ЖЕНЬКА
«Жень, ты что плачешь? У тебя слезы…»
«Да, ничего, ерунда, просто вспомнилось кое-что, спи, не обращай внимания»
«Ты кончай у меня расстраиваться, врачей здесь нет»
«Всё, все, спи, я тоже попробую…»
Он встряхнул руки, потянулся до хруста, проглотил свои дежурные таблетки и снова задумался. Ужасно хотелось курить, они выехали из дома в 5 часов вечера и уже почти четыре часа были в пути, так что терпеть без курева предстояло еще часов двадцать.
Но что тут поделаешь, в самолетах уже лет 15 запрещалось курить, а на пересадках их не вывозят за пределы аэропортов, на территории которых на табак тоже вето. Благо еще, что Женька, в связи с болезнью, резко сократил дневную норму сигарет, иначе, выдержать такой интервал было бы просто не реально. Сын когда-то помог ему бросить это вредное занятие, и он бросил, почти полгода не брал в руки ни одной сигареты, но несчастье все перевернуло в его жизни. Жену сбила машина, и она почти полтора месяца была с переломами прикована к постели. А Женька с горя, или с тоски, или от одиночества, снова
закурил. Это помогало ему немного успокоить нервы. Но после возвращения жены домой,
он, конечно, стал дымить реже, но совсем бросить уже не мог, а, может, просто не хотел.
Тем более, его врач и друг Андрей отмечал, что человек, выкуривающий 5-6 сигарет в день, считается некурящим. Вот таким «некурящим» и был Женька последние восемь лет.
Но судьбой, ему было назначено терпеть, и он смирился с этим, а когда удается себя чему-то подчинить, справляться с любыми эмоциями и привычками всегда легче.
«Что там было дальше?» - он лихорадочно пытался вспомнить, хотя когда-то поклялся себе, навсегда выбросить из памяти некоторые события своей школьной юности, но вот, кажется, и пришло время все переосмыслить, но для этого придется всё снова пережить.
В каникулы, после окончания девятого класса, мать устроила Женьку на скорую помощь санитаром. Совсем не потому он решил поработать, что они в чем-то нуждались, просто Женьке хотелось иметь свою, кровную копейку, чтобы распорядиться ей по своему
личному усмотрению.
Работа была не сложная, не требующая большого ума и каких-то особых навыков, но определенного внимания и добросовестного отношения требовала и очень.
Первое же Женькино суточное дежурство не обошлось без приключений. Выдалась очень трудная ночь, вызов следовал за вызовом, и бригада, возвратившись с одного адреса, не успев выпить по чашке чая, уже ехала в другом направлении. К тому же, ночь сама по себе была жуткая: хлестал ливень, громыхала гроза. Про такую погоду говорят, что хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Вот новоявленный санитар и спекся часам к четырем утра, забыв снять с плиты стерилизатор с десятком шприцев, об одноразовых тогда еще не подозревали. А шприцы тем временем благополучно, как говорится, раскипятились и превратились в кучку стекла и разных металлических деталей. Так что, еще не известно, заработал ли он за это дежурство, или остался должен. Мама, конечно
всё возместила, что, несомненно, огорчило Женьку, но уроком было для него незаменимым. Мама и халаты в то дежурство перегладила, хоть это тоже была обязанность санитара. Но, нет худа без добра, урок пошел в прок, да и дежурств таких больше не случалось, а, может, просто Женьке с непривычки показалось, что они буквально ни минуты не имели на отдых. И, тем не менее, следующее дежурство, через сутки прошло более, чем удачно. Пусть вызовов было не меньше, и носилок с тяжелыми, прямом смысле этого слова, больными пришлось потаскать от души, но зато и со шприцами, и с халатами все обошлось, как нельзя лучше. Женьке особенно понравилось, как они своей бригадой все вместе обедали, вывалив на стол в одну общую кучу всё, что у них было. Ведь, не секрет, что чужое всегда вкуснее своего.
