Здравствуй, милый человек, коли не шуткуешь.
В рифмы, стало быть-то, ты сказочки пакуешь?
Эт приятно. Ить стихи не любой слагает.
Ну, а нам базар в стихах мал кто предлагает.
Имя, стало быть, моё Иннокентий Квакин.
Был при жизни бабник я, мот да забияка.
До веселья падок был, до речей душевных,
И, конечно же шутил, скажем, повседневно.
Шутники-то, брат ты мой, разные бывают:
Ради хохмы мужики юбки надевают.
Кто-то всюду лабудит басни-прибаутки,
А другие насерьёз чешут те же шутки.
Есть такие, что ничё нового не скажут,
А соседа, что заснул, сажею измажут.
У иных природный дар рожи покорячить.
У иных же - речь свою под других иначить.
Я-то мог и так и сяк: в шутку и сурьёзно.
Особливо же любил девкам строить козни.
На каковску взгляд скосил – всё, пропала краля!
Научу тебя тому, друг любезный Валя.
Ты, я слышал, тож могёшь девок охмуряти?
Главно дело – в уши им прелести внедряти.
Ежли клушка – ей сойдет пару анекдотов,
А потом – «сюсю-мусю», дескать, мне охота.
Пуще жизни, мол, тебя полюбил, роднуля!
Глядь, уже через часок та и подвернула.
Токмо это, братец мой, разовы подстилки.
Можно, правда, повторить, ежели с бутылкой.
А позжае –дуб-трава, не связать ни слова.
В общем, клушек охмурять нам с тобой не ново.
Им и юмора-то, блин, кинешь на копейку,
А они квохтать зачнут, ровно канарейки.
Мне же любы были, слышь, вумные бабёшки.
Перво дело – интеллект, а позжая – ножки.
Ну конечно, не совсем чтобы уж страшная.
Самый смак, коль девка та пальцы выгинает.
Как таковску угляжу – ровно заболею.
(Неприступного всегда пуще вожделеют)
Вот уж тут тебе простор дерзкому мышленью:
Как подъехать, что сказать, чтобы в удивленье.
Расскажу, как я «запал» на одну купчиху.
С ней немало я хлебнул горюшка да лиха!
Шурой стало быть её (Александрой) звали.
В вашем веке дам таких встретишь ты едва ли.
Красоты она была скажем так неброской.
Сзади и не отличишь от юнца-подростка.
Шибко портили лицо круглые очочки,
Но закрашивали всё ямочки на щёчках.
На прогулку Шура шла с зонтиком под мышкой.
И в беседке у ручья всё читала книжки.
Не дружилася ни с кем, всё сама собою.
Шляпка у неё была с лентой голубою.
Да! Вобще-то о себе: я уродом не был.
Росту среднего, глаза - голубее неба.
Одевался под купца или под студента.
(Сообразно, так сказать, нужному моменту)
Пару раз до Шуры я пробовал подъехать,
Но она кривила нос, ровно от помехи.
Энтот факт меня совсем раззадорил, паря.
Я решился насерьёз, слышь ли, приударить.
Был ту пору я как раз при деньгах немалых.
Книжку толстую купил (Шура же читала).
Нацепил пенсне на нос – дескать, я учёный!
И жилетку распушил цепью золочёной.
Развалился важно так в Шуриной беседке,
Да у книжки на полях делаю пометки.
Глядь, и Шура подошла, чуть оторопела,
Но немного погодя на скамейку села.
Я – ни звука, будто весь книжкою увлекся.
Сам же потом изошёл, от жары испекся.
Шура тоже шелестит книжными листами,
Перелистывая их нежными перстами.
Надо, чую, начинать, иначе сварюся:
«Извините, - говорю – Вы читали Брюса?»
Та очочки на меня пялит изумлённо:
Дескать, надо же какой парень просветлённый!
(Это я, дурак такой, взгляд неверно понял)
И по дурости язык дале рассупонил.
Начал чё-то там пороть ей про Ричардсона.
И к знакомству предложил собственну персону.
Шутка боком обошлась. Шура улыбнулась.
В ней похоже тоже страсть к юмору проснулась.
«Силь ву пле, мон шер ами… Что же Вы молчите?
Ричардсона чтоб прочесть англицкий учите»
Повернулась и ушла, бедрами играя.
Я ж сидел дурак дурком, от стыда сгорая.
Так ни строчки ни прочтя, книжку позабросил.
Распечатала меня, блин, одним вопросом!
С той поры ни жить, ни быть, возжелал девицу.
Та, увидевши меня, заново кривится.
Злюся, пыжусь на себя: - «Так тебе и надо!»
Опосля напился вдрызг с этакой досады.
Н-да. У пьяного башка завсегда дурнее.
На колени я упал прямо перед нею.
Возопил: - «Люблю, мол, Вас, пламенно и страстно,
Жизнь отныне вся моя только Вам подвластна!»
Верно бают мудрецы: женщина – загадка.
Отвечала Шура мне поцелуем сладким.
Я от счастья протрезвел – это ли не шутка!
И… Уткнулся головой в Шурочкины грудки.
После Шурочка сняла и очки смешные.
Я приглаживал её волосы льняные.
Та в постели вечерком Брюса мне читала…
Вот такие, брат, дела. Юмора тут мало.