«Симметрия кончилась!» – слышались крики.
К окну повернулись землистые лики;
и вместе со струями тусклого света
лилось сквозь стекло утверждение это:
«Симметрия кончилась!». Надо проверить.
С трудом отворились замшелые двери.
Прищурился, став на крыльце, пригляделся:
действительно, принцип симметрии делся
куда-то из мира, из жизни, сознанья;
ничто уже не привлекало вниманья
взаимностью форм – всё кривилось, косило;
где было по два – там осталось от силы
один или пол, ну, три четверти… Словно
прошёлся по миру нелепый, огромный
каток-реформатор, distortion-effect;
заполнил все ниши тотальный дефект,
различно себя проявивший повсюду.
И кто-то гласил уже: «Чудо! О, чудо!»;
а кто-то смеялся желудочно-дико,
а где-то полопались вены от крика,
и кто-то в углу исступлённо молился,
а некто ломался в припадке и бился.
Смотрел наш герой и курил сигарету,
смотрел он на всё это странное Э Т О;
мерцал огонёк сигареты, как будто
огонь Прометея; минула минута,
другая… когда докурил до конца,
окурок упал на асфальт у крыльца,
герой развернулся спиной к бытию,
вошёл в одинокую келью свою;
землистые лики тоски, безразличья,
отчаянья, смерти висели привычно
клоками тумана, чуть-чуть колебались;
их рты не кривились и не улыбались, –
всё было спокойно, во всём был порядок.
Уселся за стол, взял одну из тетрадок
(их много там было), открыл, полистал…
Когда он был жив, он всё время писал.
Теперь – лишь читает, едва понимая,
да, впрочем, читает, не очень вникая,
скользит мёртвым взглядом по полю страницы –
как будто идёт вдоль какой-то границы.
Снаружи кричали: «Симметрия!.. Боже!..»
Он лёг на своё вековечное ложе.
Лежал и смотрел в потолок над собою.
Симметрия... Странное слово какое…