Можно, конечно вспомнить многое: например, как приехали за роженицей, но везти ее было уже поздно, и пришлось роды принимать на дому, но Женьку попросили удалиться, не смотря на то, что и врач и он сам возражали. Девчонка была очень молодой и сильно стеснялась, а муж, явно азиатской национальности, просто сверкал своими черными глазами, готовый Женьку буквально разорвать на куски. Ну, выгнали и выгнали, тем более, что тетя у девчонки была медиком и вместе с врачом они прекрасно справились без молодого санитара, хотя, чем бы он им помог? Зато всё это время Женька бродил по огромному саду и лакомился всем, что попадалось под руку, одной вишни он наелся на год вперед.
«Почаще бы такие вызовы» - думал он про себя, вонзив зубы в большую сочную сливу.
Так, день за днем, пролетели два месяца, за которые Женька многому научился. Теперь он, без чьей-то помощи, мог перевязать рану, наложить шину на перелом, сделать укол внутримышечно (внутривенно – боялся) и, если понадобится, вместе с врачом принять роды (это за два месяца приходилось делать трижды и его уже не выгоняли в сад).
В общем, поработал он, совсем не зря, кроме опыта, который в будущем мог вполне пригодиться, он еще и почти триста рублей заработал, на которые мама никаких видов не имела. В результате, у Женьки появился новенький велосипед и фотоаппарат, остальные деньги он решил приберечь на потом и это «потом» не заставило себя долго ждать.
Выпускной десятый класс таил в себе много интересного, много интригующего, много непонятного и не понятого, только деньги испарились довольно быстро. Но, как говорят, на то и зарабатывают, чтобы тратить, поэтому Женька о деньгах не жалел, просто забыл о том, что они у него были.
Появилось много другого, о чем ему приходилось думать. Сначала в нем с какой-то еще неведомой силой всколыхнулась любовь. Может, это была и не любовь, но ни о чем, кроме этой рыжей бестии, которую он еще год назад и не замечал, Женька думать не мог.
Она снилась ему, в своих юношеских грезах он страстно ее целовал, а она отвечала на его нежности и крепче прижималась к его груди. Но, в жизни всю было с точностью до наоборот. Нет, она не сторонилась Женьки, просто не воспринимала его серьезно, хотя и не отказывалась от его приглашений в кино, на каток (ходили тогда на каток, чтобы под музыку покататься по аллеям парка), иногда в театр, но непонятная робость не позволяла ему быть чуть-чуть настойчивей в своих ухаживания, чуть-чуть агрессивней, а женщины в большинстве своем любят проявление мужской силы. А Женька привык применять силу только на льду в бескомпромиссных поединках. В итоге, такая платоническая с его стороны любовь, наверное, показалась ей слишком пресной, и все у них закончилось, не успев по-настоящему начаться. А, может быть, это была только генеральная репетиция в скором времени настигшей его всепоглощающей любви. Но это тоже было потом…
Только Женька не терял надежды, и ему постоянно хотелось как-то выделиться среди остальных, хоть чем-то привлечь внимание предмета своего обожания, он был даже готов на безрассудство, вроде поисков клада Емельяна Пугачева в заболоченном озере Инышка, что в километре вверх по пологому склону горы от жемчужины Урала, озера Тургояк. По легенде, отступая от Екатериненских войск, Пугачев утопил не далеко от берега, славящегося своей неприступностью озера, четыре бочки с золотом и самоцветами, весом до тысячи килограммов. Кто только не брался за поиски, но, или легенда была только легендой, или озеро и правда, оставалось неприступным и хранило свою тайну. В общем, с кладом у Женьки произошел полный облом, никто не горел желанием рисковать собой в споре с коварной Инышкой.
Но в поход на Тургояк, всем классом после экзаменов, возвестивших об окончании восьмилетки, пошли с удовольствием.
