ЖАЛЕЙКА
КОЛОКОЛА ПАМЯТИ
Воспоминания - колокола памяти:
зеленые - детства,
малиновые - юности,
серебряные - зрелости.
Счастливый паломник
я в светлом детстве чистого неба
и ярких красок,
в далекой юности нежных чувств
и добрых надежд,
в пору зрелости трудных свершений
и горьких ошибок.
Обессиленный и мятущийся,
я вслушиваюсь в них,
черпаю силы
и верую.
Звоните, колокола моей памяти!
МАТЬ
А вечером она усядется за стан
и, в помыслах светла, челнок толкнет в основу.
И вот тогда, как нить, вся жизнь ее простая
пред нею потечет - в воспоминаньях - снова.
Затихнет гул реки, угаснет шум порога:
ткет мать половики - дорожки от порога,
а вечер сентября, как кошка, спит клубочком,
И обещали дочки на праздник Октября.
Ткет мать половики затейливой расцветки,
из отслужившей ряски кладет узор в уток.
Ткет. Не стучатся ветки в окошко,
лишь далеко, не отлетая, тает заката лоскуток.
Желание её светло и сиротливо:
чтоб не кончался вечер, не уставал челнок,
чтоб в городских квартирах растущие внучата -
говоруны-звоночки не застудили ног.
ОТЕЦ
Отец любил работу столяра:
звон топора, веселый ход фуганка;
он пел в его руках -
вот так поют тальянка
и звончатые гусли в руках у
гyсляра.
Отец любил изделия свои
и, помню, сладив шкафчик или зыбку,
он не скрывал довольную улыбку,
какую, дескать, штуку сотворил!
В наследство инструмент оставил мне:
ножи, стамески, острые ножовки,
чтоб выходили из-под рук обновки:
для дома - рамы, для езды - кошевки.
Он жил несуетливо на земле.
Отец любил... И нет теперь его.
Зайду к соседу. Тронув вязь заплота,
он просто скажет: - Федора работа!
А больше и не надо ничего.
ДОМ
В старом доме - печка да полати,
над столом в углу - рядком - иконы.
В старом доме тлеют в гобце лапти,
«ходики» - стоят; не заведены.
Старый дом, он умирать не хочет.
Держит он незапертыми двери,
в зимние нетопленые ночи
он в тепло людское свято верит.
Он все ждет: хозяйка возвратится,
станет обряжаться; вздует пламя в печке,
и по занавесочкам из ситца
тени побегут, как человечки.
Вот она к обеду накрывает,
вот молосный на столе пирог...
А настанет сеять время, в мае -
сам хозяин ступит на порог.
Он придет, победный, работящий,
вскрик хозяйки радостный услышит.
Он еще возьмет гармонь и спляшет,
прохудившуюся подлатает крышу.
Он ведь, в сущности, все так же молод,
как на фотографиях в простенке...
Старый дом в крещенский лютый холод
зажигает звездочку на стенке.
Топоры хранит поковки древней,
чугуны, резную стать буфета.
Старый дом на краюшке деревни
Пыжугского сельского Совета.
БАБКА ДАРЬЯ
Деревня. Глинистый угор. Внизу -
речушка.
В пологий берег до окон вросла избушка.
Живет в том доме тишина, еще -
старуха.
Слепая. Слез не льет она; в глазницах сухо.
Порог не покидает свой, как выпь на кочке.
А люди: «Где-то за Двиной
живут две дочки...».
Жалеют: воду принесут и дров наладят.
Как ветер, стороною суд, а жизнь - вот,
рядом.
Избе - что осень, что весна -
дождь угол точит.
В картонных рамках -
как во снах -
две дочки...
ДИАЛОГ
...И тогда мятущийся неукротимо,
пол-Россиюшки исколесив,
в день последний, миг невозвратимый
я её, спокойную, спросил:
- Ты скажи мне, мама, почему же,
память-грусть о доме затая,
с чувством, то счастливым, то недужным,
едем в чужедальние края?
- Сердце-то извечно в непокое,
словно майский ветер из полей...
Покидать гнездо свое родное
научились, знать, у журавлей.
- Почему же горбятся могилы
не в краю отцов, а одиноко где?
- Для того, чтоб воротиться, милый,
нет широких крыльев у людей.
СНЫ О 1919 ГОДЕ
(читая И. Бродского)
Конь был стройный, хвост и грива до земли -
так колышутся под ветром ковыли,
так колышется под ветром в поле рожь.
