ПАВШИМ И ЖИВЫМ, ИЗВЕСТНЫМ И НЕИЗВЕСТНЫМ,
ВОИНАМ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
ПОСВЯЩАЕТСЯ!!!!!
"Они Победы кузнецы".
Победа и беда
чарка за павших, ты горька.
Беда в начале,
мы в сорок первом отступали.
Мы отступали до Москвы,
а дальше нет земли.
Мы на смерть встали,
Россию, Родину мы защищали.
И костью в горле немца встал,
блокадный Ленинград.
На девятьсот дней
он в нём застрял.
Потом был Сталинград,
от Курска мы пошли назад.
На запад мы пошли,
забрезжила Победа впереди.
А до неё и после,
могилы, обелиски и кресты,
От Питера, Москвы,
до Австрии земли.
Европа в обелисках и крестах,
могильных холмиках, холмах.
Там деды, прадеды лежат,
а чаще неизвестен там солдат.
Могилы от Синявинских высот,
до Бранденбургских, каменных ворот.
Цена большая,
смерть брала, всех не разбирая.
Брала всегда, везде,
вот паренька убило, по утренней заре.
В ночном полёте,
сгорели девчонки в самолёте.
Они все жертвы той войны,
они Победы кузнецы.
А мы их дочери сыны
и внуки, что без дедушки росли.
А дальше, дальше,
ты стихи пиши,
Россию славь,
как славили они.
Да не забудь цветы
к могилкам принести,
светлы Победы дни,
да зори холодны.
"Не плачь, слезу утри".
Поговорим о войне, о небе,
как жаль, что я там не был.
Поговорим о боевых друзьях,
что мёртвыми остались на полях.
Поговорим, друг мой,
нальём, помянем по одной.
Они за нас с тобой,
ушли в последний бой.
Поговорим, как они летали,
как стопку горькой выпивали.
Поговорим, слезу утри,
они воевали, как могли.
Могли бы жить, любить,
судьба распорядилась, им не жить.
Так будем жить,
они не долюбили, нам любить.
Смотри, им по семнадцать, девятнадцать.
А в бой ушли, как мужики,
за нас с тобой ушли,
ушли воевать и драться.
Нальём, помянем по второй,
они лежат за нас с тобой.
Лежат в земле сырой,
пусть будет вечным им покой.
Не плачь, слезу утри,
их не вернуть, их дни прошли.
А на могилку, положи цветы,
и поклонись, до самой до земли.
Они в нашей памяти живы,
не забывай, сюда ты приходи.
Прохладны в мае дни, смотри,
берёза ветви склонила до земли.
Не плачь, слезу утри,
могилку, почище прибери.
Они для нас Победу принесли
а ты живи, как жили бы они.
Поплачь, так легче будет,
а мы их помним, не забудем.
Не забудем, вновь придём,
придём и вместе помянём.
"Где почести погибшему под Ржевом".
Он умер под Ржевом, иль погиб,
русский, узбек, казах, калмык.
В земле не похороненный,
он до сих пор лежит.
В яростной атаке,
с винтовкой наперевес,
упал он замертво,
в моём стихе воскрес.
Просил предать земле,
ужель про нас забыли все.
И если можно,
то сообщи родне.
Страну мы защищали,
и все там пали.
А в похоронке, без вести пропал,
грузин, таджик и камчадал.
Больше шестидесяти лет,
с тех давних пор прошло.
Где почести погибшему под Ржевом,
иль вам давно уж всё равно.
Миллион ребят, Святых солдат,
под Ржевом косточками белыми лежат.
Вы нас забыли, иль память вам отбили,
хотя бы по-человечески нас всех похоронили.
Земле предали, не забыли
и крестик скромный водрузили.
Защищали мы вас, тебя,
уже забыла нас страна.
Мы своей жизни, молодости,
для защиты Родины не пожалели.
А вы даже песнь поминальную
нам не спели, иль вы все очерствели.
Очнитесь,
солдату,
защитившему страну,
колени преклоните.
Последний долг отдайте,
потом на лаврах почивайте.
Я просьбу павших исполняю,
за них в стихе прошу, напоминаю.
"Они закованы в оковы".
Чем дальше дни былой войны,
тем горше в памяти людской они.
Они на века закованы в оковы
и рвутся к нам салютом новым.
Слезой стекают по щеке,
недав забыть ни вам, ни мне.