Озеро Тургояк – не случайно истинное сокровище Урала. Всегда холодное и хмурое, в кольце высоких, скалистых гор, поросших вековыми соснами, оно таит о себе множество неразрешимых загадок, о нем существует масса легенд и сказок, в общем, оно окутано тайной, а тайны всегда манят беспокойных и пытливых. А кто в пятнадцать спокоен и непытлив? Нет таких…
Отдыхали весело: катались на лодках, Женьке даже удалось оказаться наедине со своей мечтой, они много говорили и она, наверное, ждала от него чего-то большего, но он снова не решился ни обнять ее, ни, тем более, поцеловать. Какая-то неведомая сила сковывала его желания и не давала воли чувствам, а ведь он так мечтал оказаться с ней вдвоем там, среди девственной природы, в тишине дремучего леса, чтобы предаться безмятежным ласкам, но, увы… наверное, его час еще не пробил, только он очень боялся опоздать.
Между тем, показать свою силу и ловкость девчонкам и, конечно же, ей Женька надежды не терял, и случай представился. Только-только отгрохотала гроза, обрушившая на палатки водопад ливня, и озеро еще мрачное и неприступное бросало черные, ледяные волны на каменистый берег, как неугомонный влюбленный поспорил с ребятами, что сплавает на «Змеиный остров», что примерно в восьмистах метров от их лагеря.
Но, в отличие от него, никто эту идею удачной не считал, и сопровождать нового Колумба в покорении им неведомых земель на лодке, желания не выразил. Женька и сам уже был не рад этой безумной затее, но отступать было поздно. Так же, как и зимой, когда он решился на коньках съехать со склона большого трамплина, чтобы на глазах изумленных девчонок, которые и на дощечках не все решались прокатиться с такой высоты, пронестись мимо и лихо затормозить на одном коньке, обдав их с ног до головы фонтаном снежных брызг. Тогда получилось, все были восхищены, кроме учительницы, которая не одобрила его глупость. Теперь, как уже понятно, отступать было некуда…
Женька вошел в холодную воду, и легкая дрожь пробежала по всему телу. Он сделал еще несколько шагов и, оторвав ноги ото дна, поплыл навстречу неизвестности. Он плыл, не оглядываясь, а остров почему-то совсем не приближался. Тяжелые, черные тучи, вот-вот снова готовые пролиться потоком дождя, низко висели над водой, и, казалось, до них при желании, можно дотянуться. Холодная вода пробирала насквозь, но он только яростнее взмахивал руками и, не давая отдыха ногам, что было сил молотил ими, придавая всему телу ускорение. Волны захлестывали лицо, иногда поднимали его вверх, чтобы снова швырнуть навстречу новой волне. Женька плыл, отключившись от всего на свете, он даже ни о чем не думал, только каждым движением отмерял еще один – два метра бесконечной дистанции. И вдруг ноги коснулись, точнее, одна из них ударилась обо что-то твердое и скользкое. Он попробовал встать, получилось. Стоя по пояс в воде, Женька увидел перед собой каменистый берег с редким кустарником и осторожно двинулся к нему. Возвращаться в лагерь сразу без отдыха у него не было никаких сил, он сделал несколько неуверенных шагов и выбрался на берег. Там, устроившись на огромной глыбе гранита, омытой дождями и ветрами, а оттого гладкой, как стол, закрыл глаза и задремал. Очнулся он от тепла, пробежавшего по всему телу и, словно задержавшемуся на лице. Он сквозь ресницы посмотрел на небо: яркое солнце, прорвав сплошную свинцовость неба пыталось окончательно вырваться из черных тисков грозовых туч. Женька сел, огляделся и вдруг похолодел от ужаса: на соседнем камне, уютно свернувшись калачиком, грела свое длинное, блестящее тело, змея. Он не разбирался в змеях, но с раннего детства панически их боялся. Сидя, не двигаясь, страх все больше и больше парализовывал его сознание,
Женька покосился в сторону, потом в другую и увидел в непосредственной близости от себя еще двух гадов, так же подставивших свои тела теплым лучам предзакатного солнца.
