Сладок, слышь-ка ли, дурман бражки-медовухи.
Поразвяжет языки, поразмажет ухи.
Завсегда под пьяну хмарь хто-кось заливает.
Знатоки найдутся тож: — “Етак, мол, бывает.”
По трезвянке, спохмела, помнят половину.
Но дополнят от себя, ежли вновь задвинут.
Так и множатся в Руси сказки-полубыли...
Начинаются ж они: — «Жили, мол, да были...»
Ну, народ-от русской наш издревле “бортует”.
Много с древних-то времен сказочек бытует.
Жил, к примеру, дед Мокей, пасечник-невежа.
Как-то раз забрёл к нему дворянин заезжай.
На охоту он ходил. Заблудился, знамо.
Как на пасеку набрёл, разревелся прямо.
Эк, мол, Бог тебя послал, дедка мохнорылый!
(Дед Мокей и вправду был навроде гориллы.)
Исскучался ён ужо по цивильным байкам.
Пригласил культурно в дом барина с ружбайкой.
Стол быстрёхонько собрал, медовуху вынул
И меж делом рассказал про свою судьбину.
Между делом — это, брат, между просыпаньем.
Медовухи дед сварил на большу кумпанью.
А двоим-то им пришлось две недели квасить.
Да и слаб был до питья дворянин-от Вася.
Ить воспитывался ён в родовом именьи
Под надзором грозной, слышь, тётки-игуменьи.
Из спиртного до сих пор лишь мадеру нюхал.
Ну, понятно, как его сшибла медовуха.
В общем, термин есть такой: «белая горячка».
Эт таковский сдвиг в мозгу, ежли пить без жрачки.
Пчеловод — ему чаго, брага вместо квасу...
Не со зла, но всё ж довел до горячки Васю.
Тот к исходу двух недель беспробудной пьянки
Чьё-то рыло увидал в питьевой лоханке.
Страшно стало барчуку с ентого виденья,
И влепил он кулаком прямо в наважденье.
Токмо волны разошлись — снова та же рожа.
Понял барин: «Энта тварь щас меня загложет!»
Стал хвататься за бердан, громко материться,
Деда Моку называть милою сестрицей.
Дед уж понял, что кончать надобно веселье.
Ну, а Васька лишь пущей буйствует с похмелья.
Все мерещатся ему черти да вампиры,
Вот и прячет ён башку в самы разны дыры.
То хохочет, то визжит, ровно поросёнок.
То Мокея стал душить (дескать, тот — бесёнок).
Думал, думал пчеловод, как таперя быти?
И решил: хучь барин тот, надо Ваську бити.
(Беса, стал быть, изгонять надобно из Васьки).
Вспомнил Мока и рецепт бабушки Параськи:
Мол, на полную луну зажигаем свечку
И больного садим прям задницей на печку.
Там, в огне-то, бес сгорит, вот и исцеленье.
Правда, надобно ишшо вроде бы моленье.
Но молитв Мокей не знал (да и этак ладно!)
В общем, Ваську повязал, хучь тому досадно.
Печку жарко затопил. Дров в лесу-то много!
И к леченью приступил, помянувши Бога.
Бес-от в Ваське вмиг сгорел и рубаха тоже.
Правда, в разум барин наш донеже не вхожий.
Вот такие, брат, дела. Вот откуда сказки.
Медовуха — это лишь средство для развязки.
Для потехи всех вокруг Васькины рассказы
Про Мокея, про чертей да другу заразу.
А в народе с той поры лепят продолженье:
Дед Мокей стал Лешаком, ради устрашенья.
Медовуху все зовут, слышь, «живой водою»,
Ну, а пасеку — вобще сходкой колдовскою.
И лоханку нарекли зеркалом волшебным.
Дескать, зыркает с неё демон непотребный.
А охотника того Принцем окрестили...
Ну, про то — особый сказ: «Где-то жили-были...»