Он, наверное, единственный из поэтов ХХ века, чья жизнь оборвалась от удара молнии...
Поэт и переводчик Геннадий Капранов (1938-1985), несомненно, один из лучших лириков, чьё творчество тесно связано с Казанью, и, может быть, самый проникновенный из них. Посмертная книга его стихов «Я чист, как родниковая вода…» (2008), которой была присуждена посмертно Литературная премия имени Г.Р.Державина - тому доказательство. Всякий хороший поэт искренен по определению, однако у некоторых из них есть и качества, встающие порой между чувством и его воплощением на бумаге. И тогда сквозь самые неожиданные метафоры и рифмы, самый сложный синтаксис, самое тонкое цитирование начинают просвечивать снобизм и кокетство автора, мастерство довлеет над чувством и накал поэтического высказывания снижается.
Искренность же Капранова кажется абсолютной. Ничто не стоит между ним и читателем, ничто не искажает его строк, никакие «задние мысли» не способны вклиниться в его речь. Исповедальность, о которой в свое время говорил, характеризуя стихи Капранова, Евгений Евтушенко, - базовая человеческая и поэтическая (а граница между человеком и поэтом здесь практически незаметна) черта Капранова. Не случайно он даже подводит под нее «теоретическую основу» - в тех своих строчках, где пишет, что искусство слова дает поэзии лишь одежду, а тело ее – смысл, и что как ни бренно это тело, одежда «бреннее его».
При таком градусе открытости поэтическая речь почти неизбежно тяготеет к простоте. И у Капранова она простая – при любом, и часто вовсе не простом, течении его мысли. Это значительная, глубокая простота – та самая, в которую, по словам Пастернака, нельзя в итоговые годы «не впасть, как в ересь». Вместе с тем стихотворная речь Капранова свободна и богата – по размерам и ритмике, по лёгкости и разности рифм – например, не очень часто применяемых нынешними поэтами дактилических.
Добавлю, что Геннадий Капранов – поэт отчетливо городской, и город, в котором он живет, его люди, улицы, трамваи проступают в этих строчках вне зависимости от желания автора создавать цельный портрет среды обитания. Эта среда не сказать чтобы радушна, а порой просто мучительна для поэта, но он чересчур любит и доверяет жизни, чтобы унывать. Его поэзия смела, страстна и изначально, природно оптимистична – даже когда поэт возмущается или предостерегает. И талантлива – в повороте мысли, в сравнении, в незамысловатом на первый взгляд перечислении действий, признаков, предметов, – ведь живой мир под поэтическим пером возникает только из точности, точность и есть талант:
Солнце, ягоды, глина и волки,
камни, звёзды, орехи, жуки,
дождик, змеи, роса и иголки,
птицы, листья, туманы, пески…
Русская лирическая поэзия в Казани имеет давние и славные традиции. Геннадий Капранов – один из достойных ее продолжателей в 20 веке наряду с такими поэтами, как Вероника Тушнова и Сергей Малышев. И еще одно имя неизбежно приходит в голову при чтении книги Капранова – это имя его тезки и ровесника москвича Геннадия Шпаликова. Очень многое роднит этих людей – не только черты поколения, но и житейская неприкаянность, и трагическая личная судьба, и, кажется, совсем без усилий найденная ясность поэтического слова, проистекающая из ясности души. «Я чист, как родниковая вода...»
Геннадий КАПРАНОВ
***
Мама, я не заметил,
но с какого-то дня
одинок я на свете,
только ты у меня.
Я не нужен нисколько
ни звезде, ни судьбе,
ни любви - разве только
сам себе да тебе.
Я тебя обнимаю
и целую под бровь.
Я теперь понимаю,
что такое любовь.
***
Всё, что умеем мы руками,
ничтожно по сравненью с тем,
что мы умеем языками.
И слава богу, я не нем.
Знаком с английским я.
C французским?
С французским -
разве что знаком…
А вот рифмую
только русским –
родным народным языком!
Пусть слишком слабы руки эти –
Кричу мирам и городам:
Ни за какую власть на свете
Я власть поэта не отдам!
ПРОСТЫЕ ВЕЩИ
Будто в Петербург — Рязань,
глупый школьник вдохновенья,
я в гостиницу «Казань»
нёс мои стихотворенья.
То есть так назвал бы их,
скажем, школьный литератор.
Нес я кое-что
из рифм,
тропов
и аллитераций.
Воду в ступе я толок:
вот, мол, сочинитель местный...
Головой под потолок
и убийственно известный,
вниз спускаясь метров с двух
и телесно и душевно,
снизошел не высший дух —
настоящий Евтушенко!
Евтушенко дал мне стул,
растянулся на кушетке,
взял листки мои,
вздохнул
и...
наверно, акушерки
так вот делают аборт;
сжавши ручку с пастой красной,
взял вступительный аккорд.
Ручка - инструмент опасный! —
начала скрести грехи,
умерщвляя их моментом...
Корчились мои стихи
под блестящим инструментом.
Я сидел и дым пускал,
искурил полпачки «Шипки»...
Ой, какие допускал
я глупейшие ошибки!
Хоть к «расправам я привык,
но — с поэзией прощался:
«беловик» мой — в черновик
очень грязный превращался.
Взяв назад свой «фолиант»,
весь я сдался: «Бейте хлеще!»
Он мне: «У тебя талант —
говорить простые вещи».
(1978 г.)