Его затрясло, как в лихорадке, и перебороть свой страх он никак не мог, это было сильнее его. Броситься в воду (но эти мерзкие твари водятся и там) он не решался и продолжал сидеть, поджав под себя ноги. Холодный ветер, наперекор уже низко висящему диску солнца, снова вгонял в дрожь, а может, это страх делал свое дело. Только вечно сидеть на камне и ничего не предпринимать было глупо, скоро могло стемнеть, а перспектива ночевать одному на острове, была совсем не привлекательной, такой же, как плыть в темноте, когда направления разобрать невозможно. А солнце, между тем, снова нырнуло в
серую перину, набухших от избытка влаги, туч. Похолодало, уже не страх, а холод бросал в дрожь, которая только нарастала с каждой минутой. Женька осмотрелся, умные твари тоже спрятались вслед за уставшим бороться с облаками, солнцем. Момент надо было использовать, и он с разбега бросился в воду. Отчаянно работая руками и ногами, Женька торопился отплыть подальше от пугающего его острова. Только волны, которые стали еще выше и еще холоднее, били его в лицо, словно пытаясь остановить. Но он плыл, не глядя вперед, точно зная, что не собьется с пути. Конечно, назад плыть было сто крат труднее, ноги тяжелели и руки, уже готовы были повиснуть, как плети. Он оглянулся, до острова было совсем рукой подать, значит встречное течение и ветер, отбрасывали его назад, словно решили оставить его здесь, на этом зловещем месте. Женька ускорил движения, как вдруг резкая, острая, ни с чем не сравнимая боль пронзила его левую голень, где-то под коленом.
«Судорога!» - промелькнуло в голове.
Он стал отстегивать булавку, на крайний случай всегда пристегнутую к плавкам, чтобы вонзить ее в мышцу (такое, часто помогало), но выронил ее и, будто в этот миг похоронил все надежды на спасение. Новая порция страха охватила Женьку, но жажда жизни иногда творит чудеса: он расслабился, повиснув поплавком в ледяной воде, и боль постепенно стала отпускать. Надо было не торопиться, дать боли окончательно утихнуть, но он поспешил возобновить свой непростой заплыв. Это было большой ошибкой: левую ногу снова обожгло болью, и шевельнуть ей было уже нельзя. Он попытался снова расслабиться, ничего не помогало. Стиснув зубы, перевернувшись на спину, Женька попытался плыть на одних руках и увидел, что остров по-прежнему так близко, а до лагеря так далеко, что легче вернуться. Но страх перед змеями переборол его страх перед водной стихией и он осторожными взмахами рук, чтобы, не дай Бог, не потревожить лишний раз ногу, продолжил свой, казалось уже, бесконечный маршрут. Но, где тонко, там и рвется. Как бы он не старался плыть на спине с помощью только рук, но на ноги нагрузка падала тоже и не малая. И если, левую ногу Женька оберегал, как мог, да и резкая боль, утихающая на время, и снова дававшая о себе знать, не давали ему возможности даже пошевелить ей, то правая работала, выполняя толчковые движения в такт с руками, что и привело к новой судороге, теперь и второй ноги. Что он тогда почувствовал, передать нельзя, не под силу это передать. Только утонуть Женька не мог, он слишком мало прожил, чтобы так банально из этой жизни уйти, он еще не познал ответной любви, он еще очень много не познал и должен был жить. И Богу, наверное, так тоже было угодно, потому что, когда Женька уже был готов перестать сопротивляться холодным волнам и дать боли окончательно уничтожить его самообладание, она, эта самая боль внезапно прошла, словно ее и не было совсем. Говорят, так бывает, что судорога отпускает внезапно, так же внезапно, как набрасывается. Сначала он не поверил в свои ощущения, подумав, что вот он уже и утонул, и ничего уже не болит, и мысленно попрощался со всеми. Но, потом понял, что жив, может плыть, что может работать двумя ногами и осторожно, еще неуверенно, но постепенно все размашистей начал отмерять метр за метром по направлению к берегу, где его, несомненно, уже потеряли и бросились искать. Взмах за взмахом, толчок за толчком Женька медленно, но верно приближался к лагерю, а сумерки все гуще и гуще обволакивали водную гладь и без того черного под вечер Тургояка.
