РОБЕРТ САУТИ
(1774 – 1843)
ДОНИКА
(Баллада)
На самой вершине отвесной скалы,
Всегда величав и суров,
Озеро, тенью своей омрачая,
Замок стоял Арлинков.
Рыбак не забрасывал в озеро сеть,
Не плыл там, качаясь, чёлн,
И ласточка, прочь улетая, крылами
Его не касалась волн.
От этих брегов убегали стада
В дикой тревоге гурьбой,
Хоть солнце палило, и мучила жажда
В летний полуденный зной.
Случалось и так, что ветер осоку
У озера не шевелил,
А волны, пенясь, поднимались высоко,
И рокот от них исходил.
Бывало, что буря прибрежные сосны
Готова была с корнем рвать,
Но непостижимо всегда оставалась
Спокойной водная гладь.
А если кому-то Смерть угрожала
Там, где стоял Арлинков,
То странная музыка где-то звучала
Из бездны и вдоль берегов.
Лорд Арлинков был уже стар,
Была у него только дочь.
Девушку эту Доникой назвали,
Красою - что лунная ночь.
Была она точно цветок на заре,
Румянец пылал как костёр,
Наполнен был музыкой голос, и томным
Был этой девушки взор.
В Финляндии не было краше её,
Отец несказанно был рад,
Всем сердцем любил, но больше других
Любил её друг Эберхард.
Вместе хотели они заключить
Брачный союз вековой,
И близок был день, когда станет Доника
Юноше верной женой.
Вдоль озера шли они вечером чудным
Вместе, молчанье храня,
На склоне холма в тишине отражались
Краски ушедшего дня.
Не было волн, и ярко сияла
Широкая водная гладь;
Рядом с Доникой собачка бежала
И всё норовила играть.
Юность, любовь, и здоровый румянец…
О, как же она хороша!
И к Эберхарду стремилась
Её молодая душа.
Было всё тихо как перед бурей –
Ни звука, ни ветерка,
Ни мелкой волны, ни слабого гула
Грядущего издалека.
Непостижимо, откуда-то снизу
Послышалась музыка вдруг…
Странный и мрачный плыл над водою
Смерти торжественный звук.
Щёки Доники вмиг побледнели,
Звуки достигли буйств,
И Эберхарду на руки
Дева упала без чувств.
Юноша громко от ужаса вскрикнул,
О помощи стал голосить,
Дико глядел и тряс он девицу,
Пытаясь её воскресить.
Но ожили вскоре мысли о лучшем,
(Бывают ещё чудеса),
В дрожащих руках Эберхарда
Девица открыла глаза…
И на руках его зашевелилась,
Будто от тяжких оков
Освободилась… и зашагала
Прямо к себе в Арлинков.
Уже не вернётся ланитам
Прежний оттенок живой;
Щёки её стали белы, а губы
Вовсю отдают синевой.
В глазах её карих когда-то,
Теперь непонятно блистал
Пронзительный луч, и на лике
Бледный оттенок лежал.
Собака, что с нею играла,
Свою госпожу увидав,
В неистовом страхе бежала:
И выла, хвостик поджав.
Но Эберхард был ей верен,
Всё также её любил,
Смотрел на неё он с надеждой,
И подолгу грустил..
А посчитав, что она исцелилась,
Решил он: пора наконец
Назначить тот день, когда они оба
Смогут пойти под венец.
И когда этот день долгожданный настал,
Пошли они шумной толпой
В храм, чтобы там наконец заключить
Брачный союз вековой.
И вот они встали у алтаря,
Свершить свой обряд – как вдруг
От тусклых свечей едкий дым побежал
И серой запахло вокруг.
И вот уже юноша тёплой рукой
Запястье невесты берёт,
И чувствует, ужас! - рука у Доники
Холодною стала, как лёд.
Он громко воскликнул, когда перед ним
Призрак бестелый стоял,
И Эберхард в видении этом
Свою Донику узнал.
Демон, что был в её теле,
Покинул её наконец…
Стоял Эберхард, вокруг ни души,
А рядом лежал мертвец…
Комментарии
В 1831 году В.А. Жуковский сделал вольный перевод одноименной баллады Саути (1797). В комментариях к изданию "Английская поэзия в переводах В.И. Жуковского сказано: "Жуковский притушил "местный колорит", изменил имя героя, топонимы, стихотворный размер и сократил балладу на одну строфу". У Жуковского отец Доники назван Ромуальд, а жениха звали Эврар, когда в оригинале соответственно Арлинков и Эберхард. Там же приведено авторское предисловие к английскому изданию, которое привожу здесь: «В Финляндии есть замок под названием Нью-Рок, окружённый каналом неслыханной глубины, вода в нём чёрная, рыба весьма неприятна на вкус. У воды часто видят призраков, они предвещают смерть либо коменданта крепости, либо кого-нибудь из старших офицеров. Чаще всего призрак появляется в виде сладкоголосого арфиста, играющего и резвящегося над водой.
