Рассветным утром или тёмной ночью, когда судьбе отдавшись и ветрам «Одна седьмая» смеживает очи или встает, почёсывая срам.
Я наблюдаю из своей берлоги, смущён ленивой Росскою бедой, за чередой пришедших патологий, за вырождений подлой чередой.
Иду и вижу, облеченный властью, (в моих виденьях скорби глубина) что вновь Россия мается напастью, и в той напасти русская вина. Опять без дела, без сердечной муки несёт она себя сквозь времена, и лишь поэт, заламывая руки, тобой болеет, горькая страна.
Тобою грезит, уповает ночью на небеса, секущие грозой, (на то, что ОН - отец, совсем не отчим) когда подушку жжот своей слезой.
Увы, поэт, скиталец безответный, лишенный Богом ясности ума, один, как перст, стихами многодетный он меднолоб - и в том его сума.
Вот так и я, над горестною пашней всегда один, упрям в своей любви к своей земле, забытой и вчерашней, к тем вечным Спасам, бдящим на крови.
Держу в ладонях хрупкий и ажурный застывший мир в преддверии войны. Меня опять назначили дежурным по негативу этой стороны.