Когда Женька открыл глаза, первое, что он увидел, было ее лицо, она водила перед его носом платочком с резким запахом нашатыря и обмахивала газетой.
«Ну, вот, слава Богу, кажется, оклемался» - говорила она столпившимся вокруг одноклассникам.
«Жень, ты меня слышишь? Ну что тебя, дурака, понесло туда. Кому и что ты хотел доказать?»
Женька слушал, молчал и думал, как ласково прозвучало от нее «дурака». В этот момент не было на земле человека счастливее его.
И не важно, что он сам не знал, зачем, ради чего вступил в схватку с жестоким озером, в глубине души уже затаилась уверенность, что ничего не бывает бесполезным, во всем порой находится особый смысл.
Его выловили у самого берега, он молотил руками чисто автоматически, и как рыба, попавшая на отмель, все пытался плыть, но бился на одном месте. Потом его долго пытались привести в чувства, потом он увидел ее, чтоб никогда в жизни не пожалеть о случившемся.
Всё это было прекрасным летом после восьмого класса, и осталось чудесными воспоминаниями, до которых в десятом мыслям уже было, ох, как далеко…
Да, школа в десятом занимала все Женькино время, что даже иногда ему, чего прежде никогда не было, приходилось жертвовать тренировками. Тренер поговорил с ним, вник в ситуацию, постарался понять, но предупредил, что пропуски занятий – прямой путь из состава, и долго терпеть он не станет, тем более, что сзади подпирают «молодые».
Между тем, медленно, но верно приближались экзамены, и приходилось наверстывать все упущенное в течение прошлого года. Но перенапряжение иногда дает о себе знать, и в
самый неподходящий момент, будто он бывает подходящим, у Женьки на уроке физкультуры произошел какой-то приступ. У него пошли круги перед глазами, и он чуть не потерял сознания. Вызвали «скорую», врач констатировал обморок, сделал укол и предложил увезти его домой, но Женька совсем не хотел расстраивать мать и будоражить бабушку, поэтому отказался ехать до дома, а вышел из машины в двух кварталах от своего двора. Дома он ничего не сказал, но сарафанное радио скорой помощи поставило маму в известность уже на следующий день, не успела она прийти на работу.
Списав все на перегрузку, Женька убедил мать не придавать случившемуся особого значения. Вопрос обморока был снят, но только до поры, до времени.
К нему придется вернуться в самый разгар выпускных экзаменов, но до них успело произойти такое событие, о котором вспоминать было и противно, и больно одновременно. Переполненная новыми веяниями в педагогике, классная дама предложила
разбиться на тройки (как тут не вспомнить тридцать седьмой год), в которых двое должны были написать характеристику третьему, причем честную и объективную, какую могут написать настоящие друзья. Женькина тройка сложилась из Юрки, которого он знал еще по своему детству, так как жили они в одном дворе, и Витьки, парня прямого, честного и,
хоть с ним Женька и не был в особо теплых отношения, но против ничего не имел. По этим характеристикам классная руководительница хотела, что собственно потом и сделала, написать уже свою обобщенную, с учетом ее взгляда, характеристику, которой было уготовано место в личном деле каждого. Каково же было Женькино изумление, когда ему довелось прочесть опус о себе. Во-первых, там была полная ложь о многих
вещах, во-вторых, искажение фактов, но, в-третьих, и, что самое главное, написан этот пасквиль был другими лицами, с кем в десятом классе он окончательно порвал отношения. Имен их называть даже не хочется, они, если прочтут это, сами себя узнают.
А уважаемая госпожа классная, приняв всё за чистую монету, накропала свою характеристику да такую, с какой в тюрьму, сначала хорошо подумают, прежде чем впустить.