И фотографией в альбоме,
в семье и в каждом доме.
Они той памятью народной,
солдатом, отстоявшим нам свободу.
Они тем холмиком, что в поле,
куда ведут детишек школы.
Они те прадеды, деды, отцы,
что жизнью защитили честь страны.
Они закованы в оковы,
в холмах и обелисках новых.
И им не встать для жизни снова,
они на века закованы в оковы.
И в память нам салютом снова.
"Я видел".
Я видел слёзы, ордена,
когда закончилась война.
Я видел вдов, сирот,
в беззвучном крике рот.
Я видел всё в немом кино,
там горе, радость,
в чёрно, чёрно-белом,
цветным салютом проросло.
Я видел ненависть и злость,
всё в рукопашном там сошлось.
Оно стоп-кадром в памяти осталось,
и слёз мужских я видел жалость.
Я видел самокрутку после боя
и как по чарке перед боем стоя.
Как хоронили после боя в поле
и похоронки со слезами горе.
Я видел над Берлином алый стяг,
и по брусчатке победителей печатный шаг.
Я видел дробь барабанов у Кремля,
я видел, тогда закончилась война.
Я видел всё в кино
и хронику войны я видел.
Я видел, видел,
враг Родину обидел.
Я видел дробь барабана у Кремля,
напоминает, ещё не кончена война.
Пока прах последнего солдата,
не приняла с салютом, почестью земля.
"Сколько вас мальчишек по полям лежат".
Кости, кости, кости,
черепа и снова кости.
Я на воинском погосте,
рядом с новыми гробами.
Я на воинском погосте,
у большой могильной ямы.
Черепа и снова кости,
я на воинском погосте.
Щемит что-то сердце,
а в глазах слеза.
Сколько вас мальчишек,
забрала война.
Щемит что-то сердце,
а в глазах слеза.
Горсть земли на гробик,
бросила рука.
И сухим салютом,
в сердце, как стрела.
Горсть земли на гробик,
бросила рука.
Сколько вас мальчишек,
по полям лежат.
И сухим салютом,
в сердце без ножа.
"Кто защитников всех кинул".
Я сегодня, как все вы,
праздник вспомнил у страны.
Той страны, что нет в помине,
кто защитников всех кинул.
Кто теперь её чрез хер,
кто теперь для всех пример?
Кто ей славу добывал,
кто в окопах умирал.
Кто её хребет и честь,
кто на смерть в бою за Брест.
Кто под Курском и Орлом,
В Севастополь, хоть ползком.
Кто в блокадном Ленинграде,
как в болотах замерзали.
Как вошли в Берлин проклятый,
кто погиб в бою под Прагой.
Кто в Афгане и Чечне,
всех безвестных на Земле.
Вспомнил всех по всей стране,
кто под Ржевом, Помераньем,
лёг костьми, бесславно канул.
Вспомнил, нет, не позабыл,
кто щитом страны той был.
Всех, кто Родине служил.
Я сегодня, как все вы,
праздник вспомнил у страны.
Той страны, что нет в помине,
кто защитников всех кинул.
Кто теперь её чрез хер,
кто теперь для всех пример?
"Письма-Треуголки, в них войны судьбы, осколки".
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
С фронта весточка скупая,
штемпель, почта полевая.
Фиолетовым, на-белом,
иль простым карандашом.
Фразой, выстрелом в упор,
снова в бой, мы наступаем.
Враг коварен и хитёр.
Строки смазаны дождём
иль скупой мужской слезой.
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
Как живёшь, моя родная,
жив ли дедушка Егор.
В них великая страна,
деды, внуки, сыновья.
В них страданья и разлуки,
боль утрат, страна в разрухе.
Смерть, любовь, война, весна.
Вся страна от А до Я.
В них великая страна
и беда на всех одна.
В мозг и память навсегда.
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
Там боль утрат
и лихолетье дней.
Там слезы вдов,
сирот и матерей.
Потеря близких и родных
и боевых друзей.
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
С фронта весточка скупая,
штемпель, почта полевая.
Фиолетовым, на-белом,
иль простым карандашом.
Фразой, выстрелом в упор,
снова в бой, мы наступаем.
Враг коварен и хитёр,
строки смазаны дождём.
Иль скупой мужской слезой,
как живёшь, моя родная,
я теперь уже сапёр.
