ЖЕНЬКА
В самолете стало немного прохладно, и Женька набросил на плечи жены тоненький, как папиросная бумага, плед: ей явно было холодно, только во сне она этого не замечала, а только съежившись в кресле, старалась согреть себя своим собственным дыханием. Это выглядело немного комично, и, не раздумывая, он укрыл ее в придачу и своим пледом.
Тамара ничего этого не почувствовала, только, повернувшись на другой бок, еще выше подтянула плед, укрывшись почти с головой, и по ее ровному дыханию было понятно, что она начинает согреваться.
«Девушка, простите, можно стакан воды со льдом?» - спросил Женька, беспрерывно снующую туда и обратно стюардессу, по-английски.
«Одну, минуту» - с улыбкой пропела она в ответ.
Осушив залпом стакан ледяной минералки, он с завистью посмотрел на отданный жене плед, и взглянул на часы, время на которых, словно остановилось.
«Надо заснуть» - подумал Женька, закрывая глаза, но сладостные воспоминания, какой-то неуловимой волной унесли его снова в далекий предновогодний Челябинск…
Новый Год, они с Тамарой решили встречать вместе у нее в комнате: на праздники она оставалась одна, все разъезжались по домам, на каникулы. Такого счастливого момента,
побыть только вдвоем им еще никогда не представлялось. Женька стал в общежитии на столько своим, что уже беспрепятственно мог подниматься к своей девушке в любое время, но никогда не позволял себе задержаться у нее в комнате надолго, да и вечно торчащие
рядом девчонки, совсем не располагали его пребывать там лишнюю минуту. Он лишь заглядывал к ним, предварительно постучавшись, чтобы напомнить о своем присутствии.
Ждать, порой, ему приходилось долго, ведь ни для кого не секрет, как женщины умеют куда-нибудь собираться, а Тамара в этом, оригинальностью не отличалась, даже наоборот,
так что, терпением нашему воздыхателю надо было обладать ангельским.
Но предстояла новогодняя ночь, первая ночь вдвоем, когда никто, ни за что не посмеет нарушить этого долгожданного уединения, и Женька все последние дни жил в предвкушение этого момента, быть может, самого важного для него за все 18 лет
жизни. И пусть восемнадцать ему только через месяц, но какое это могло иметь значение
для влюбленного юноши, давно ощущающего себя взрослым. Он заранее продумал, как останется у Тамары, чтобы не навлечь на нее неприятности, создав полную иллюзию для вахтерши, что покинет общежитие строго в одиннадцать, как того требовали правила.
Как утром выходить незамеченным, он пока не думал, хотя отвлечь, уставшую за ночь бабушку, было бы совсем не сложно.
Женька пришел часов в семь – восемь, заранее притащив в комнату бутылку Шампанского и разную провизию для новогоднего стола, чтобы позже ему ничего не мешало проникнуть сквозь оборонительные редуты недремлющей вахтерши и двоих дежурных, которых всегда назначали в выходные и праздничные дни. Но Новый Год – праздник особый, и на вряд ли дежурным придет в голову задерживаться на своем посту хотя бы до десяти часов. На это Женька и рассчитывал. Расчет оправдался, и он в положенное время, не успев сбросить с себя покрытое снегом пальто, уже кружил на руках свое любимое создание, беспрестанно целуя ее в губы, щеки, шею, плечи. Они, наконец-то, были одни, и впереди была целая, как тогда им казалось, бесконечная, новогодняя ночь, ночь, обещавшая неповторимые мгновения полного счастья. Они оба ждали от нее, чего-то, особенного, запоминающегося на всю жизнь, но боялись сами себе в этом признаться. Оттого, в комнате висело легкое напряжение, неуловимое чувство тревоги, возбуждающее, с одной стороны, неодолимое желание, а с другой, какой-то неведомой силой, сдерживающее их нарастающие с каждым мгновением, эмоции.
Праздничный стол не отличался изысками: типичный, наскоро накрытый стол, с, довольно, простеньким ассортиментом блюд. Дома у Женьки всё могло быть намного праздничней и, несомненно, вкуснее, но там они бы снова оказались под неусыпным надзором бабушки и вездесущей, еще хуже, ужасно любопытной младшей сестры Наташки. Мама, как и во все праздничные дни, дежурила на «скорой» за двойную оплату и ничем не могла нарушить их идиллии. А им хотелось глотка истинной свободы, чтобы никто не смог вторгнуться в их, и только их, маленький мир. Часы неумолимо отсчитывали последние минуты старого 1969 года, и Женька открыл шампанское. Ни радио, ни телевизора в комнате, конечно, не было, и они заворожено следили за секундной стрелкой ручных часов.
И когда она возвестила о приходе Нового Года, чокнулись простыми гранеными стаканами:
«С первым нашим Новым Годом, родная!»
«С новым Годом, с новым счастьем, Женечка!»
Поставив стаканы на стол, они долго и самозабвенно целовались, забыв о том, что после вина не плохо бы и закусить, чем Бог послал. Но это их, похоже, совсем не интересовало,
Объятия становились все теснее и жарче, поцелуи откровеннее и дольше, а Женькины руки уже лихорадочно блуждали по всем сокровенным местам, такого близкого, но все еще неимоверно далекого, но оттого еще более дорогого ему тела. Он чувствовал, что их одолевает одно и то же желание, но какая-то неведомая сила сдерживала их, с каждой минутой все больше разгорающуюся страсть. Уже были нарушены все границы дозволенного, от неминуемой близости перехватывало дыхание, и тела охватывал нервный, но такой приятный, словно проникающий вовнутрь и охватывающий всё их существо, озноб. На пол полетела одежда, но они, как будто этого не замечали, ни на секунду, не отрываясь, друг от друга.
Женькино сердце предательски колотилось в груди, в висках стучали тысячи молоточков, а руки вдруг перестали слушаться. Он чувствовал каждой клеточкой близость своей возлюбленной, ощущал на себе ее горячее дыхание и дрожь, пробегавшую стремительной волной по ее нежной шее, трепетной груди, бархатистым бедрам. Женька целовал свое божество от кончика уха до пальчиков на ногах. Его горячие губы скользили по перевозбужденному, но еще не податливому телу и целовали каждый сантиметр…
«Боже, какое блаженство, люблю тебя, люблю…» - шептал он, уже не в силах совладать
с собой…
«Я тоже тебя люблю, мой родной, мой, мой, мой…»
Дальше они уже ничего не осознавали, став на мгновение одним целым, когда силы и неукротимая страсть одного, безотчетно передаются другому и уносят куда-то далеко-далеко от земли в райские кущи еще непознанного до конца, восторга любви. Время в этот миг для них остановилось, или они просто потеряли чувство времени среди новых неизведанных, но таких сладких и трепетных чувств их новой реальности…
Ужин на столе так и остался нетронутым, и, до ужина ли им было в эти минуты, когда они хлебали счастье большой ложкой и не могли никак утолить ни голода, ни жажды…
А потом, овладевшая всем их существом, сладкая истома, как волшебным опахалом, накрыла «брачное ложе» и чувство вселенского покоя овладело их, еще такими ранимыми душами. Они уснули в объятьях, может быть не таких страстных, но теплых и нежных.
Еще несколько минут назад, совершенно чужим людям, как по мановению волшебной палочки, предстояло встретить свой первый рассвет новой жизни, самыми родными и близкими на этой огромной бренной земле…
А за окном цвела своей удивительной неповторимостью первая ночь нового года, первая ночь новой жизни, и только бесстыжая луна, укутанная в перину пушистых облаков была единственным свидетелем рождения на свет новых, мужчины и женщины…