Женька бы плюнул на все, но его задело за живое, что его обвинили в погоне за деньгами за то, что он все лето, в отличие от добросовестных писателей, отдыхавших, один в Польше у родственников, другой в Крыму, пахал, как папа Карло на «скорой». Его обвинили в том, что он ищет легкой жизни за то, что после смерти отца в семье было решено, что он должен сначала, закончить техникум, а потом работать и учиться на вечернем, или заочном отделении института. Его обвинили в том, что он нарочно упал в обморок на уроке, чтобы освободиться от экзаменов. Да, от экзаменов его освободить настоял школьный врач, но Женька сказал, как отрезал, что сдавать будет. И он начал сдавать: нормально написал сочинение, сдал «английский», потом английскую и американскую литературу. Экзамен по литературе, вообще, выпал на прекрасный солнечный день, 13 июня и назначен был на 13-00 – счастливое Женькино число. Он еще с восьмого класса перед экзаменами ходил на счастье в кино на 13-00 и просил билет, что было не сложно, на 13 ряд, 13 место. А, если бы билет на экзамене выпал с номером 13, был бы полный восторг. Но, это уже было делом случая. Как обычно, за день до экзамена, он сбегал в кинотеатр в необходимое время и, устроившись на нужном месте, нужного ряда, наверное, в десятый раз посмотрел «Трех мушкетеров». По всем параметрам выходило, что к экзаменационной экзекуции он бы готов на 100 процентов. Стопка миниатюрных шпаргалок была разложена по всем карманам в строгой последовательности, а путеводитель по карманам уютно разместился в колпачке авторучки. В принципе, из сорока с лишним билетов Женька не знал, причем, абсолютно не знал, два. А шпаргалки были лишь способом лучше подготовиться и могли спокойно быть не востребованы. Нет, биографии писателей и их творческий путь у него были на «шпорах», но произведений он не читал и по какому-то злому року конспектов по ним не имел. Наверное, когда это проходили, он ездил на соревнования, а потом забыл переписать у Сашки, чьи конспекты были эталоном разборчивости и полноты изложения. Но проведенный накануне ритуал и 13 число, шептали ему, что всё будет хорошо и процент не выученных билетов меньше пяти. То есть, по теории вероятности – один к двадцати, что, уж простите за тавтологию, маловероятно.
В час дня в класс вошли Вера Ивановна и еще две учительницы из других групп, завуч и директор школы, а через несколько минут Вера Ивановна с обворожительной улыбкой вышла из класса, чтобы пригласить первую пятерку желающих сдавать экзамен.
«Всё, перед смертью не надышишься, пошел, всех к черту…» - глубоко вздохнул Женька и, чтобы никто его не опередил, рванулся к дверям. Расчет был прост: у первых, выбор билетов был широким и по его теории, шанс поднять неугодный билет, был ниже.
«Ни пуха…» - вдогонку бросили одноклассники.
Экзамен по английской и американской литературе сдавался, разумеется, на английском языке и все члены комиссии, исключая директора с завучем, владели им на высшем уровне. Поэтому, скосить в чем-то было просто невозможно. Да, в прочем, никто бы и не стал пытаться, у всех по этому предмету были вполне сносные знания.
Первой брала билет Ирина, самая большая умница среди всего потока. Она сделала это уверенно, но нечаянно зацепила два, один из которых, именно 13, Женька это заметил, и аккуратно вернула на стол. В этом билете была гарантированная «пятерка»: про Тома Сойера можно было рассказывать без подготовки, а биографию Марка Твена учили давно и очень усердно. Следующим был Женька, но в самый последний момент завуч поправила билеты на столе, чем явно сбила его с толку. Нет, заветный билет Женька видел и ощущал неведомым чувством, но его, как джентльмена попросили уступить место еще одной отличнице, что он безропотно и сделал. Потом, уверенно протянул руку и поднял билет номер… 23! У Женьки, чуть не помутилось в глазах – это было стопроцентное попадание в «двойку». Джон Голсуорси с его Сагой о Форсайтах были тайной за семью печатями. Но шанс все-таки оставался, и, объявив номер билета, он занял место за столом у окна. Но, не успел Женька незаметно достать из кармана биографию писателя, как услышал мягкую английскую речь:
«Женечка, биографию не готовь, в этом мы не сомневаемся, только характеристики главных героев произведения»
И что оставалось делать? О героях он не имел ни малейшего представления. Женька поднялся со своего места и обреченно подошел к столу комиссии.