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
Пашем мы на бабах,сынко,
лошадёнок нет у нас.
На коровах, что остались,
а за плугом ребятня.
Снова смазана строка,
а Егор недавно помер,
смерть прибрала старика.
Не болел, мы голодаем,
ведь картошка вся еда.
В них великая страна
и беда на всех одна.
Вся страна от А до Я.
Письма-Треуголки,
в них войны
судьбы, осколки.
Цензор письма проверяет,
чтоб крамола не прошла.
Строки, строчечки марает,
и донос в НКВД.
Ты в штрафбате повоюешь,
ну, а мать на Колыме.
"Тем, кто горбатились в войну".
Поставьте памятник крестьянам,
тем, кто горбатились в войну.
А не безмозглым тем баранам,
что промотали всю страну.
Поставьте памятник во поле,
у перекрёстка всех дорог.
Чтоб каждый мог бы помолиться
и помянуть в тиши лугов.
Поставьте памятник всем матерям,
тем, кто Победу добывал.
Всем тем, кто коркою питался,
страну с разрухи поднимал.
Поставьте памятник родной деревне,
что брошена на произвол судьбы.
Поставьте памятник сиротам,
всем не дождавшимся отцов.
Поставьте памятник всем ротам,
погибшим на полях боёв.
Поставьте памятник народу,
всем, кто горбатились в тылу.
Поставьте памятник безвинно убиенным,
кто брёл этапом в лагеря.
Поставьте памятник безвинно осуждённым,
кто умер в этих лагерях.
Поставьте памятник в России,
её сынам и дочерям.
Чтоб каждый мог бы помолиться
и помянуть своих дедов.
Поставьте памятник во поле,
у перекрёстка всех дорог.
Поставьте памятник сиротской доле,
всем тем, кто вырос без отцов.
Поставьте памятник во поле,
у перекрёстка всех дорог.
Чтоб каждый мог бы помолиться
и помянуть в тиши лугов.
"Я пишу на белом, белом".
В той эпохе чёрно-белой,
где тонов почти что нет.
Я пишу на белом, белом,
чёрным, чёрным о войне.
Я пишу слеза скупая,
я её совсем не ждал.
По щеке моей сползает,
вся от скорби горяча.
Лица там мне все родные,
мне сквозь время говорят.
Говорят, за что воюют
и по ком они скорбят.
Кто погиб в бою последнем,
не дождавшись светлых дней.
Я во сне опять воюю,
дед, отец со мной на ней.
Эх, пехота мать родная,
ты царица всей войны.
Дед, отец со мной шагают,
по полям былой войны.
Пол России полыхает,
звуки выстрелов слышны.
Вновь пред боем наливают,
смерть с усмешкою стоит.
Кто из вас заговорённый,
ты в сторонку отойди.
Ну, а ты почти ребёнок,
на глазах у всех умри.
Похоронку мать получит,
что геройски ты погиб.
Пей наркомовские двести,
а положено по сто.
Ведь от роты половина,
в прошлый бой вас полегло.
Захмелеешь с голодухи
и развяжется язык.
В бой пойдешь
опять ты первым,
позади заградотряд.
Будешь ты кричать
пред смертью,
материться на врага.
"Что Господь для нас послал".
Вонь и грязь и трупный запах,
всё окопная война.
Вши по телу под рубахой,
сплошь немытые тела.
Нечистоты и окурки
и сортира здесь нема.
Сволочь снайпер, третьи сутки,
трупы некому убрать.
Мы стоим здесь в обороне,
ни туда и ни сюда.
И наркомовских не видно,
дождик льёт, как из ведра.
На НП скрипит гармошка,
а в окопах сплошь вода.
Взводный чешется нещадно,
задолбала гнида, вша.
Гимнастёрки серы, грязны,
а махорка сплошь труха.
Лица грязные не бриты
и колтун уж в волосах.
Сапоги почти разбиты
и обмотки на ногах.
Пьём небесную водицу,
что Господь для нас послал.
Надоело в обороне,
анекдотец за углом.
Всё затихло перед боем,
всё затихло пред рывком.
Ждём ракету в наступленье,
а закусим рукавом.
"Встаньте роты, батальоны".
Встаньте роты, батальоны,
все погибшие в войне.
Внуки вас зовут к отмщенью,
снова горе по стране.
Встаньте все, кто солидарны,
враг коварен и силён.