На огонь косматый был тот конь похож.
Да и всадник, он тому коню под стать:
не знавали таких здешние места.
Был он стройный, будто тополь на юру,
одинокий, будто листик на ветру.
Он в седло с высокой лукой был как влит -
так в сыру-землю бывает влит гранит.
Он скакал - от его красных шаровар
шло сиянье, над рекой клубился пар.
А дороженька была ему красна -
так красна бывает ранняя весна,
так красна бывает молодая кровь,
до разлук-печалей - первая любовь.
Так красна бывает сабельная сталь -
нецелованные девичьи уста.
Как скакал он! От восторга стыла кровь.
Как скакал он! Не поскачет так уж вновь.
Как за птицами по небу нет следа...
Как за гранью заклинанья «никогда».
Как снежинка на ладонь; была - и нет.
Так, как жемчуг растворяется в вине,
растворился. Только слышен за версту
то ли стук копыт, то ль сердца перестук.
Красный всадник - дед в буденовке. Меня
ослепил полетом красного коня.
ПОДГОТОВКА К ПАРАДУ
На плацу полковом,
Как патроны в обоймах, -
солдаты.
И в «Торжественном марше»
Горит оркестровая медь.
Подготовка к параду.
Десантные сжав автоматы,
Мы шагаем, шагаем, шагаем
И некогда пот утереть.
Только топот сапог,
Словно гвозди, в бетонку вбиваем.
И сегодня для нас
Нет нужней и важней дисциплин.
Перекурим на месте
И снова шагаем,
шагаем,
шагаем.
Так, что соль выступает
И, тая, стекает со спин.
«Рубим» так,
Что бетонка гудит под ногами,
Беспрестанно зовет, торопя,
Оркестровая медь.
Мы чертовски устали
Пудовыми бить сапогами.
Но как грянет парад -
Торопитесь на нас посмотреть!
СНЕЖКИ
Во дворе совершалась игра,
Безобидна для беглого взгляда:
Крутобокие снежные ядра
В горки складывала детвора.
А потом до вечерней поры
Продолжалась картина расстрела
Беззащитного снежного тела,
С гамом выставленного на обрыв.
Он был стойким, мужик снеговой,
И, как будто в укор и насмешку,
Все стоял, все не падал, все мешкал
Несгибаемо, словно живой.
ВОЛКИ
Лютым голодом вызверив холки
(и случится ж такая напасть!),
круг сжимают безжалостно волки,
не давая к сугробам припасть.
А тайга за плечами не тает!
Лязг зубов - берегись! - обожжет.
Неотступная волчья стая
каждый шаг - не плошай! - стережет.
Кожей чувствую: ждут - обессилею,
упадет пелена на глаза...
Вот рванутся по полюшку синю
Мою плоть, задыхаясь, кромсать!
Уж у серых не вырвешь пощады,
как почувствуют силу и власть!
Мне бы только до ближней ограды,
на колени бы не припасть...
...Ночь. Мороз. Надвигаются фары.
Люди с ружьями. В стаю - свинец.
Ну, спасибо, проклятые твари!
Мне б без вас в самом деле конец.
ПРИТЧА
Вот о чем бухтина, может, притча:
В черные для русичей года,
Меж берез, где трель не молкнет птичья,
Где в ключе студеная вода,
Жил старик несуетно, неспешно
На развилке трех больших дорог,
И его ни конный и ни пеший
Миновать в пути своем не мог.
Как-то княжич ехал той дорогой,
С другами кольчугами звеня,
И у в землю вросшего порога
Придержал peтивого коня:
- Эй, мужик! - насмешливо он бросил, -
Зов, а не попрек мои слова:
Хватит греть на вешнем солнце кости -
Татарву приспело воевать.
Надевай походную рубаху,
Лапти, опояс - широкий меч.
Чем седую голову на плаху,
В битве пусть летит с широких плеч!
У тебя ж ни сыновей, ни лады,
И дороженька недалека...
А старик неспешно гусли гладит:
- Ты послушай, княжич, мужика.
Не кичась ни славою, ни силой,
Я у трех дорожек на виду
О Руси погибельной и милой
Речь свою негромкую веду.
Триста лет не просыхают слезы!
Но куда она без песен, рать, -
Про поля, про белые березы,
Да про то, что не всегда страдать.
На-ко, выпей из ключа водицы!
