Историческая поэма
«Схороните меня, братцы, между трех дорог:
Между московской, астраханской, славной киевской.
В ногах мне положите саблю вострую,
В головах поставьте животворный крест».
(Песня по преданию сложенная Степаном Разиным)
1. За море!
На стругах – плавучий базар,
Пьяный день очумел от оргий...
В горло Каспия заползала
Синяя кобра Волги.
Ширь морская, куда не кинь
Взгляд разбойный из-под папахи...
«Подавай, атаман, княгинь!
Подавай сокровища шаха!»
...Алебарды – у пьяни рваной.
А там, у стрельца-лихача,
Мушкет, как цветок дурнопьяна,
Выглядывает из-за плеча.
Чайки над стругом крУжат,
Как души погибших славян.
Сжимает вольница ружья:
«Веди в поход, атаман!»
Он стоит на корме суровый,
Словно высеченный из скалы,
В кафтане под цвет
свежей крови,
Сапоги из сафьяна белы.
Он для них царь и бог в походе.
Трепещи, окаянный враг!
Много всякого званья народа
Возмутил легендарный казак.
Русь плывёт,
ополчилась, сермяжная.
Кто зачем подался на юг.
Кто хоромы пошарпал княжие
И ступил на разинский струг.
Кто с семьей, со скарбом костыльным
Плыл у персов Прави искать.
Кому белый свет опостылел,
Кто весь век готов воевать.
Бродит кровь по жилам, как брага.
А рубаха, увы, не у всех.
Паруса и те, как рубахи,
На четвёртую часть – из прорех.
Плыли в ночь...
Поднимались вёсла,
Рассекая со свистом волну.
Очень буднично, очень просто
Подалась Русь в набег,
На войну.
2
Сине море,
Гребни волн.
Парус струга
Ветра полн.
Солнце в очи –
Добрый знак.
Волю чует
Сердцем всяк.
Там, за морем –
Синь небес,
Тал мытарствам
Всем конец.
Там у шаха
Под рукой
Обретут донцы
Покой.
Без бояр
Да без стрельцов,
Да без дьяков –
Подлецов...
Думу злую
Нянчит люд:
«Доплывём, коль
Не побьют!
Градом станем,
Весью ли –
Заживём, брат,
Весело!
Там, за морем –
Рай земной.
Сохрани, Бог,
Разина!
Сохрани, Бог,
Разина, –
Доживём до
Праздника!»
3
Размечтался беспашпортный дядя,
Опираясь на пику-косу:
«По край жизни червончиков хватит,
Что из Персии я привезу!
Заимею тогда я корову,
На быках стану землю пахать!..»
Слушал люд стрелецкий сурово,
И казацкая слушала рать.
Кто зачем оставили хаты,
Бросив жёнок своих и детей.
Даже поп плыл со всеми.
брюхатый,
Примостившись на груде сетей.
Плыл поляк – жупан со шнуровкой, –
Шляхтич, с верным холопом своим.
Плыл «ушкуйник» – проныра ловкий.
Плыл татарин, еврей и эллин.
Плыл базар корабельный по морю,
Словно новый воспрял Вавилон...
И вздыхал поп, крестясь:
«Эка горе,
Православные,
ветру-то,
волн!
Богу душу отдать на земле бы,
Ну-ка здесь как приспичит бяда!
Ни земли,
ни могилы,
Лишь небо,
Да вон чайки,
А вкруг –
всё вода».
«Да, отец,
о душе позаботься. –
Усмехнулся тут шляхтич не зло. –
Ну а нам в той кровавой работе
Опасаться
нема за цо.1
Коль останешься в живе,
згода!2
А убьют, так
то бардзо зьле...3
Всё равно убивать
кого-то
Ведь должно на любой
войне!»
«Да, лиха ли беда начало. –
Молвил тихо чубатый стрелец. –
Вот как к берегу шаха причалим,
Так всем страхам враз и конец!
Забываешь в бою о главном,
Рубишь, колешь,
ан, глядь, и тебе
Враг нанёс смертельную рану.
Он на то, браты, и набег!»
____________________________________________
1 Ннема за цо – не за что (польск.)
2 Згода – хорошо (польск.)
3 То бардзо зьле – это очень плохо (польск.)
4
А на другом конце планеты,
В Вест-Индии далёкой где-то,
Под парусами, что – как снег,
Шли бриги чёрные в набег.
Кривя в улыбках злые рожи,
Корсары свой «Весёлый Роджер»
Внизу держали до поры,
По пояс голы от жары.
Свирепый шкипер одноглазый
(Так, впрочем, и Степан наш Разин),
Как коршун, вражий берег зрел,
Как будто съесть его хотел.
