Неразведённые мосты. Подборка из сборника

Клавдия Смирягина Дмитриева
В издательстве "Северная звезда" вышел второй выпуск сборника "Неразведённые мосты", составленного Рудольфом Фурманом и Ириной Акс. Это подборка стихов петербуржских авторов и американских поэтов, приехавших в Штаты из Питера.


Фортуна и Город
http://stihi.ru/2009/12/15/401

Город тенью Атлантиды погружается в туман.
Шпили вязнут в низких тучах, прошивая память неба,
Где укрылась от обиды солнца рыжая хурма,
И заходится в падучей уходящих будней небыль.

Пряжка* невской опояски замыкает сон в кольцо:
Триста лет побед и славы, триста лет тоски и бреда,
Триста лет мечты и сказки, чудаков и мудрецов,
В век чумы сестры стоглавой пир и пиррова победа.

Город спит, надев вериги расплодившихся застав,
Сердцем в каменных заплатках от предчувствий замирая.
Спят мосты, дворцы, квадриги. Город-сфинкс, от дел устав,
Со своей судьбой в загадки вновь и вновь во сне играет...



 * "Пряжка" в Петербурге - синоним сумасшедшего дома (лечебница
   для душевнобольных находилась на набережной реки Пряжки)

А лес ушёл...
http://stihi.ru/2010/02/11/4094

А лес ушёл. Со стоном и со скрипом,
Вытаскивая корни из земли.
И вороны над ним кричали хрипло,
Да только докричаться не смогли.

Цепляясь непривычными стопами
За каждый выступ, каждый бугорок,
Они прощались с пнями, утопая
В росе. И каждый взял с собой, что мог.

Они забрали клейкий запах почек,
Смолистую шершавую кору,
Осиновых заклятий многоточье
И колкий траур ёлочных старух.

Сплетя ветвей породистые пальцы,
Друг друга укрывая от ветров,
Они смирились с участью скитальцев,
Несущих на плечах увядший кров.

И сгинули, недужны и нелюбы
Под оком неприветливых небес,
Оставшись жить в легендах лесорубов,
Обрекших на скитанья древний лес.


В. Д
http://stihi.ru/2010/05/07/2191
                В медном подсвечнике сальная
                Свечка у няни плывет...
                Милое, тихо-печальное,
                Все это в сердце живет... (с)
               
                И. Анненский.  «Сестре»               



Ночь кудель сонливо тянет, перематывая дали,
заполняет сном корзинку, на скамеечку присев.
Под пушистыми кистями вижу кружево педали
и литые буквы «Зингеръ» на чугунном колесе.
По зелёному жаккарду бродят уличные тени,
звон последнего трамвая вязнет в плотных облаках.
И мурлычет песни  барда наш приёмничек настенный,
сам себя перебивая позывными Маяка.
Стол, ночник, на гриб похожий, две кровати по соседству,
между ними дверь в кладовку, пола узкая межа.
Сладко-сладко,  не тревожась, спит твоё смешное детство,
сдвинув узенькие  бровки, мишку  бережно прижав.
Спи, малыш, пока мы вместе. Сон с годами всё короче.
Жизнь таких узлов навяжет без раздумий и стыда!
Пусть тебе послужит вестью нежность этих междустрочий.
Может быть, прочтёшь однажды. Может, вспомнится когда...


Розовое пальто
http://stihi.ru/2010/04/21/8475

По улице задумчиво и грустно шагала лошадь в розовом пальто, надев поверх зелёного бурнуса кокетливое в рюшах решето. А ей навстречу свежий летний ветер бросал обрывки содранных афиш, и кошки, те, что знают всё на свете, сочувственно смотрели с низких крыш. Какой-то любопытный иностранец на мыльницу снимал её наряд,  мальчишки  танцевали глупый танец, выкрикивая что-то невпопад. Брела под эти выкрики кобыла, и жалости, и смеху  вопреки.  Она сегодня утром наступила на розовые старые очки. И шла туда, где в створе узких улиц под пение ликующих цикад сумеет посмотреть без слёз, не жмурясь, на розовый торжественный закат.