Я же, на восход перекрестясь,
Трону струны, вглядываясь в лица,
Будь ли то оратай или князь,
Запою, благословив на сечу,
На гульбу меча и топора.
Петь, когда в слезах-то Русь, - не легче,
Ты поверь уж сердцу гyсляра.
х х х
Год от года под небом синим
Все тускнее золото полей…
Велика и прекрасна Россия,
Только жить в ней больней и больней.
Эту боль не запить, не заплакать,
Не запеть новой фабрикой грез...
…Возродится Россия когда-то.
А когда – не заглавный вопрос.
ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ПОЛЯНА
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Помню, в отцветающей осоке
коростель до зорьки голосил...
За лето к реке, где дом стоял высокий,
не одни ботинки износил.
Было небо вечным и высоким
и свиданьям не было конца,
в пожнях - колокольцам синеоким
и купав веселым бубенцам.
Осень сто разлук приворожила
и одна - в не добрый час - сбылась.
Отдали за друга; так сложилось.
А меня она не дождалась.
х х х
Анне
Первая трель соловья
В просыпающемся березняке –
Знак «я – рядом» подруге его.
…Робко трогаю пальцы твои.
Ниткой жемчуга меж кустов
Паутинка, тяжела от росы,
Дрогнула от набежавшего ветерка.
…Золотые купавы рвешь поутру.
Робкая бабочка-махаон
Прикоснулась на миг к цветку
И исчезла в синей дали –
…Твой поцелуй у меня на щеке
х х х
В этом городе, в котором
будят дятлы утро в скверах
и горят соборов свечи
златоглавых до заката,
есть тишайший переулок.
Там стоит высокий дом.
В этом доме вечерами
и гpустят, и веселятся.
Только смех не выпускают,
только гpycть не выпускают
в синий вечер погулять.
Но одно окно открыто
настежь,
в вечер,
и оттуда
льется вольно и широко
то aпdante , то allegro.
И послушно пианино
ее ласковым рукам.
В этом городе я не был,
этой музыки не слышал
и приснилось, верно, мне:
то aпdante, то allegro,
и окно открыто настежь…
От ее импровизаций
замирает все кругом.
А потом над домом ходит
ночь, просеивая звезды
сквозь березовые кроны.
А которые крупнее -
в сетях остаются веток
и мерцают до рассвета,
город Вологду храня.
Мнe привиделось - конечно! -
в сладком сне, не наяву,
как пришло в тот город утро,
постучалось ей в окошко,
и она окно открыла.
Не забыть мне то лицо!
х х х
Галине
Даже ясну соколу - не петь соловьем,
Даже малой речке - не течь вспять.
Дивным дивом счастье мое
Рядышком живет и выходит гулять.
Ходить белому коню по зеленой траве -
Красной кобылице зари пылать.
Ты же - мои радости-печали навек,
Через осени, зимы, вёсны и лета.
И жена, и девица - лебедь белая,
Светлый свет зацветающей яблони.
Что в саду твоем ветер делает?
Для кого твои золотые яблоки?
Белая, нежная, молчаливая - не исчезай.
Тайная, удивительная - не ты ли?
Кажется, звезды упали в твои глаза,
Упали росинками двумя и застыли.
Чистая - и сравнить-то ни с чем нельзя,
Близкая, а три моря покорить - легче.
Вот твои пальцы ручьями скользят
По волосам. 3амечтаешь о встрече!
Только даже соколу не петь соловьем,
Даже малой речке вспять - не течь.
Белою царевною счастье мое...
Белую тайну ревниво беречь...
х х х
Ну, пощади меня, хорошая!
Загляну в глаза - не отводи.
Все к твоим ногам бездумно брошено,
Но не тает камешек в груди.
Я тебе – хоть песни мои грешные,
Хоть тебе канаровый озон.
Не теплы мои денечки вешние –
Дальше убегает горизонт.
Ласковая, милая и строгая
Кутаешься в шубку на ветру…
Вот умру, и не придет ни точечки
С reutov@onego.ru
х х х
Утру б длиться и длиться,
Но, наверно, нельзя…
Сновидения-птицы
Над тобою скользят.
В шторах - солнечный зайчик,
Сизый селезень - в тростнике…
Ты еще не проснулась
У меня на руке.
Счастью робкому длиться б,
Но, наверно, невмочь…
Твоя царская милость –
Нашей близости ночь.
Ничего не случилось.
Сосны, лодка, песок…
Ты задумчиво теребила
Неразвязанный поясок…
Сну бы длиться и длиться,
Но, наверно, нельзя.