«Я не знаю этого билета, простите. Можно взять другой?» - почему-то по-русски спросил он.
Случай, конечно, был неординарный, но и не такой уж редкий. Просто от Женьки Вера Ивановна подобного не ожидала, он показывал по этому предмету вполне крепкие результаты. Члены комиссии переглянулись и, предупредив, что оценка будет снижена на один бал, позволили незадачливому выпускнику взять второй билет. Но то, что произошло потом, нельзя было увидеть в страшном сне. Вся теория вероятности летела к чертовой матери.
«Вот и один к двадцати» - пробормотал ошарашенный Женька, увидев номер билета 14 и его содержание: Теккерей с его Ярмаркой тщеславия, именно тот, второй билет, которого он совершенно не знал.
Не садясь за стол, Женька положил злополучный билет перед изумленной комиссией, извинился и вышел из класса. Что творилось в его душе, передать было невозможно и, видя его состояние, никто не стал докучать вопросами.
Прошло несколько минут, но никто из класса не выходил. О чем там говорили, осталось тайной. Никого и не вызывали, видно, подобный инцидент застал врасплох и учителей, и директора. Ему, наверное, было особенно неприятно, что один из любимых учеников (пусть не по знаниям), так подводил его и где…на выпускном экзамене.
Но неожиданно дверь распахнулась, и Вера Ивановна позвала Женьку в класс.
«Евгений, вы хоть, что-нибудь знаете? Не заставляйте нас оставлять вас на пересдачу в будущем году» - строгим, но добрым, вкрадчивым голосом сказал директор школы.
«Все остальные билеты я знаю» - не замедлил с ответом главный неудачник дня.
«Но, чтобы получить, хотя бы «удовлетворительно», Вам надо ответить на «отлично», чтобы у нас не было ни малейшего сомнения в ваших знаниях, Вы готовы?» - продолжал директор.
«Готов!»
«Ну, тяните билет, удачи Вам»
Дрожащей от волнения рукой, Женька поднял тонкую полоску лощеной бумаги и произнес с чистым Лондонским произношением:
«Билет 27, Джон Рид, Десять дней, которые потрясли мир, можно отвечать? Мне не надо готовиться»
«Пожалуйста, только, может быть, стоит немного собраться с мыслями?» - на таком же чистом английском спросила Вера Ивановна.
«Нет, я готов!»
«Ну, слушаем…»
Произведение Джона Рида было неотъемлемой частью его биографии, тем более, вся его жизнь была не просто героической, но и интересной. Поэтому Женька, не позволив себе ни разу запнуться, за несколько минут отбарабанил всё, что знал.
На лицах членов комиссии промелькнуло, что-то вроде подобия улыбок.
«Не дурно, совсем не дурно…» - по-русски сделал свое заключение директор школы.
После чего, немного посовещавшись, снова обратился к, уже к окончательно успокоившемуся, экзаменуемому:
«Мы решили, вопреки всем правилам, дать вам возможность реабилитироваться. Сможете ответить еще по одному билету?» - с надеждой в голосе спросила завуч.
«Почему нет? Легко!» - уже совсем уверенно ответил Женька.
«Тяните, Евгений, это первый случай в нашей практике, когда ученик берет четвертый билет подряд» - постукивая пальцами по столу, произнесла Вера Ивановна и добавила:
«Давай, Женечка, не подведи, дорогой мой»
И он не подвел свою любимую учительницу, тем более, что ему попался самый легкий билет (в прочем, все билеты легкие, когда знаешь материал) о третьем литературном периоде Вильяма Шекспира.