Дымились фитили прислуги…
(Ну, пушки были и на стругах),
И всяк мушкет свой заряжал,
Иль примерял к руке кинжал.
Мортира с берега пальнула.
«На приступ, дети Вельзевула! –
Взревел жестокий капитан.
(Примерно то ж кричал Степан).
И, в шлюпки сев, пошли корсары
(Пример Кортеса и Писарро)
Грести, чтоб жечь и убивать
(И Стенькина рванулась рать).
Но там грабёж, а здесь – стихия.
Внесу же разницу в стихи я:
Всегда, по наш двадцатый век,
Слыл мирным русский человек.
За меч не брался ради скуки,
К сохе тянулись больше руки.
Но нападал внезапно враг, –
И поднимался княжий стяг!
И был удар дружин неистов,
Мечи работали со свистом.
И опадала вражья рать,
Как листьям в осень опадать.
И шли тогда дружины следом
За обезумевшим соседом,
Чтоб русских пленников спасти,
Коль смог их недруг увести.
5. За морем
Скалы подобьем стен:
Здесь и зачин. Веха!
Древний город Дербент
На пути набега.
Разбойничье гнездо –
Кызылбашей вещих…
На стругах глухой вздох,
Навытяжку шеи.
………………………….
«Скорей бы дорваться! –
Мечтает пан Дега. –
Добра-то там, братцы,
А баб-то, а денег!..
На саблю-подружку
Сорву банк кораллов…»
Но встали вдруг пушки
Над каменным валом.
И шапки стальные
Усеяли стены.
А берег – пустыня:
Ни пня, ни растенья.
На приступ казаки
Направились скопом.
«Сарынь… персияки,
Приплыла Явропа!» –
Кричал казак Ванька,
Отчаянный парень:
«Встречай, персиянка,
Выходь, погутарим!»
Шёл Ванька на приступ,
Стрелец шёл Пеструхин.
В заливе капризно
В волнах бились струги.
И солнце чалмою
Дербент покрывало.
Готовились к бою
Защитники вала.
А на минарете,
Взывая к Аллаху,
Мулла пел с рассвета
В широкой рубахе.
И в горы по тропам
Стада уходили.
И вновь по воротам
Казаки палили.
Вздыхал Тимофеич:
И встряхивал чубом:
«Вот так вот – в Расеи б!..
Вот так вот – Москву ба!..»
6.
Шемаханская царица
и храбрый разбойник пан Дега
Не глаза, а две зарницы –
Шемаханская царица!
Груди – персики, урюк,
Змеи белые двух рук...
У царя – звезда гарема.
Евнух мимо смотрит – немо...
Косы – чёрный водопад,
Росчерк молнии – не взгляд.
Всем взяла Юлдуз-девица,
Шемаханская царица!
Мысли – гром среди небес,
В сердце – дьявол,
В чреве – бес!
Речь – родник в горах Кавказа,
Зубы – золото, топазы,
Стан – берёзка, ножкой – лань,
Лист плакучей ивы – длань.
Как царю тут не гордиться
Шемаханскою царицей!
Как ей ласк не расточать...
Но пристала к граду рать!
День осада, ночь осада,
Нет подмоги, вот досада!
Ружья на валу трещат, –
Мало у царя солдат.
Уж в саду не веселится
Шемаханская царица.
Очи чёрные пусты,
Как погасшие костры.
Смех не слышен знатной девы.
Розы, радость – где вы, где вы?
Шум несётся со стены,
Близок, близок край войны!
Кончить жизнь в неволе разве?
«Кто он, хан урусов Разин?
Из каких заморских стран
Он приплыл в Азербайджан?..»
Словно вспугнутая птица,
Мечется в саду царица.
Царь, в доспехи облачён,
Шлёт последний ей поклон.
И со свитой – прямо в пекло.
Солнце красное поблекло!
Дым кромешный, стоны, плач...
Царь неистов, царь горяч.
И стихает шум набега.
Но прорвался шляхтич Дега
Прямо к царскому крыльцу –
Нипочем всё молодцу!
Саблей стражникам грозится.
Глядь: в саду пустом – девица!
«Матка боска, дева – мёд!» –
Пан ей руку подаёт.
А кругом уж слуги, стража.
Рвут и мечут: «Кража! Кража!»
Пан с девицей – за забор!
Солнце. Крепость.
Гребни гор...
7
Ночь ложилась на море Хвалынское,
Потухали в тумане костры.
По ущельям шакалы рыскали,
Шевелились ночные кусты.
Шёл дозор по лагерю сонному,
Поперёд всех – Пеструхин Илья.
Был когда-то стрелецким сотником,
Да не стало служивым житья
На Москве после «Медного бунта».