Утро. Озеро Куйто
В серых нитках дождя.
х х х
…И я забыл с тобою о годах,
О том, как тяжек труд неволи…
Как ярок день! Как разнотравно поле!
Как жаворонок звонок в небесах!
Как кожа золотится на плече!
Как юбок лен к ногам твоим струится!
Пью миг и никогда мне не напиться –
Бездонна глубина твоих очей.
Сто тысяч дней счастливым проживу
Лишь оттого, что ты – мгновеньем - рядом…
Каким ты ночью молишься Плеядам?
Какими мифами я грежу наяву?
х х х
Елене
Издалека эти светлые песни.
Теплые ливни на гулкие крыши
Падают вольно сквозь грады и веси…
Это лишь полный любови услышит.
Издалека эта горлинка лета,
Пыль золотая с купав на ресницах -
Песня признанья еще не запета,
Полночью шепот желанный - не снится.
Зреет в крови то, что станет любовью,
Зреет в душе, что признанием станет.
Пыль золотая смешается с кровью,
Жадные губы сольются с устами.
Зодиакальные сменятся знаки
В небе высоком - не поздно, не рано.
Позже родятся и вызреют злаки
Поздней любови - смертельныя рана.
Все это после... То дальше, то ближе
Клик лебединый, высокие стаи.
Разума пес раны сердца залижет,
Боль о несбывшемся чуде оставит.
И не любви уж, а теплых колосьев
Шепот - еще непонятный - услышишь
И удивишься, что время - на осень,
Cнеги - не ливни - на тихие крыши.
БАЛЛАДА О НОЧНОЙ ГОСТЬЕ
1.
- Простите, я невольно...
- Ничего.
Да Вы входите - холод у порога.
- Я не одна, а с Максом.
- И его
Вносите. Дик он, кажется, немного.
- Попервости. А так он - весь в меня.
Сиамский. И ручной совсем, поверьте.
- Поверил.
- Вы не будете пенять?.
- Не буду. Да не стойте же у двери!
Позвольте Вашу шляпку и пальто.
Хотите чаю, с медом? Сoгpeвает…
Устраивайтесь запросто, не то...
- Чего в октябрьский вечер не бывает,
Ведь правда? Я зашла, не позвонив.
Как к дрyгy. Это можно?
- Дрyгом - можно.
Что до звонков... Нечастые, они -
Как залп предупредительный. Похоже?
Вы правильно, что cнегом... Я и сам...
Рад... на стекле оттиснутому лику.
- Вы верите, наверно, в чудеса..?
- ...А вот и чай. Вы любите клубнику?
2.
Да, я люблю клубнику, но сейчас
Молчи, мой Пан, - медоточивей знала,
Когда от взгляда платится свеча,
И пламень губ, и взгляд - острей кинжала.
Молчи, мой Пан! Я знаю наперед
Тщету словес. И памятью подранка
Остерегаю: в них обман живет,
Острее тем, чем правильней огранка.
Молчи, молю, и не проси огня,
Сама вошла и двери затворила.
Ты – внешне – лед, ты весь в огне, но я
Другой огонь всю жизнь боготворила.
Мне вены распорол иной огонь,
Поэзии... И этой верой крепла.
Пойми. И - пальцы в пальцы - тронь:
Учуешь жар в глухом молчанье пепла.
Молчи! И, не родясь, была – твоя
От весей уводящая лесянка.
Живу не здешним, боль несу, тая
В глубинах глаз смертельный лёт подранка.
3.
Был доверчив, не ведал порока,
Верил, сбудется счастье... А ты?
Так вот лес затаится до срока,
Обожженный до немоты.
Как горел он! - стоит одинокий;
Даже дождь набежавший не спас…
Отольется в высокие строки
Только то, что бессмертное в нас.
Может, долго не сбудется это,
Только сбудется и придет.
Будь сегодня, молчи до рассвета,
Пока солнце в окне не взойдет.
Я ведь знаю: любимым не буду.
Снег в ладошку - водой понесешь.
А когда я уверую в чудо,
Ты, как всякое чудо, уйдешь.
Только в том ли, помилуйте, дело!
Ведь душа, не от хмеля хмельна,
Всякий раз возрождалась и пела,
Хоть и знала, что гибнет она...
х х х
Татьяне
Ты уходишь.
Мое беззащитное сердце -
уносишь.
Ты уходишь.
Надежды, тревоги и песни -
уносишь.