Рассказывают о некой Дони;ке, после смерти которой Дьявол на два года завладел её телом, о чём никто не подозревал, потому что она была как живая, разговаривала и ела, хотя и очень помалу; и единственным признаком смерти была глубочайшая бледность лица её. Однажды один чудотворец увидал её в обществе других девушек, подошёл и сказал: «Прекрасные девушки, зачем вы гуляете с этой мёртвой девой, которую почитаете за живую?» И тогда уничтожились волшебные чары, и тело упало замертво.
Нижеследующая баллада основана на этой легенде. Её можно найти в примечаниях к «Иерархии благословенных ангелов», поэме Томаса Хейвуда, 1635».
-------
Robert Southey
Donica
(Ballad)
High on a rock, whose castled shade
Darken'd the lake below,
In ancient strength majestic stood
The towers of Arlinkow.
The fisher in the lake below
Durst never cast his net,
Nor ever swallow in its waves
Her passing wings would wet.
The cattle from its ominous banks
In wild alarm would run,
Tho' parched with thirst and faint beneath
The summer's scorching sun.
For sometimes when no passing breeze
The long lank sedges waved,
All white with foam and heaving high
Its deafening billows raved;
And when the tempest from its base
The rooted pine would shake,
The powerless storm unruffling swept
Across the calm dead lake.
And ever then when Death drew near
The house of Arlinkow,
Its dark unfathom'd depths did send
Strange music from below.
The Lord of Arlinkow was old,
One only child had he,
Donica was the Maiden's name
As fair as fair might be.
A bloom as bright as opening morn
Flush'd o'er her clear white cheek,
The music of her voice was mild,
Her full dark eyes were meek.
Far was her beauty known, for none
So fair could Finland boast,
Her parents loved the Maiden much,
Young Eberhard loved her most.
Together did they hope to tread
The pleasant path of life,
For now the day drew near to make
Donica Eberhard's wife.
The eve was fair and mild the air,
Along the lake they stray;
The eastern hill reflected bright
The fading tints of day.
And brightly o'er the water stream'd
The liquid radiance wide;
Donica's little dog ran on
And gambol'd at her side.
Youth, Health, and Love bloom'd on her cheek,
Her full dark eyes express
In many a glance to Eberhard
Her soul's meek tenderness.
Nor sound was heard, nor passing gale
Sigh'd thro' the long lank sedge,
The air was hushed, no little wave
Dimpled the water's edge.
Sudden the unfathom'd lake sent forth
Strange music from beneath,
And slowly o'er the waters sail'd
The solemn sounds of Death.
As the deep sounds of Death arose,
Donica's cheek grew pale,
And in the arms of Eberhard
The senseless Maiden fell.
Loudly the youth in terror shriek'd,
And loud he call'd for aid,
And with a wild and eager look
Gaz'd on the death-pale Maid.
But soon again did better thoughts
In Eberhard arise,
And he with trembling hope beheld
The Maiden raise her eyes.
And on his arm reclin'd she moved
With feeble pace and slow,
And soon with strength recover'd reach'd
The towers of Arlinkow.
Yet never to Donica's cheek
Return'd the lively hue,
Her cheeks were deathy, white, and wan,
Her lips a livid blue.
Her eyes so bright and black of yore
Were now more black and bright,
And beam'd strange lustre in her face
So deadly wan and white.
The dog that gambol'd by her side,
And lov'd with her to stray,
Now at his alter'd mistress howl'd
And fled in fear away.
Yet did the faithful Eberhard
Not love the Maid the less;
He gaz'd with sorrow, but he gaz'd
With deeper tenderness.
And when he found her health unharm'd
He would not brook delay,
But press'd the not unwilling Maid
To fix the bridal day.
And when at length it came, with joy
They hail'd the bridal day,
And onward to the house of God
They went their willing way.
And as they at the altar stood
And heard the sacred rite,
The hallowed tapers dimly stream'd
A pale sulphureous light.
And as the Youth with holy warmth
Her hand in his did hold,
Sudden he felt Donica's hand
Grow deadly damp and cold.
And loudly did he shriek, for lo!
A Spirit met his view,
And Eberhard in the angel form
His own Donica knew.
That instant from her earthly frame
Howling the Daemon fled,
And at the side of Eberhard
The livid form fell dead.