Облаки милые, вечные странники,
раньше вас думали – эквидистаники
между землей и Господними кущами.
Ныне вы нами на землю опущены.
Ниже уйти, воссоздать равновесие,
некуда нам и от этого весело.
Вбок? Но планета кругла, геометрия
в ней лобачевская, а не евкледова.
Вот и выходит клубиться над кашицей
круглой земли, что такою не кажется.
Между и сквозь вашей плотной ограды
мы вас не делали, вы нам не рады.
Облаки милые, что ж вы молчите?
Дайте мне в лоб или ближе прижмите...
В сущности, вы не владеете этим:
краем, к которому жаться, и дети
выйти из вас, если могут, то только
в силу веления внешнего толка.
В сущности, призраки, просто сырое
нечто, которое полним по воле
собственной: рыбкой, зайчонком, овечкой.
В сем – человек весь. Дурной и конечный.
Максимум – крылья архангела, максимум –
в форме немецкой флюгцойген со свастикой.
Или премилой Ядвиги колени,
перси и прочая из ахинеи.
Милые облаки, дурно и скучно мне
всё это видеть в себе в заколюченном
месте, которое я занимаю
ныне – физически. Дальше – не знаю.
Бесы большие и бесы помельче
в формах нам данного как бы навечно
вьются и тужатся разум оставить
мой в этих рыбках и персях – оставить.
Вы ж не даете, меня посрамляя
видом своим же, бо вид ваш – иная
вещь, а не то, что я думаю в ней.
Чувством, что криво, а я – воробей,
в гуще сидящий, поющий о сущем
как о весне для меня и влекущей.
Рот свой закрой и взгляни в этот облак.
Он конгруэнтен молчанию только.
Он – это Боже, я больше не буду.
Кожа на теле, познавшем простуду,
но не познавшем зачем и куда.
Он – это просто сухая вода.