Вендетта Бога. Часть 1. Виденье мира как пролог

                Откровенное  чтиво  для ума, страсти  и  умиления
               
    Новогодняя  сон-сказка с политической эротикой, в стихах и прозе.
    
                ВСЕ  ГОСУДАРСТВА  В ЭТОМ МИРЕ  СОЗДАВАЛИСЬ НА
                КРОВИ   И   ДЕРЖАТСЯ  НА  СТРАХЕ  С НАСИЛИЕМ.
                Я НАДЕЮСЬ,ЧТО ПРИДЕТ ВРЕМЯ, КОГДА ОТ ЛЮБОГО
                НАСИЛИЯ ЛЮДЕЙ БУДЕТ МУТИТЬ КАК ОТ КОРАБЕЛЬНОЙ КАЧКИ.   
                ФИЗИЧЕСКОЕ НАСИЛИЕ, ЕСТЬ ПРОЯВЛЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
                НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ ВСЕЙ  ВЛАСТИ  МИРА.         
                ЭПОХА  ДИКТАТУРЫ  ДОБРА  И ЛЮБВИ, ОБЯЗАТЕЛЬНО   
                НАСТАНЕТ, И ТОЛЬКО  ЕЁ  СОЗИДАТЕЛЬНАЯ СИЛА СПАСЕТ МИР.
                ЭТОМУ И ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА СКАЗКА.               
                Часть1. Виденье мира как пролог.
               