И подался Пеструхин на Дон.
А теперь вот – одетый, обутый,
И в кармане, к тому ж ещё, – звон!
Дай здоровья, Бог, батьке Степану!
...Рядом Ванька идёт Воротник.
Он с зари до зари вечно пьяный,
До того парень к зелью привык.
Вот с копьём – запорожец Микола,
Что в Дербенте из плена спасён.
Оселедец на черепе голом,
Как бунчук, носит с гордостью он.
Здесь же Прохор – бродяга бродягой, –
Что мечту о бурёнке таит.
Он сжимает копьё и с отвагой
На шатры басурманов глядит.
И роняет заветную думу:
«Вот бы, где бы землицы хватить!
После наших шурумов-бурумов
Персам мира б как раз запросить».
«Да, неплохо когда б это дело! –
Молвил сотник стрелецкий Илья. –
Кабы так, то остался б здесь смело,
В Кызылбашии, право ж, и я!»
«Тут богато, мабуть, и без вас-то,
Голутвы! – возразил им «черкас». –
Зазеваешься, кроликом в пасти
Будешь ты у удава как раз!»
«А по мне, – загорелся тут Ванька, –
Был бы ветер удачи, а там, –
Хоть на Волгу плыви, хоть на Яик.
Сам себе буду, чай, атаман!»
«Тихо, дьявол!» – прикрикнул Пеструхин.
Казака же вразнос понесло.
Словно конь, оборвавший подпруги,
Злую речь он ронял – допекло:
«Отойди, порубаю, зараза!
Сам хмельной ты, стрелецкая вошь!
Не указ мне и Стенька ваш Разин...»
«Разин тут, ну чего, брат, орёшь?» –
Грозный голос раздался знакомый,
И ступил предводитель на свет.
Ванька саблю нетвёрдой рукою
Потянул,
ан – решимости нет.
Только зависть червивая гложет...
«Эй, объелся никак белены?!» –
Прокричал атаман ещё строже.
Грянул залп.
Рог качнулся луны...
8
А Сулейман шах
Ополчается.
Каждый Стенькин шаг
Примечается.
По дорогам – пыль
Белым облаком.
С шахом – злой визирь
Рука об руку.
Он ведёт полки
Да под город Решт.
Берега реки –
Как у старца плешь.
Не укрыться там
Да не спрятаться.
И казаки в стан
Рачьи пятятся.
Отбивают штурм
Шахской конницы...
И от смурных дум
Разин клонится,
Как зелёный дуб
Да под ветрами.
На простор ему б!..
Песня спетая...
Не блестят клинки,
Порох кончился.
Помирать, братки,
Ох, не хочется!
И решает тут
Атаман вдругорядь:
«Персы всех побьют,
Может, шашки отдать?
Ан ещё один
Шанс из тысячи.
А казачьих спин
Нет, не высечь им!
Не клевать орлам
Да очей лихих...
А пошлю-ка я
Трёх гонцов своих.
Что Илью стрельца
Со товарищи.
...Коль нашёл купца,
Так товар ищи.
Чем порадовать
Сердце шахово?
Слово – радугой
Да к ушам его!
Как дождём в лицо –
Всё посулами.
Рать донских бойцов –
Шаху слугами.
Чтоб была бы здесь
Сердцу воина
И станица-весь,
Да и родина!
9. Послы
Разросся мирт вдоль всей стены дворцовой,
Вздымают кипарисы свой убор.
Дворец тройною стражей окольцован.
И вот проводят разинцев во двор.
Там шах сидит, подушками обложен,
Вздымают опахала два раба.
Телохранитель-негр сжимает ножны.
Пеструхин молвит: «Добрая изба!»
Потом поклон кладёт глубокий шаху,
Склоняются и прочие послы,
Но лишь приличья ради, не со страху,
Чтоб за невеж за морем не прослыть.
«С чем шлёт людей своих коназ урусов? –
Из свиты выйдя, их визирь пытал. –
Инбиря, может, хочет он, мускуса?
Чуреков иль одежд и покрывал?
Быть может, женщин нужно ему стройных?
Коней арабских? Жемчуга арбу?»
И отвечал Илья ему достойно:
«Мол, это всё видали мы в гробу!
А дай ты нам, великий шах, землицы,
Да реку дай с угодьями, да лес.
На той реке поставим мы станицу,
И станем бить всех – кто б к тебе ни лез!
Лишь басурманской верой не неволь нас,
Дозволь нести по жизни тяжкий хрест...»
И, толмача прослушав, недовольно
Шах повторил:
«Вам землю надо? Лес?..»
...Садилось солнце за оскалом горным,
Пылали в стане разинцев костры.
