Раннее утро. Сoffee-shop в пригороде Брюсселя. Всякий раз, приезжая в этот удивительный городок, я захожу сюда, чтобы выпить пару чашек изумительного кофе и выбрать для тебя самых вкусных конфет. Почему ты не со мной, сладкоежка, на этом тихом празднике кондитерского искусства?..
Посетителей еще нет, за исключением madame, сидящей у окна. Юность и озорство духа vs отчетливой росписи времени на коже. Не отличается хорошим вкусом, однако, (или потому) желание нравиться бросается в глаза и, должен признать, что во всей сумме противоречий она очаровательна.
Передо мной открытый макбук, третья чашка кофе и коробочка шоколадных шедевров с голубым бантом. Столик madame по-прежнему строг нетронутой сервировкой.
Я погружен в работу, но ощущаю нарастающее напряжение в воздухе. Солнечность улыбки, с которой она мило щебетала по телефону на ломаном французском некоторое время назад, постепенно поглощали облака сигаретного дыма...
Bastardo! - лопнула тишина едва слышным, но хлестким проклятием.
Я отрываю глаза от монитора. Madame, глядя в зеркальце, поправляет макияж, закапывает в покрасневшие глаза капли и обиженно отодвигает телефон к краю стола, после чего встает и направляется ко мне.
- Je ne vais pas vous deranger?
- Ca va, je vous en prie,
усаживаю беглянку от одиночества за столик и приглашаю официанта, почти угадав ее мысли, но от кофе с коньяком она твердо отказалась: Je prendrai un petit verre de Marie Brizard. Она отпила пару глотков, и, не отрывая взгляда от своих рук, произнесла: "Chisa da dove viene la sensazione che arrivi un altra vita"... Последний глоток ликера a ma sante словно пробил невидимую плотину - она рассказывает взахлеб, не оставляя возможности вставить даже междометия,
посвещая меня и в подробности, явно не предназначенные для мужского уха, будучи уверенной, что я не понимаю ни слова по-итальянски, а я и не нарушаю ее неведения. Я вижу сильную, интересную женщину, casse-cou, которая вдруг позволила сокрытой ото всех ранимости вырваться наружу. Ни в моем понимании, ни в сочувствии она не нуждается - ею движет потребность выговориться.
Вдруг она замолчала, как будто впервые за все это время увидела меня, а может, обнаружила больше понимания в моих глазах, чем следовало - ее обеспокоенный взгляд вопрошал: Parla italiano?
Я прервал эту нелепую паузу полунапевом Стинга, строчки которого как нельзя кстати, пришли мне на ум:
"J'еcoute... tu parles...Je ne comprends pas bien...La belle...dame sans... regrets", отчего она пришла в такой восторг, что еще немного - и она бы расцеловала меня. Мы познакомились, разговорились и улыбка уже не покидала ее лица, и ярче казались цветы в клумбе, и теплее светило солнце. Тут она добралась до животрепещущего вопроса - почему же нет тебя со мной.
Ах, женщины! Я ответил, что ты со мной всегда, вот здесь - приложив обе руки к сердцу. Джина растаяла: ooooooohhhhh, romantique veritable!
Ей было необходимо каким-то образом запечатлеть свои эмоции и с моего позволения она написала тебе краткое послание на вот этой самой коробке, заверив, что ты поймешь - abbi cura di questo ragazzo...
Над дверью звенькнули колокольчики, оповещая о появлении экстравагантного месье в бриджах. Он замер на пороге с раскинутыми то ли от удивления, то ли для объятий руками. Джина, забыв обо всем на свете, полетела к нему навстречу, стрекоча без умолку и исчезая с ним в фойе, снова впорхнула, уже одна, осыпая меня несчетными благодарностями вперемешку с комплиментами и выпорхнула на улицу. Воцарилась тишина.
Я провожал взглядом пару юных седовласых влюбленных, пока они не скрылись за поворотом, сверкнув напоследок велосипедными спицами.
Chisa da dove viene la sensazione che arrivi un altra vita - с чего я взяла, что начинается новая жизнь
J'еcoute, tu parles. Je ne comprends pas bien. La belle, dame sans regrets -
я слушаю, ты говоришь, хотя я и не особенно понимаю тебя, безжалостная красавица.