтлoй-вecлoм, пyгaя гoлyбeй,
дoбившиcь oптимaльнoгo cкoльжeнья…
Oн жизнь любил, oттopгнyтoe eй
cгpeбaя в кyчи мeдлeнным движeньeм.
Oтcyтcтвиe минyт, чacoв и дaт
нac пpимиpит co вpeмeнeм в итoгe…
Taк дyмaлocь мoгильщикy, и тaк
oн чyвcтвoвaл, пepeдвигaя нoги
пo гpaвию клaдбищeнcкиx aллeй –
peкe, oбъeдинившeй пoкoлeнья…
Oн жизнь любил, oттopгнyтoe eй
cпycкaя в ямы мeдлeнным движeньeм.
(N.Reber. Oтcyтcтвиe aбcциcc и opдинaт...)
***
Мне опять приснилась ежевика,
Уколов тоской былого пальцы,
Девочка - с кислинкою улыбка
Из страны «Пора поцеловаться».
Пахнущая соком свеже-нежным,
Заплетала в косы ветер детства,
Он меня касался реже, реже… -
Ножницам-минутам путь известен.
Мы в горах терялись для приличья,
Обрывали ягоды одеждой,
И, закончив прошлое с отличьем:
Школу, институт и то, что между,
Я теперь безвылазно-столична,
Как банально. Дайте мне таблетку,
Чтоб обратно выменять наличье
Денег и мужчин на малолетку!
Мне опять приснилась ежевика,
Сине-чёрный цвет на детских дёснах,
Куст в шипах-слезинках Вероники…
Я вернусь. Не разбудили? Поздно.
(Olga Socol. Ежевичное)
***
Ч-черт!!! Застряли в уездной дыре!...
грязь, корнет, и тоска без пробелов.
А от девок такое ambr-r-re...
даже лошадь - и та околела!
Ах, корнет, прозябаю как нищий
без парадов, балов и пальбы...
Р-р-размесили, канальи, говнище –
не пройдешь от избы до избы!
Врут, прохвосты - "отечество...вера...
честь мундира и вехи судьбы..."
Срам, корнет, господам офицерам
самогонку хлестать под грибы!
Даже спирта приличного нет...
застрелюсь, черт возьми, надоело!
Все мер-р-рзавцы!!! ...да, кстати,
корнет... не хотите ль купить парабеллум?
(Redneck. Гусары)
***
Потоптаться на перроне
(шум, волненье, креозот).
Вряд ли кто-то нас догонит.
Вряд ли кто-то нас найдет.
Пролетая, черный ворон
бодро осенил крылом.
Засыпай, мой темный город.
Нам в тебе – белым-бело.
Мы в подарочном пакете
уплываем в небосвод.
Остается только ветер…
Только ведь и он уйдет.
Кровеносные сосуды
меж кисельных берегов
переносят веру в чудо.
И плывут тела врагов
в плотных лодочках бумажных…
Горизонт из хрусталя
плохо утоляет жажду.
Траляля и Труляля
позабыли погремушку.
Брошен деревянный меч.
Ледяной пожар потушен.
Больше нечего стеречь.
Посмотри в кристалл поддельный.
Видишь, ничего там нет.
Пара строчек колыбельной.
На снегу – нечеткий след.
(Stray Cat. Деревянный меч)
***
Когда того потребовали даты,
был осенью захвачен городок.
И дерева, как пьяные солдаты,
Шумели и качались у дорог.
По городку, оставленному летом,
Я взад-вперед слонялся не спеша.
В моей душе, как и в местечке этом,
стояло ощущенье грабежа.
Здесь был костел, шедевр архитектуры
какого-то столетья , и еще
развалины льняной мануфактуры
светили тускло красным кирпичом.
Был парк – остаток панского маёнтка...
Как хорошо здесь было бы вдвоем...
И девочка с глазами жеребенка
Кидала листья в темный водоем..
А вырастет она и будет письма
бросать в молчанья черные пруды.
И будет умолять кого-то - снись мне!
И что-то создавать из пустоты.
А сторож спички шарил по карманам,
Чтоб листья жечь, чтоб погрузилось в дым,
как в зелье, запрещенное кораном,
все, от чего становишься седым.
И я просил кого-то в небе - рAтуй!
Но этот кто-то мне не отвечал.
Он по небу, заведуя парадом ,
куда-то журавлей перемещал.
Я сам себе судом был бесполезным,
но что-то все ж доказывал судье.
И говорил со сторожем нетрезвым
о женщинах, политике, судьбе.
В беседке мы общались с ним, на фоне
разора, поражения, утрат.
Глаголов, сослагательных по форме,
кружился между нами листопад.
