"Не белеет ли ветрило?
Не плывут ли корабли?"
В.А.Жуковский. Баллада.
Сама судьба дала поэту
Мученья страсти пережить
Но где? Вдали, у моря где-то,
Куда уехал он служить.
То будет жизни его драмой:
Раевский, давний его друг,
Пленённый той же самой дамой,
Врагом пред ним предстанет вдруг.
Вот так бывает: право слово,
Вчера друзья, теперь – враги,
Влюбились оба в Воронцову,
Не подают теперь руки.
Раевский видел её ране,
Но чувств её не оценил.
Теперь – в своей душевной драме
Поэта-друга обвинил.
Тут ещё муж, правитель края,
Наместник Бессарабских кущ,
На страсти пылкие взирая,
Вдруг вспомнил, что графине – муж,
Что он женился на Браницкой,
В роду её - сам Энгельгардт,
Что повод есть ему браниться,
Но жизнь – игра, колода карт…
Так кто ж она, любви которой
Сам пылкий Пушкин возжелал,
Презрев все сплетни и укоры,
Внезапной страстью воспылал?
Вот тут уместно, мой читатель,
На её предков бросить взгляд:
Семья - вот лучший воспитатель,
Какие ж нравы в ней царят?
* * *
Екатерининской эпохи
Элизы мать была дитя.
Там удовольствий пышных крохи
С престола сыпались шутя:
Она была ещё девчонкой
Среди других девиц двора
Их князь Таврический-Потёмкин
Любил, любую – до утра.
Любая прихоть фаворита
Там исполнялась в тот же час,
Ведь в спальню дверь была открыта
Самой царицей, и не раз!
Вокруг престола было то же.
И как от камня, по воде
Круги пошли: вот где вельможи
Искали юных жён себе!
Такие там царили нравы.
Судьбу ж фрейлины молодой
Решил тогда военный бравый,
Браницкий, гетман боевой.
* * *
Когда ж родится дочь Эльжбета,
То поклянётся себе мать,
Чтоб избежать разврата света,
Дочь свою в строгости держать.
Под строгим матери контролем
В деревне дочка и жила,
И лишь на выданье, на волю
Судьба ей вырваться была.
Красы была необычайной,
Плюс польский шарм и блеск ума,-
Граф Воронцов в неё отчайно
Влюбился тут же, «без ума».
Эльжбета юная в Париже
Вмиг покорила высший свет.
«Сойдусь-ка с нею я поближе,
Да и женюсь, сомнений нет»!
Всё так и вышло: он женился,
Блестящей партии успех…
Но очень скоро прекратился
Графини юной в доме смех.
Он был служака. Лорд английский
Сам бы завидовал ему:
Такой порядок педантийский
Был заведён в его дому.
Графиня в доме тосковала.
Когда же смерть двоих детей
Пережила, она устала
От жизни добрых ждать вестей.
Но службы заграничной сроки
К концу подходят. Второпях
Супруги едут: пост высокий
Граф получил в родных краях.
Отныне он – правитель края,
Готов, как царь себя венчать.
На нём поэт, пером играя,
Поставит гения печать:
«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда.
Что будет полным наконец».
* * *
И вот к нему-то под начало
Определён служить поэт!
Но ничего не предвещало
Пока поэту новых бед.
Наоборот, он – центр вниманья.
Его цитирует любой.
Он лёгок всем для пониманья,
Но граф, - тот занят лишь собой.
В своём высоком кресле сидя,
Стихов и слушать не желал.
Поэта в Пушкине не видел
И постоянно унижал.
Он видел в сосланном поэте
Коллежского секретаря,
А что стихи читают в свете,
Так он считал, что это зря.
Элизе ж только предстояло
Себя для жизни возродить.
Свершилось. Солнце засияло:
Всевышний дочь ей дал родить.
Тут она явится для света
В расцвете форм и красоты,
И оживут в душе Эльжбеты
Любви прекрасные мечты.
…Сюртук, застёгнутый до верха,
На пальце перстень золотой, -
Казалось, создан для успеха
Поэт известный, молодой.
Он покорил всех безраздельно:
Едва вошёл – все «без ума»,
И остроумен беспредельно,
Стихов же у него – тома!
Он рядом, тут, с душою пылкой,
Блестят арапские глаза,
Рот в ослепительной улыбке…
Как душно, близится гроза…
"Так вот какой он, этот Пушкин!
Не зря, о нём все говорят:
Он в ссылке здесь…, нет, не игрушки,
Коль мои щёки так горят…
Да он и впрямь, как « Бес-Арабский».
Недавно Вяземской писал
Её супруг, что Бессарабский
К нам генерал его послал.
О, Матка Боска, Ченстоховска,
О, Боже, будь же милостив!
Со страстью справиться непросто:
Как повернуть волны прилив".
Меж тем, судьба уж положила
Начало страсти роковой:
Пасьянс нехитрый разложила
Своей безжалостной рукой.
Ему всего - двадцать четыре,
Элизе же – тридцать один!