Без особого труда и, так же, без подготовки, уже совсем оправившийся от первых потрясений, Женька отчеканил всё от первого до последнего слова. Память, как будто извиняясь перед ним, за какие-то свои грехи и доставала из потайных уголков мозга фразу за фразой, факт за фактом…
Еще мгновение назад, такие строгие и озабоченные члены комиссии, уже не скрывали своего явного удовлетворения.
«Ну, что ж, спасибо, можете быть свободны и пригласите следующего» - сказала завуч и и что-то шепнула директору.
В коридоре все облепили Женьку и стали его пытать, как, что и почему???
А он ошалело смотрел на всех, молчал и только улыбался. Он еще до конца и сам не осознал, что же произошло.
Через два, а может быть, три часа на дверях вывесили списки с оценками и Женька, с изумлением и нескрываемой радостью, увидел напротив своей фамилии четверку.
Он, если честно, больше, чем на трояк, не рассчитывал.
«Это, Женя, тебе аванс, больше подобного не повторится» - шепотом, чтобы никто не слышал, произнесла, пробегая мимо, Вера Ивановна.
«Понял, спасибо!» - вдогонку ей пробормотал наисчастливейший из смертных.
Жизнь продолжалась и была прекрасна, но через два дня Женьку вывели с математики, и больше сдавать ничего не позволили. Ну, никто не хотел брать ответственность на себя. Правда, все экзамены он провел рядом с друзьями, отдал все свои, скрупулезно сделанные, «шпоры» и помогал, чем мог.
Но, возвращаясь к характеристике, надо заметить, что писалась она задолго до всех этих событий и была, не только оскорбительной и унизительной, она ранила в самое сердце. Еще много в чем его обвинили, но пересказывать всю эту ложь не достойно пера автора. Возмущенные друзья пошли разбираться, почему писали не они. Но ответ «учителя» сразил их наповал: «Я вас не смогла найти, а характеристики уже надо было сдавать, вот мальчики меня и выручили, а что вас не устраивает? Вы же вместе учились и знаете друг - друга прекрасно, так какая разница кто писал?»
«Но нам то, писал Женя, это не честно» - настаивали Юрка с Витькой, но воевать с ветряными мельницами они еще не научились.
Когда человека душит обида, он способен на многое, но Женька не умел и не хотел мстить, правда, врезал на выпускном вечере одному из соавторов, но до большего, не опустился. Настроения на этом вечере у него совсем не было, только необходимость доставить удовольствие своим родным и досаду недругам, привели его сюда. Уже позднее Женька узнал, что мужики добились своего, не известно как, но наверняка известно, что характеристика приобрела достойный вид, только Женька узнал об этом уже потом.
Он ушел с выпускного и долго, почти до самого утра бродил по улицам. Десять лет – маленькая жизнь, но если в нескольких словах: раз – первый класс и прием в октябрята,
два – ничего интересного, три – прием в пионеры(причем всех под одну гребенку), четыре – окончание начальной школы, пять, шесть – учеба, учеба, металлолом, макулатура, снова учеба, семь – прием в комсомол(опять всех без разбора), восемь – первые экзамены, неполное среднее образование(еще несколько лет назад, предел мечтаний многих), девять – самый лучший класс, время ничегонеделания, своеобразное безвременье между экзаменами за восьмой класс и выпускными в десятом, десять – экзамены(ну, кто ж знал, что освободят), выпускной вечер(ну, кто знал, что будет скомкан и испорчен), всё, финиш…
Он был в какой-то степени рад, что школа, которую он так любил, класс, который остался в душе на всю жизнь ( он и через много лет помнил поименно, кто сидел с кем и за какой партой), остались позади, в той системе координат, графики в которой давно построены. Простившись со школой, он простился с юностью, с первыми мечтами и надеждами, с первыми разочарованиями, а впереди была целая жизнь…