Родион Салтыковович Шнитке –
человек без особых примет, –
ощутив древний ужас в избытке,
брёл по улице. Солнечный свет
освещал его только снаружи,
разливаясь по коже лица;
а внутри – шевелящийся ужас
отрицал всё, чем были сердца
милых девушек, мимо идущих,
переполнены в день той весны.
Он не видел их взглядов зовущих
и не мыслил, насколько нежны
их тела бы могли оказаться,
если к ним прикоснуться рукой.
Он хотел бы во что-нибудь вжаться –
может быть, в промежуток какой-
-никакой, пусть промозглый и тесный,
но способный хоть отчасти скрыть
его я от приникнувшей бездны…
В этом случае могут ли быть
актуальны весенние вещи –
солнце, девушки, небо, листва?
Для него они были зловещи,
словно некие знаки родства
с чем-то скрытно прилипшим к изнанке
эмпирического бытия.
В тёмном, мёртвом, удушливом танке
потерялась планета Земля.
Ярко лживое солнце светило
в лживом небе над лживой листвой;
всё вокруг неестественно жило
в истеричной истоме какой-
-то, как будто последним дыханьем
заглотнув истлевающий дух.
«Всё исчезнет, – помыслилось в Шнитке, –
всё исчезнет – чуть крикнет петух…»