Любовь незримо правит в мире
С младых ногтей и до седин!
* * *
Давайте ж взглянем без стесненья
На ту, в чей образ, увидав,
Влюбился Пушкин. Без сомненья,
Мы скажем, да, поэт был прав:
Манеры, вкус и мягкость лани,
И образованность ума,
Кокетства шарм прелестной пани
Свели любого бы с ума.
Свой гордый нрав она, похоже,
Взяла от гетмана-отца.
На мать похожа была тоже –
Чертами тонкими лица.
Но примесь в ней еврейской крови
На пальце перстень выдавал:
Ей дед когда-то, хмуря брови,
Его на палец надевал.
Их было два: второй, такой же,
С еврейской надписью святой,
Она подарит, только позже
Тому, кто взял её покой.
Когда-то было ещё внове:
(Обычай позже процветал),
Еврей из предков их, панове,
В рост длинный злотые давал.
Но это - штрих всего лишь тонкий
К портрету страсти роковой,
И не в ответе мы, потомки,
За древний род забытый свой.
* * *
Итак, Одесса, берег моря…
Уже графинею пленён,
О ней с Раевским как-то споря,
Поэт признался, что влюблён.
…Но ближе к карточной колоде,
Как карта ляжет, так и быть…
Прогулки к морю были в моде:
«Так поплывём? - Куда ж нам плыть?»
И паруса белели где-то,
И был на тёплом море штиль,
И Александр Елизавету
Назвал «принцессой Бельветриль».
…О берег южный, благодатный,
Где море ластится к ногам,
Возобновляя бег обратный
Под чаек неумолчный гам!
И волны в берег пеной били,
А дальше – страсти той обвал:
Они друг друга полюбили
И их накрыл девятый вал!
Оставим их на побережье,
Где, набегая без конца,
Волна со страстию мятежной
Соединила их сердца.
Представьте: юг, цикады ночью,
В крови поэта страсти ток…
Мы тут поставим многоточье,
А точку в том поставит рок.
* * *
Что ж дальше? – Будет всё банально:
Раевский мужу связь открыл, -
И снова путь поэту дальний –
Уж «без руля и без ветрил».
Но, где же повод для расправы? -
«Его немедленно найти!»
И Воронцов, служака бравый,
Нашёл для этого пути:
Он в тот же день, без всякой нужды
Послал поэта на бахчи, -
Что, дескать, должен тот по службе
Считать ущерб от саранчи.
Поэт такого униженья,
Конечно, вынести не мог:
«И под таким быть в услуженье? –
Уж лучше ссыльческий острог!»
Ну, вот и повод! «Вон из края»!–
Ему последовал указ,
И, от любви своей сгорая,
Он ехать вынужден тот час!
…Луна светила бледным ликом.
Расстаться выше было сил,
И перстень древний с сердоликом
Она дала, чтобы носил.
Он в расставанья час печальный
Его надел, благословясь,
Чтобы в краю хранила дальнем
Древнееврейской фразы вязь.
Увы, прощанье неизбежно
С любимой – мужнею женой:
Он удалён от страсти нежной
И снова в путь, по окружной!
Где Бельветриль, любовь поэта?
Где счастье тех безумных дней? –
Лишь медальон с её портретом
Напоминать будет о ней!
Тогда ж поэт возжаждал славы!
Хотел, чтоб в имени того,
Кто будет лирою прославлен,
Она узнала бы его!
* * *
В глуши, в Михайловском, у няни,
Раскрыв с портретом медальон,
Он вспомнит, как они гуляли
На берегу, под шёпот волн…
«Храни меня, мой талисман»,-
Писал поэт в уединенье,
Но, то был сладостный обман,
Прошедшей страстью упоенье.
Как он страдал, писать нет мочи:
И оттиск перстня в сургуче,
И письма сжёг однажды ночью
Той, что рыдала на плече!
* * *
Но что ж соперник наш ревнивый?
Открыв жены неверной связь,
С потерей друга нестерпимой,
Своё он имя втопчет в грязь.
В припадке ревности, публично,
Графиню низко оскорбит,
И Воронцовым будет лично
С поста уволен и забыт.
Пройдёт двенадцать лет и снова
Судьба соперников сведёт:
В Москве, у графа, у Орлова,
Поэт Раевского найдёт.
Последней будет эта встреча,
Но рану боль разбередит.
И от неё на Чёрной речке
Поэт себя освободит!
* * *
Но, где же перстень тот, хранитель?
Где ныне, на руке какой?
Когда лишь ангел-охранитель
Поэта бережёт покой?
Готовясь к высшему покою,
Когда дух тело покидал,
Поэт хладеющей рукою
Его Жуковскому отдал.
Тот перстень, что оставил гений,
Жуковский бережно хранил:
В том перстне – Пушкина моленье
К своей «принцессе Бельветриль»!
Книгу можно прочитать и приобрести на сайтах:
http://www.ozon.ru/context/detail/id/5643611/
http://www.biblion.ru/product/780408/
http://my-shop.ru/shop/books/651453.html?partner=00240