Как осенняя вьюга
кленовые кроны
уносит,
угасающий плач
так косяк журавлиный -
уносит.
Ты уходишь.
Наш призрачно зыбкий уют -
оставляешь.
Так вода, отступая,
Обломки крушений в камнях -
оставляет.
Так осенние звезды
морозный рассвет на прудах -
оставляет.
Ты уходишь.
АРАБЕСКИ
х х х
Поэт - не пророк, не мессия,
Он - дудка в руках пастуха...
Слово такое - Россия -
не часто и встретишь в стихах.
Россия, она ведь – полмира,
планида ее высока.
А дудка-жалейка - не лира,
коленце одно тростника.
Поет неприметные дали,
печаль отлетающих крон
да луж золотые медали,
доступные всем испокон.
Поет для деревни побудки,
дожди, что по травам скользят,
все то, без чего только дудке,
наверно, и жить-то нельзя.
БЕССМЕРТНИКИ
С самой осени в вазе бессмертники
Красовались свежо и светло,
А я думал о жизни и смерти
Этих странных неярких цветов.
Белоснежные, желтые, розовые...
Но гадалось несчетные дни:
Почему среди лютых морозов
Так бессовестно юны они?
Дни идут - хоть бы цвет замутился!
Хоть бы дрогнyл один лепесток
И скатился - слезинкой с ресницы,
Как о прожитом боль - между строк.
Только - нет, ничего не случилось
3а все зимние ночи и дни,
Будто вправду нечистая сила
Обернулась соцветьями их.
Будто их создала и забыла
Между жизнью и смертью межа...
Вечно юных, бессмертных, их было
Больно видеть и ...выбросить жаль.
х х х
Широкий плес, а в плесе - облака,
купав флюоресцентное свеченье,
кукушка - очень щедрая пока –
пророчествует без ограниченья.
И на исходе утро. И вода
звенит в камнях. Звенит пичугой лето.
И счастлив ты и думаешь тогда,
что полон мир гармонии и света.
Но посмотри: ажурный мост застыл;
ждут жертву терпеливые тенета.
Но вслушайся: со свистом с высоты -
стервятник. И когтит кого-то с лёта.
И дали бирюзовые чисты,
но был костер, и вот он - пепелище.
А в сосняке кресты, кресты, кресты;
там города беспечного кладбище.
И сеном травы не легли в стожье,
зовет дымкам березовым избушка.
Но где-то в рощах жахнуло ружье -
и счет годам оборвала кукушка.
РЕМИНИСЦЕНЦИИ
Тридцать первое. Август. Суббота.
Время за полночь. Ливень. Гроза.
Лес. Шалаш. 3атянулась охота.
Тлеют угли. Собачьи глаза.
Молний плеск. Ожидание грома.
Шелест капель. Ножа рукоять.
Ягдташ. Тетерев. В теле - истома.
Не спешить. Не идти. Не стрелять.
Ветер в кронах. Осинника плачи.
Я и пес в этой ночи одни.
- Что ты чувствуешь сердцем собачьим?
Пес на лапы глаза уронил.
ПОСВЯЩЕНИЕ N.
Вот случайный осколок какого-то странного
мига:
В сад открыто окно, на окошке открытая
книга.
Да, открытая книга и настежь - седьмая страница;
Со страницы летит-отлетает красивая синяя птица,
Восемь строк стихотворных известного с детства
поэта
Чуть колеблют порывы не вдруг набежавшего
ветра.
И вокруг - ни души, на присутствие нет и намека.
Кто-то книгу открыл и уехал далеко-далеко
На кауром коне, а быть может, на печке-лежанке
(вслед с заливистым лаем, как свита, дворняги бежали),
Следом годы, столетья мгновеньем единым летели...
Кто-то в комнатах вольно отбросил простынки - пастели,
в утро створки открыл, словно белые эти страницы,
Кто-то вызвал догадок летучих моих вереницы.
Но опять я, отгадчик, большим оказался профаном:
Этот некто в саду, задевая цветы сарафаном,
Уплетает клубнику, не зная: уж дрогнула в книге страница -
Ожила, полетела красивая синяя птица.
Вот её уж не видно, лишь перышко в книге
осталось -
Восемь строк о любви - да не им ли все это писалось?
И зачем это только она оставляла открытой
страницу!
Ей - журавль в облаках, ей бы только на волю синицу!
ПОСВЯЩЕНИЕ Н.Н.Н.
