В стекло вмурованный багряный цвет
качается, когда его чуть ближе
к свече придвинув, в ореоле рыжем
бокал рассматриваю на просвет:
во тьме горит мерцающий рубин
закатным ежевично-алым светом,
в нём - кроны осени, зарницы лета,
сиянье звёзд полуночных глубин.
В нём детские воспоминанья - те,
в которых я, совсем ещё мальчишка,
колдую в ванной комнате неслышно
в рубином освещённой темноте.
Две ванночки с растворами и таз -
вот главные для колдовства предметы.
Я, как алхимик, все свои секреты
скрываю в темноте от праздных глаз.
Кладу в раствора мокрую кровать
своей волшебной палочкой - пинцетом
бумагу и под алым тусклым светом
над нею начинаю колдовать,
пока цыплячьим клюва остриём
сквозь глянцевую скорлупу бумаги
путь к свету пробивает из-под влаги
недавнее минувшее моё.
Из белоснежно чистой пустоты
всплывают формы, контуры и лица,
и я им помогаю зацепиться
за белые бумажные листы.
Вот и сейчас за хрупким хрусталём
мелькают образы недавних наших
поездок, встреч, слов робких, чувств бесстрашных,
воспоминаний - тех, друг друга краше,
которых, как погибших или павших
друзей, не забываешь нипочём -
чего я там ещё не вижу в нём.
Но чем я дольше вглядываюсь, тем
становится больней и безысходней
об этом вспоминать мне - память-сводню
прогнать мне надо поскорей совсем.
Но слышу, как она твердит о том мне,
что так, как было, так не будет. Помнить
хочу я или же забыть хочу
горячность мыслей и надрывность чувств?
Допив до дна, мерцание огней
рубиновых и тени прежних дней
сознательно на время прерываю,
но вновь официанта подзываю,
чтоб он опять налил мне поскорей.