Стоял Саймон Петрус на берегу
великого моря, где утонула родная Англия,
утонула, спасая Россию;
протянула ей руку, забыв,
что говорили отцы: «Протяни
конец трости твоей утопающему,
но руки ему не подавай».
От слёз на щеках его
образовались морщины
иконописного типа.
Насекомые в волосах
бродили, как призраки
по бесплодной земле горшечника.
Грязью и потом
покрыт его лик: это почва для
произрастания нечеловеческой мудрости,
только пока
ничего ещё так и не выросло
в скорбном лице Саймона Петруса.
Двенадцать лет – страшный возраст,
когда к мальчикам ночью приходит Оно,
Чудовище Из Подвала Вселенной,
студенисто прозрачная,
полуматериальная масса,
местами сгущённая до хитиновой жёсткости,
а местами истончённая до тумана
и почти что до небытия.
Волосы, щупальца,
насекомоподобные лапы,
колючки, присоски
(нет только слизи, что удивительно даже,
но – факт).
И губы – вполне человеческие,
однако во рту нет зубов;
вместо них там отростки –
мясистые, мягкие,
с глазами на кончиках,
а на месте языка –
небольшая, но цепкая,
детская ручка –
шесть упитанных пальчиков.
Это Чудовище каждую ночь
является к мальчикам.
Трудно помочь,
но возможно, конечно, –
при объединённых усилиях
общественных институтов.
С утра обезумевших мальчиков
(после того, что случается ночью,
трудно остаться в границах ума)
ведут на уколы
и на процедуры.
Часам к десяти
уже происходит частичное
восстановление.
Потом – в кабинет к психиатру,
к психологу, к психоэкологу,
к психонекрологу, к психохирургу
и, наконец, к священнику.
Где-то часам к четырём
мальчики вновь жизнерадостны,
а в полпятого – школа, первый урок.
– Патер Браун, – спрашивал Саймон, –
а к вам в детстве тоже Оно приходило?
– А как же. Мы все одним миром помазаны тут.
– А потом?
– А потом перестало.
Усилий, конечно, приложено было немало.
Зато посмотри на меня: я нормален,
спокоен и сплю хорошо.
Мои папа и мама
исправно платили за всё –
за уколы, за все процедуры,
за каждого специалиста,
который работал со мной.
Солидная сумма, конечно,
но что же поделать,
когда такова наша жизнь.
Плохо пришлось моему другу Бобу,
Боб Баллантайн, очень жаль его:
умер отец, мать осталась одна,
на руках пять детей,
Боб был старшим в семье
и не очень любимым;
и так получилось,
что он больше не смог проходить
Восстановительный Курс…
– Что с ним стало?
– Не будем об этом, дружок, нет…
Старый патер заплакал
и отвернулся к окну,
за которым
сочилась, чернея ветвями,
дождливая осень –
словно вдова,
присевшая передохнуть
по пути в монастырь.
«ЧТО ЖЕ БУДЕТ ТЕПЕРЬ, –
размышлял Саймон Петрус, –
когда вместе с Англией канул на дно
Восстановительный Курс?..»