У меня была подруга, но её сбила машина…
До сих пор не забуду след проклятой пьяной шины.
А она всё глядит на меня и улыбается В Контакте,
И я не знаю, то ли смеяться мне, то ли плакать.
У меня был друг, но его убили…
То ли из-за его лишних знаний, то ли из-за причёски длинной.
И я не представлял, что в мире
Меня способно после этого
Заставить дружить ещё хоть с кем-то.
Но я общался, и друзья отпадали,
Как в летний жаркий полдень пожелтевшие листья.
И мне другого не оставалось,
Как смириться с безконечным потоком людей и мыслей.
Тут пятнадцатилетний подросток заразился готикой.
А для замкнутой, серой, невежественной готичной души
Ничего не нашлось лучше марихуаны и сигарет – лёгких наркотиков,
И сидеть днями сиднем да пялиться в ящик, ждать фильм
Про каких-нибудь хакасов под музыку лютни и гобоя.
С деревянными избами с расписными образами, где рассуждают монголоиды
О революции и праведности смертного боя у берега таёжной реки.
С новоказацкими песнями про атамана под красным флагом да с отвагой, да за новый мир…
Но романтика тихо уходит, и нет в жизни несчастья большего, чем жизнь.
А что есть моя жизнь? – Лишь четыре стены.
И хорошо, когда ты совсем один – одиночество невыносимо.
Скверно же, когда ты одинок в толпе – одиночество смерти подобно.
Только вот смерть значительно легче.
А жизнь... лишь странность.
Странно ощущать, как внутри тебя бунтует душа,
Проходя из пункта Б в пункт А,
Видя сотни незнакомых и противных тебе лиц,
Радостных, смеющихся не то с тебя, не то с соседа.
И, что самое странное: странно оттого, что уже не в первый раз странно.
А от твоей радости осталась лишь нирвана,
Полное безвременье, прострация…
«Может лучше и вовсе не видеть?»… И внезапно
Тебе на всех наплевать ничуть не меньше, чем всем на тебя.
И это, чёрт возьми, радует.
Радостно не заботиться о нищих богатых,
Учителях-студентах, революционерах-президентах;
Сидишь себе просто на балконе, на свежем-свежем воздухе,
Покуриваешь кальян с манго, с дыней, пьёшь водичку,
Кушаешь рахат-лукум, цукаты, пахлаву,
Слушаешь Боба Марли и птичек.
И стало моей утехой уединение.
Скрыться от одиночества в себе.
Найти в себе ненавистного друга и любимого врага.
Тупо засесть в кресло вечером, подумать, взгрустнуть,
Вспомнить хорошее и плохое, всё и всех.
В первую очередь ушедших навсегда.
Постараться поплакать (а!.. так и не вышло)
О душе… под музыку, лирическую, тяжёлую и жестокую.
Запечатлеть спасение себя ещё от одного дня.
И подступает новый грех – месть. Безудержная в исступлении.
Со злобы на себя, на мир, на Бога да на богослова.
В битвах до крови с самим собою.
И выясняется: жизнь – моя слабость. С ней расстаться не в силах я.
Трясусь я над ней, как над уткой Кощей, а в помощь мне гордость.
Что есть моя гордость? – Та… ложь. Ложь, сладко павшая на уши
Всем, кому только не лень. Всем во спасение.
И тут накрывает меня мечта – изобретение.
Выдумать себе вандалоустойчивый взгляд на жизнь. Себе и людям.
А мечте нужно познание, систематизация. "Так за работу, товарищи!
Сраку с пола подъём, але-оп! На ать-два упорядочить знания,
Заложенные веками учёных стараний. Приступить к заданию:
Создать гений чистого разума."
И так перекантоваться до шестнадцати.