Стрельчиха
http://stihi.ru/2010/05/01/2953

Стрельчиха караулила зарю, синицею застыв оцепенелой: ей утром обещали выдать тело, подвешенное в пыточной на крюк, обрубленное катом неумелым и брошенное  сверх сырых дерюг.
Соколик, разве был он виноват? Опутали царевнины посулы,она их, горемышных, всколыхнула…
Мол, каждый будет волен и богат. Да дух стрелецкий требовал разгула… Вот сдуру и ударили в набат.
Детишки на подворье у кумы. Наплакались, меньшому только годик, одела впопыхах не по погоде. Куда податься, кто возьмёт внаймы? Всё сгинуло, беда одна не ходит. Увидим ли теперь конец зимы?
Стрельчиха караулила зарю. Но кровью напоённое светило, упавшее за кромку, как в могилу упившийся до чёртиков бирюк, на небе появляться не спешило – оно давало выспаться царю.
А царь не спал. Зарывшись с головой в лавандовую немкину перину, всё видел и не мог прогнать картину: Матвеева на копьях над толпой, за матушку убитого невинно, раззявленные рты, да бабий вой.
Сестра. Змея. Родная кровь. Сестра. С тяжёлыми мужицкими шагами, искусно раздувающая пламя, забывшая про бабий стыд и срам, играющая пешками-стрельцами. Так выжечь зло! Пора. Давно пора.
И Софья в Новодевичьем не спит, последние надежды провожая. Навек замкнулась клетка золотая. Какой позор? Какой девичий стыд? Повисла жизнь на ниточке у края. Монашеский клобук и мрачный скит.
Она ли затевала эту прю? А братец рвался к трону, как волчонок, настырный и припадочный с пелёнок. Пригрел вокруг себя рваньё, ворюг.
А ей смотреть из окон на казнённых…
……………………………………………………….
Стрельчиха караулила зарю…

Монолог скрипучего паркета
http://stihi.ru/2010/03/13/617


Ох, как ноет каждая дощечка, не иначе, снова к  непогоде. Это ерунда, что время лечит, с возрастом труднее, а не легче, если по душе в обувке ходят.
Я дубовый, но и я не вечен, слуги натирают тёплым воском, согревает жар голландской печки, освещают вечерами свечи, только нет как нет былого лоска.
Было время, и по мне порхала в черненьких прюнелевых ботинках барышня, каких теперь уж мало, только вышла замуж за вандала, бабочкой влетела в паутинку.
Муженёк любил посумасбродить. Ввалится, бывало, злой с похмелья, а она в гризетовом капоте молится пред образом в кивоте или слёзы льёт над рукодельем.
Деток Бог не дал, прибрал супруга.  Барыня, хотя и сухопара, шаркает ногами, тугоуха, в общем, настоящая старуха, и скрипим мы с ней теперь на пару.
Тлеют угли в печке, снова вечер, и хозяйка задремала  вроде. Кажется, теперь уже навечно. Ох, как ноет каждая дощечка, не иначе, снова к  непогоде...

Замостье
http://stihi.ru/2009/12/15/8284


Деревне Замостье мощёные улицы
Не снились ни в трезвости, ни с бодуна.
Слепые окошки застенчиво жмурятся.
Три дома. Два деда. И бабка одна.

Да старая ёлка с колючими иглами,
Да дуб у забора, коряв и дуплист.
От сырости доски пропеллером выгнулись,
На крыше болтается шиферный лист.

Но в красном углу под салфеточкой вышитой -
Шкатулка Пандоры новейших времён.
И охает горестно бабка - услышала,
Что снова с откоса спустили вагон.

А дед только, крякнув, сильнее сутулится,
Поправив усы заскорузлой рукой:
- И ладно, и пусть немощёная улица.
Зато вон - и ёлка, и дуб. И покой.

Чемоданчик
http://stihi.ru/2010/01/26/8274

Старый фибровый чемоданчик,
Поцарапанный уголок -
Верный толстенький Санчо Панчо,
Отдыхающий от дорог
На заставленных антресолях,
Как заслуженный ветеран,
Вспоминает жару в Анголе
И заснеженный Магадан.
За подкладкой хранит копейку-
Всё, что нажил за много лет.
Полустёршиеся наклейки –
Как наколок сведённых след.
И за всё да про всё наградой
В утешение старику
Стал случайный мазок помады
На растрескавшемся боку.