Этот город в душе отзовется и гpустью, и болью,
город гордых друзей, недостойных врагов
и неверных невест,
обманувшихся женщин и горечи сломленной воли,
город ливней холодных с высоких и чистых небес.
Сохранит для стихов и горячечный бред кочегарок,
и высокие думы - не в caмые лучшие дни,
мимолетные ночи и шепот случайных товарок,
молодых и лукавых, что все королевны они.
Этот город останется строчкой, зеленым
побегом
на восходе пресветлого самого-самого дня.
Он укроет, любя,
самым чистым и девственным снегом
И с собой примирит.
Но уже в нем не будет меня.
НОЧНАЯ МОЛИТВА
Спаси и сохрани, чтоб боль не утихала
По скошенной траве, по брошенной деревне,
О том, что на земле успею очень мало
Повыкорчевать пней и посадить деревьев.
Спаси и сохрани детей от равнодушья,
А женщин, если можешь, от стылой нелюбви,
И горло у певца и песни - от удушья,
И золото - для клена, и серебро - для ив.
Спаси и сохрани: кому - соломку веры,
Кому - его сомненья, а солнышку - восход,
Ручью - его певучесть, поляне - её вербы,
Дороге - бесконечность, а злу - наоборот.
Спаси и сохрани капели и капеллы,
Софию и Софокла, а всаднику - коня,
Молитвы Ахмадулиной и город Компанеллы
Спаси и сохрани.
А, значит, и меня.
Сказка об Иване-чудаке и Жар-Птице
(обещанная внучке Анне “на сон грядущий” и написанная на даче в Пиньгубе утром
19 августа 2006 года)
В общем, дело было так:
Где-то жил Иван-чудак. Никому не делал злобы ни за деньги, ни “за так”. Жил себе, с собой не споря, хлеб жевал и воду пил, до поры не зная горя. Ремесло свое любил.
Бысть хозяйство небольшое: глина, печь, гончарный круг; закружится круг гончарный – забывал про все вокруг.
Вон сосед: гуляет в парке или сходит в магазин и прикупит иномарку; цвет – как есть аквамарин.
Вон сосед – уж в депутатах; власть, фуршеты, славы мед… Он же - фартук весь в заплатах - глины ком в пригоршнях мнет. С петухами печку топит и под гулы горних бурь на манер телесной, плотской на горшки кладет глазурь. И живет, не зная горя, среди прочих скоро век, ремесла славутный мастер. Проще скажем – человек.
Но однажды - правду ль бают? - из-за леса, из-за гор возникает вдруг Жар-Птица - и к Ивану на забор. Посмотрела на Ивана (малахитом вспыхнул глаз) лишь мгновение едино и исчезла, яко газ. Лишь запало – не пропало: восемь радуг на крылах, зелен глаз не из опала. Заглянуть – восторг и страх.
С той поры в печи гончарной перестал плясать огонь. И живет Иван печальный, как влюбленного гармонь. Бродит полем, ходит лесом, мало спит и плохо ест. Истоптал, как воду в ступе, все тропиночки окрест. Все тщета!
Уже соседи пальцем тычут в мужика: - Изловить Жар-Птицу, дурень, вознамерился никак!
Через Rambler в Паутине, через глоб и прочих ванд изыскался встречи с дивом, потеряв покой, Иван. Шар земной прошел по кругу, в ад спускался, видел рай - не нашел заветной птицы! Хоть ложись и помирай.
Делать неча: грусть отринув, возвернулся в свой надел, размочил в кадушке глину, фартук высохший надел, глины ком на круг поставил, привод тронул, помолясь, обнял он, лаская, глину, яко деву юный князь…
День, второй проходит «в ласках», третий в муках, наконец (Это только в русских сказках раз и два – и под венец). Не сдается бела глина, но и он – не даст остыть... В голове стоит картина: птица дивной красоты плещется в лучах алмазных, озаряя все вокруг…Много дум приходит разных, вертится гончарный круг.
Сколько времени проходит, не об этом ныне речь. Птица – глянь! – на круг восходит. Глянь – ее сажает в печь. Глянь - и летних радуг краски он наносит на перо… Ах, и как в волшебной сказке, птица встала на крыло. Вкруг Ивана пролетела, хвост алмазный распушив, как стрела крылом и телом. Словом, радость для души. Вот она – из снов и плоти - села Ване на плечо.
...Бают, девой обернулась. Но об этом - т-с-с! - молчок.