Сидел Степан с лицом от скорби чёрным.
И ждал.
Но не пришли назад послы...
10. Возвращение
На стругах – плавучий базар.
Пьяный день очумел от оргий.
Сам Степан Тимофеевич Разин
Прополаскивал водочкой горло.
На коленях лежала княжна,
Будто выловленная гагара…
Полонянка и здесь – не нужна:
Сбросил за борт он в пьяном угаре!
Ахнул люд запойный с кормы.
Всплеском Волга вздыбилась в небо.
Помутились казачьи умы.
На Дону такого, брат, не было!
И сквозь вод хрустальное зеркало
Долго видел народ как она,
Искажённая рябью мелкой,
Достигала волжского дна.
И крестились набожно люди,
Не одна тут скатилась слеза.
И желтели сквозь толщу вод груди
Не прикрытые,
как глаза...
11. Думы Степана Разина
Слушал Разин ропот на струге
И ворочалась в черепе мысль:
«Всякий плыл лишь грабить на юге,
Ну а там,
хоть ты
захлебнись,
Атаман Степан Тимофеич!..
Расползутся по норам с казной.
Им плевать на страну Расею,
Им пограбить, пожечь и – домой!
Ну а я, что же я задумал:
Натравить народ на царя?!
Как всегда будет много шума,
А потом...
Неужели и я
Поплачусь головой за дерзость?..
...Власть от Бога?
Страдания?..
Гнёт?..
Сколько я уже бар перерезал,
Ну а им не уменьшен всё счёт!
Эх, народ,
золотая Расеюшка,
Как ты сжился, братец, с кнутом!
На завалинках щёлкаешь семечки
И гори всё ясным огнём!..
Вечно хата твоя на околице,
Постучись, не дадут и пить!
Древний дух на погостах покоится,
Как тут быть,
как тут быть,
как тут быть?..
12. На Дону
Лежит Задонье будто на ладони.
Кочуют ветры здесь из дальних стран.
В степи стоят стреноженные кони,
На взгорье у реки – казачий стан.
Скуластые, обветренные лица...
Запойный, с чёртом знавшийся народ.
Внизу – к воде – порочная девица,
Сняв сарафан разорванный, идёт.
У бочки винной с чинной чередою,
Заядлых выпивох опохмеля, –
Забеглый поп кропит «святой водою»
Прибрежные овраги и поля.
Араб клинком играет из Дамаска,
Цыган на торг ведёт в узде коня.
И Разину, вишь, дарит щедро ласки
В шатре турчанка, взглядами пьяня.
И мужики с большой тверской дороги
Играют в кости, гривами тряся.
Хмельная баба спит, раскинув ноги,
В зловонной луже, словно порося.
И дезертир с казённою пищалью,
Посапывая трубочкой, притих.
Два смерда злых толкаются плечами…
Зарылся писарь в груду толстых книг.
И шляхтич Дега в красочном камзоле,
С жолнером на дурницу подгуляв,
Пересыпая речи густо солью,
Занятной байкой тешит круг раззяв.
Черкес вострит кинжал булатной стали,
Морской разбойник
вшивый шьёт жупан.
Татарочка, крутя осиной талией,
Меж бунчуков плывёт под барабан.
Сияет солнца огненный червонец,
Толпа многоязыкая гудит...
И вздрагивает царь в Москве на троне, –
На бочке, знать, он с порохом сидит!
13. Плаха
Разбудили Москву перезвоны колокольные,
Разбудили на заре ранней утренней.
Везут к месту лобному Стеньку Разина,
Следом Фролка бежит, его меньший брат.
А везут-то их на смерть лютую,
На смерть лютую, казнь жестокую
Пред очами царя православного
За разбой да за воровство зело тяжкие
Супротив бояр с воеводами.
За телегою народ валит поспешает,
Бабы крестятся, слезу смахивают,
Слезу смахивают со румяных ланит,
Да концами платков утираются.
Как привозят их к месту лобному,
Да становят как раз перед плахою,
Повалился тут ниц православный люд,
Да ударил над площадью колокол.
«А ответь ты, ответь, воровской казак, –
Думный дьяк Степана выспрашивал, –
С кем разбой чинил,
Бар-господ побивал?
Да покайся-ка, тать, в злодеяниях!»
Но стоял Стенька Разин помалкивал.
Он на плаху сложил буйную головушку,
И, очами сверкнув соколиными,
Брату слово молвил последнее:
«А прощай ты, мой брат, скоро свидимся,
На том свете с тобой повстречаемся.
Славно пожили мы на своём веку.
Не пристало робеть нам, детинушка,
Перед смертью, старухой беззубою!»
1984 – 2021 гг.