Встаньте армий командармы,
кто крещён и не крещён.
Встаньте воины России,
все, кто без вести пропал.
Встаньте юнги и матросы,
над Россией вновь беда.
Встаньте вновь в шеренгу смело,
по порядку рассчитайсь.
В бой идти пора всем снова,
на заклятого врага.
Я стою в день Первомая,
на кладбище у могил.
Всех погибших поминаю
и слеза скупа бежит.
В прах повергнута Россия,
внуки по миру пошли.
В день Победы зарыдаю,
не поднять вас из могил.
Встаньте все, кто солидарны,
кто услышит здесь меня.
Встаньте воины России,
в светлый праздник Первомай.
Я один здесь на кладбище,
да на небе облака.
А вокруг кресты могильны,
ветер всхлипнул во кустах.
Внуки вас зовут к отмщенью,
снова горе по стране.
Капли слёз с небес упали,
громыхнул весенний гром.
По щекам моим сползали,
со слезами пополам.
Я скорбел, они стучали,
по крестам и деревам.
Небо, ветер лишь узнали,
весть печальную о том.
В прах повергнута Россия,
внуки по миру пошли.
Всех погибших поминаю
и слеза скупа бежит.
В день Победы зарыдаю,
не поднять вас из могил.
"Взвыл он раненным вдруг зверем".
Снова Май, и шалый ветер вновь чудит по всей стране.
Провода пооборвал он, крыши сбросил кое-где.
Создал он хлопот не мало в городках и на селе.
Веселился ветер вволю, иль объял его кураж.
Дерева, как спички, с корнем, и фургоны через раз.
Машинёнки, что по плоше, вверх ногами, на попа.
И крутил у них колеса, ребятишек веселя.
На окраине села выбил стёкла походя.
Вихрем мчался чрез деревню, вверх подбросил поросят.
Те визжали все истошно, в лужу просятся назад.
А бурёнку сунул мордой, в деревянненький забор.
На рогах её ворота, сено всё куда-то спёр.
Кур крутнул разок другой, походя, само собой.
И по полю за дорогой чрез подлесок пролетел.
В городишко он нежданным на окраину влетел.
Гость не гость, хозяин вроде, пыль поднял под небеса.
Шкодил, просто колобродил, как повеса иль балда.
Мужичков под захмелевших, стукнул лбами просто так.
А кафешку без людишек, вдруг отправил в небеса.
Поиграл ей там немножко, двери окна разобрал.
Через улицу к сторожке, близ кладбища побросал.
Взвился мусором и смерчем аж под самы облака.
И стоял младым повесой, пред кладбищем, как и я.
Чрез калитку на кладбище, ветер шалый вслед за мной.
По дорожкам он шагает, подвывает за спиной.
В небе солнышко сияет, по кладбищу я иду.
Ветер шалый вопрошает, что забыл и что ищу.
Присмирел, кусты качает, в кронах белкою бежит.
Я молчу, он вопрошает, что же всё же я ищу.
Средь могил со мной плутает, смотрит, что же я ищу.
Так дошли мы до могилы, под берёзами она.
Там лежат мужи служивы, да заброшена она.
Здесь имён фамилий много, чаще просто рядовой.
И надгробья все облезлы, шалый ветер за спиной.
Он крутился лёгким смерчем, по надгробьям пробежал.
Взвыл он раненным вдруг зверем и сухой травой упал.
"Вороной белой".
Старый дом, со старыми жильцами,
они все чьи-то папы, мамы.
С поблекшими от старости глазами
и скорбной речью со слезами.
Они не бродяги, не бомжи,
а в интернате, старухи, старики.
Их дети, внуки где-то там,
разъехались по разным городам.
Их в интернат, как старый хлам.
Судьбой наказанный герой,
последний из плеяды той,
что насмерть встали под Москвой.
Старуха с ревматичными руками
и мыслями в блокадном Ленинграде.
Они осколки той эпохи,
их кто-то, где-то бросил.
Их бросила страна родная,
как мачеха для всех чужая.
И я, увидев их, опять рыдаю,
Рыдаю у калитки в старый дом,
они не виноваты, иль виноваты,
скажите, иль ответьте в чём?
Обед и ложка с жидким супом,
как будто бы опять война разруха.
Стоят дома для престарелых,
чиновникам до них нет дела.
А я среди поэтов, вороной белой,
опять не с властью и не в тему.