И мы –таки освоили пол-литру,
закусывая салом и лучком,
и подмешали в осени палитру
тоску, произносимую молчком.
(Tabler. Когда того потребовали даты)
***
«…Усадьба среднерусской полосы.
Седой слуга наружности библейской.
Громоздкие напольные часы
Не ходят с осени и, просто для красы,
Стоят в углу, как идол скуки сельской.
Несмело пробивается тепло
Через прозрачность утренней прохлады.
Горит рубином терпкое «Мерло»
В графине, расточая ароматы,
И наполняя ими сонный дом,
Где в полдень соберутся за столом
Хозяева, с ленцой аристократов.
Под легким ветерком трепещет тюль
На входе в застекленную террасу.
В пустом саду нагая скупость красок,-
Конец апреля все же не июль…»
…Сюжет давным-давно звучит во мне,
Все время возвращаясь, словно эхо.
А рядом в кресле ироничный Чехов,
Поблескивает стеклами пенсне…
…Я просыпаюсь. Чистую тетрадь
Сквозняк, шурша страницами, листает.
Мой гость, сливаясь с сумерками, тает.
Как ни стараюсь, мне не разобрать-
Где явь, где сон - все грани вечер стер…
Но почему-то я наивно верю,
Что стоит только выглянуть за двери,-
Увижу,- как в размытой акварели,-
Гуляющих по саду трех сестер…
(Vladkor54. Нечто чеховское)
***
ты
белого яблока черная кровь
хозяйка смертельных созвучий
умевшая точек и черточек рой
согнать в иероглиф летучий
ты
девочка-мальчик из тесного сна
где я задыхаясь глотала
как капельки неба
твои имена
молитвы чужого квартала
ты
певшая сказки кровавой луне
нырявшая смело на дно и
входившая в двери
которые мне
казались бетонной стеною
пытавшая
тихим своим остриём
до стона
до хрипа
до лая
открой мне последнее имя твоё
чтоб с ним на устах умерла я
(Wa. Ba)
***
привязана к городу. нитка, воздушный змей.
навалятся сумерки, только открой глаза.
я буду настаивать нежность. а ты - не смей.
измучилось солнце, утратило весь азарт,
не бьется о стекла, не рвется в сады ресниц.
и ты успокойся, не бойся, хороший мой.
я стану бессонницей птицей, а ты мне снись.
(так тихо - прислушайся! - в нашем лесу зимой)
'вчера' прижимается к коже как муж/жена,
неласково. мне бы из снега построить дом,
повесить китайский, поющий тепло фонарь..
ветрам - колокольчик, а нам - молоко со льдом.
и что еще надо? но, звонкая, лопнет нить,
последним порывом взовьется бездомный змей,
и - под ноги городу! только тогда любить
сумею как прочие. или чуть-чуть сильней.
(Yandel. Привязанность)
***
Сорить мечтами и словами,
Сплестись ветвями и корнями,
Носить беспечность за плечами,
В единственном души не чаять,
Любить до умопомраченья,
Не знать сомненья, сожаленья,
Не надрываться, не бояться,
В полях друг друга затеряться,
Однажды вспыхнуть - и... угаснуть...
И неужели всё напрасно?...
Но Ангел шепчет за плечами:
Дерзайте, дети... Небо с вами.
(Zharптёнок. Сорить мечтами и словами Сплестись ветвями и корнями)
Ну и для завершенности букета... довесочное, превышающее, плюсещеодно:
К 400-летию первого издания великого романа Сервантеса
Извечные пыль да морока,
Дорога – петля на петле,
Где рыцарь без траха и прока
Четыре столетья в седле.
Мечты застарелой огузок,
Надежды седой уголек…
Он едет, но путь его узок,
Он страшно от цели далёк…
Меняются рыльца на лица,
Бардак – на порядок вещей,
Не спит, не страдает, не злится
Бессмертный испанский Кощей…
- Увенчано вечною славой
Нелепое имя твоё,
Куда же ты снова, костлявый,
На что поднимаешь копьё?
Что шастаешь ты одиноко,
Что девушкам спать не даёшь?
Прикрой своё тусклое око,
Давно это всё не твоё ж!
- Я сын трудового народа,
Отец мой – простой СервантЕс,
Велели мне долг и природа
Тревожить сердца поэтесс,
Девичьей потворствовать лире,
Вводить их в экстаз и в искус,
Доколе в подсолнечном мире
Жив будет последний тунгус...
Сказал он – и старую клячу
Призвал к убыстренью шагов,
Имея большую задачу,
Увы, не для наших мозгов…
И снова дождями кропило
Сутулую спину его…
Крапива, крапива, крапива,
Крапива… Потом ничего…
(Владислав Сергеев. Рыцарь)
________________________________________________________
Подготовил Андрей Федосеев