Мой мозг ещё опутан дрёмой,
Но я уже проснулся, весь дрожа:
Ужасный грохот раздавался вроде грома;
С трудом я разлепив глаза
Увидел пропасть пред собою -
Там, видимо, была гроза.
"Спускаюсь вниз, а ты за мною!" -
Велел мне гид, вдруг побледнев.
"Я не отважусь на такое, -
Ответил я, окаменев, -
Когда ты бел сам и в смущении !" -
"Не трусость это, только гнев
И жалость, больше отвращенья,
К тем, кто боль вынужден терпеть".
И я, хоть чувствуя сомненье,
Ослушаться не мог посметь
И с ним полез в ту горловину,
Пусть угрожает даже смерть.
Круг первый; грешники лавиной
Стремятся вниз - их миллионы,
Тут дети, женщины, мужчины
Летят, бегут, как от погони.
Кричат и стонут, задыхаясь,
И воздух полон адской вони.
"Что ж ты не спросишь, в чём вина их
У этих проклятых народов -
За что Господь их так карает?" -
И продолжал друг благородный:
"Вины их нет, но при рожденьи
Не смытый грех их первородный -
Не совершён обряд крещенья,
На свет явившись до Христа,
За что подвергнуты мученью;
Мне логика Дивина не ясна -
Ведь хритианству только дюжина веков,
Тогда как жизни на земле веков сверх ста!
Мой собственный удел таков:
Скитаться в Лимбе без занятий,
Без книг и без бесед, не зная языков.
Карает Бог всех без изъятий,
ЛишАя нас надежд на избавлениье
И даже помыслов о райском счастье;
Я в Лимбе осуждён на поселенье,
Где ни светло, ни холодно, ни жарко,
И не рассчитываю я на чьё-то снисхожденье..."
Мне стало больно вдруг и по-земному жалко
Великого поэта, друга моего.
"Ужели все в Аду так и остались?
Ужель не пощадили никого?.."
Ответил он, что после воскрешенья
В Ад снизошёл Иисус Христос -
Он совершил ряд избавлений,
И вот кого Он в Рай вознёс:
Адама, что отец народа появленья,
И матерь Еву, Авеля унёс,
Иакова забрал и Авраама,
Рахиль и кой-кого из самых первых звёзд,
Естественно, и Моисея взял подавно
И Своего царя Давида, что нанёс
Удар злодею Голиафу славно;
С тех пор пролиты реки слёз:
Все ждут Его второго снисхожденья,
У всех в Аду один вопрос:
Не будет ли даровано спасение
Вот только именно ему
На зависть всем и всем на удивленье!"
За разговором мы вошли в лесую тьму,
Во мрачную густую сельву,
Я огонёк увидел словно: "Не пойму,
Мы, может быть, у некого селенья?
Что означает это пламя -
Искусств огонь или наук горенье?"
"Да, это так, - ответил мэтр, кивая, -
То гетто мрачное зовётся Лимб,
Где нет ни радости, ни горя, лишь печали;
Вдали вон группа - у Гомера блещет нимб,
Всех умерших поэтов он начальник.
Другой поэт - Гораций, что за ним,
Тот в тоге, следующий, Лукан,
А это Апулей, невдалеке,
И среди них Назон Овидий, вечный странник,
Там - Цезарь в лавровом венке,
Лукреций Кар, Сенека, Диоген,
Босой Сократ, как в жизни - налегке".
Все собрались у древних стен
И слушали певца - то был Орфей.
И прежде чем уйти совсем,
Пожали руки нам, и чтоб полней
Мы ощутили их любовь и уваженье,
Великими назвали нас, ей-ей!
Все побрели к тому свеченью,
Беседуя о важном находу,
А я молчал: что им земное мненье?
Юстиция, Потенция и Суд,
Сознание и Сила Просвещенья -
Пять добродетелей, которые ведут
К вершинам человеческих стремлений -
Вот смысл бесед великих мудрецов;
Спокоен вид их, гармонично поведенье.
Я видел и других истории творцов,
Энея, что создал владенье римлян,
Узнал и Гектора, и ветхой Библии отцов;
К несчастью, не могу всех перечислить:
Наш срок спрессован, тема бесконечна, -
И все исчезли вдруг, словно зимою листья.
Покинули мы Лимб, и, видимо, навечно.