В.Ш.
Говорила медленно, протяжно;
На меня смотрела синеоко.
«Мне теперь на этом свете страшно,
Мне на этом свете одиноко.
Так ложится тень пятном на коже,
Образуясь лампой и преградой.
И его присутствие, похоже,
Также обозначилось когда-то.
Но не лампа освещала – солнце,
Каблуки стучали по брусчатке,
Я несла серебряные кольца
Пальцами, стаенными в перчатки.
Линии, не смея прерываться,
Переулок превращали в арку,
За чертой которой оказаться,
Отчего-то захотелось парку.
Колыхались листья еле слышно
Над тропинкой, подражавшей змейке.
Незаметно, тихо, неподвижно
Он сидел на краешке скамейки.
Я присела рядом. Если слуха
Ощущенья заменить другими,
Я тогда б не слышала, как глухо
Он назвал неспрошенное имя.
Уходило время. Как примета,
Очутилось солнце за оградой.
Но другого не найдя ответа:
«Проводить?», «Я думаю, не надо».
В предстоящем дальнем или скором
Побледнело небо, и природа
Умирала, будто бы призором
Обернулась зимняя погода.
Вот бы взять руками или в руки
Не себя, хотя бы только малость
От того, чего ни боль, ни муки,
Ни печаль, ни горе не касались.
И тогда б нелепым, но восставшим
Человеком – я уже не струшу –
В тишине пугающей, но маршем
Я спустилась лестничным наружу.
И дорогой мчалась вдоль бордюра.
Где дугой бы скрючилась прямая,
Он сидел склоненною фигурой,
Головы своей не поднимая.
И тогда бы (я не знаю, Боже,
Где б взялась утраченная сила)
Я ему сказала то, что, может,
Никому еще не говорила».