     Все в этом мире знают, что в России празднуют Новый год дважды, Этот праздный дар во имя рождения Христа сложился  по воле русского  Божьего менталитета православия.   
     Цвета любви, созвучные цветам крови, полыхали в морозном небе России под Новый год нового тысячелетия яркими переливами. Они как бы боролись, друг с другом, за первенство своего славного сияния. В этом сияние, как бы выражалось  право и бога и дьявола на обладание своей доли греха и праведности для поклонения землян своей воле. Гром и молния, мороз и слякоть порой в сказочном обрамлении сверкающей радуги, громыхали в царственных небесных вратах с некой тревогой и надеждой.
Эти цвета, наперебой требовали своего олицетворения эпохи и в разгуле страстей ждали своего приглашения в опочивальню земли, на правах законных её повелителей. Хотя сама земля, набросив на своё изнывающее тело косынку радуги, полыхала  в необычном небесном убранстве, своей соблазняющей красотой, как предвещающей надеждой. Всё скорее напоминало ужасающую растерянность, перед явной не минуемой угрозой катастрофы и не доступности небесного просветления. Небо, окрашенное негодованием богов, разрывало дьявольским разгулом,  угрожая тучами насилия. Такого не вероятного неба и явления народ не помнил и не знал. «К чему бы это, не к войне ли»? - Смотря на небо, задавали себе вопрос люди.
   Все в нем было точно также, как и на мировом политическом Олимпе. Это тревожное небо власти над землей как будто гуляло в свое удовольствие со уродливым страхом и глупой радостью. Плескавшаяся в громовом стоне красота, тоже бесилась в чумном небе, определяя наступающую грозную действительность, возможной страшной, но пока далекой беды. Оно как бы просило, чтоб земля искала своего спасения, от непонятного обывателю бесовского наваждения.
В небе как будто встретились две невидимые силы, и их безумство кому в радость, кому в горе, постепенно превращалась в непримиримый спор за своё торжество над этим миром.
   Нависшее над миром небо, местами становилось угрожающим, местами добрым. Проливаясь на одних денежным дождем, оно ещё больше проливалось на остальных человеческими слезами. Оно, как крыша мира, как мировая высь очарования, манило к себе рвущиеся ввысь души, красотой борьбы, создавая острую, кому пугающую, кому развлекательную привязанность к себе. Оно выглядело могущественным, страшным и манящим  властителем над миром людей. Будто чрево вселенской выси требовало жертвоприношения богам, или боги уже развлекались с принесенными им жертвами, если оно  не мучилось на снастях нового божьего явления.
    Ну, закрутил – возмутился с иронией мой читатель посланник неба из интернета. Так и хочется прочитать:
Ох, хо-хо, хо-хо, ха-ха
Нету дыма без огня,
Как и горя без конца.
Вновь бушуют небеса
          Мы грешим - враждою грезим
          В мир счастливый плохо верим.
          И его чтобы создать,
          Грех готовы обвенчать.
Как же нам решить задачу?
Как за хвост поймать удачу?
Чтобы были все счастливы
И от горя бы не пили.
          Чудо нужно сотворить
          Чтобы под небом не грешить.
          Может бога  совратить?
       Девку в жертву подарить?
Пусть родит от бога нам
Непорочность всех  к грехам.
         Где ж девица молодица
         Чтоб желала с богом слиться?
О, святая  дева чуда
Нужно очищенье люда.
Чтоб враждою не грешили
И семьей одною в мире жили.
         Брошен клич и ждем гонца
         Девственниц стоит толпа.
         В жертву счастью, как  героев
         Ищет мир беды изгоев.
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
Нету дыма без огня.
Согреши же ты земля
И роди богатыря.
         Нужен нам гигант для чести
         Без насилия и мести.
         Чтоб народ счастливым был
         И его по гроб любил.
Согреши ж ты бог с красой
Останови свой перст на той
Что родит добра творца
Для  святейшего венца.
          Ждет земля себе творцов
          Нет, рождают дураков?
          Кому надо, в чем их право?
          Вот проклятье как забава.
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
Нету дыма без огня
Красота дай нам урок
Спаси наш мир. Убей порок.
            Как любить?  кого рожать
            Чтоб несчастья не видать?
            Нету на земле вождя
          Нужно божьего творца.
Объедини наш грешный мир
И сотвори счастливый пир.
Любви, вождя, вождя, вождя
От чрева требует душа.
           Где ж ты вождь крутой, отважный
           Что подарит бог наш славный?
           Нет на земле, царя любви
           Крышует сила- власть беды.
Все стремятся отделиться
Разделится, открестится
Когда же будут все стремиться,
С миром всем объединиться?
           Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
           Нету дыма без огня.
           И продолжается борьба
           За счастье мира, из добра
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
Счастью мира нет царя
Роди ж краса, его восславим
Несчастье покарать заставим.
             Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
             Кто ж родит счастья царя?
Девки в кучу собирайтесь
Богу в жертву отправляйтесь
Ведь репетиция конца
Небом нам уже дана.
                * * *
Я возмутилась и ответила тоже стихом:
Умри бушующий на небе!
Ты мой противник и на деле
Лишь издеваешься ни в мере.
- Может да, может, нет, - ответил он женским голосом, подражая мне, - но посмотрим, что ты сотворишь далее. Кем я стану для тебя увидишь.
- Не знаю, не знаю, - ответила многозначительно я своему небесному читателю с интернета, и, почесав свой затылок, стала продолжать своё изложение.
   Разгуляй в небе соответствовал, разгуляю на земле. Потенция небес, свершить что-то на земле и выйти за пределы разумного, соответствовала, разгуляю мирового капитала, который силой нужды и красотой свободы давил на сознание мирян.  Медленно, но упрямо, то и другое затягивало талию мирового сознания  своей роковой угрозой в оглуплённую действительность бытия, заставляя думать, думать и думать.
  Под этим небом разобщенная, и постоянно затачивающая свои зубы цивилизация людей, нет, нет,  ощетинивалась со звериным оскалом, то  одной страной на другую, то рядом стран и народов друг на друга, принуждая к сожительству с насилием. Мир жил в пещёрном сознании демократических догм и молился верности, силе и наживе. В нем динозавры наживы, угрожая всем кризисной катастрофой, как апакалипсисом, вели мир к вымиранию цивилизации, как всеобщему концу света.
Импотенция истины жизни пробуждала потенцию заблуждений, и в этом буреломе понятий сильные страны стравливали малые стараясь их сделать еще мельче и удобней к своему влиянию, как насилию. Ожидая когда они, в своих схватках, истекут духом или кровью, были уверены, что рано или поздно после них будут вынуждены отдаться им в рабство, став желанными наложницами в их имперском или финансовом гареме.
  Если  исход поединков не устраивал их то, своей мертвой хваткой, сильные разносили в клочья неугодных, или, придушив одну из жертв, заставляли служить себе тех и других. Всё и в небе и в дикой природе на земле, как и среди людей, было подчинено силе. Запах постоянного угрозы крови и экономической безвыходности, как насильственного секса, витал в воздухе, нагоняя дух  постоянной мировой трагичности.
В стане людей, с иерархией порядка было даже хуже, чем в стаях дикой природы. Чтобы установить себе должное  место в этой иерархии, малые страны стремились вставить в свои пасти атомные клыки, и с таким оскалом угрожали гибелью не только друг - другу, но и всей  земной природе и человеческой цивилизации. Гром и молния периодически, воем и треском раскатов, угрожающе, как бомбами сотрясали небо и землю, уничтожая все, что пело красотой и создавалось веками. 
Где-то, с краюшки неба, в дымке, алыми парусами облаков, выплывал в слабо воспринимаемых очертаниях какой-то новый призрак. Этот призрак, еще не осмысленной действительности мирового небосклона, огромным цветовым пространством доносил собой музыку красоты новой не насильственной цивилизации. Туман этой красоты еще не накрыл землю своей вселенской любовью, но, похоже, предвещал надежду. Мир жил ещё в страхе, но то, что надежда уже жила можно было думать, что дождь человеческого плача не прольётся и раскаты  насилия, гремевшие, то тут, то там не перерастут в трагедию всеобщего потопа. Этот ливень, как будто ждал момента всеобщего очищения человеческих душ от глупости, красотой вселенского разума.
К началу третьего тысячелетия мир так и не смог найти практического решения  библейского пророчества всеобщего мира на любви. Мировая цивилизация, к этому времени, не сумела найти  единой мировой религии, и коллективного права. Не смогла она, и создать единой социальной мировой экономики с единым экономическим показателем на такой же единой валюте, прирастающей не за счет прироста прибылей, а за счет прироста международного достояния. Эта стоимость социального достояния определенная приростом человечества должна была бы определять и прирост денежного обращения . Ясно было, как белый день, что именно такой подход исключил бы военное развитие мира, так как уничтожение живой силы  было бы равно уничтожения капиталов.
Этот мир развивался на преобладании частной собственности с развитием в некоторых странах и государственной собственности, но она не была доведена до собственности каждого гражданина. Находясь в оперативном государственном управлении она не могла считаться общественной, а была лишь ничейной отчужденной собственностью,  которая не эффективно вступала в противоречия с частной.
То что будущий мир социального общества  возможен только на взаимозависимой структуре собственности, где частная будет зависеть от развития общественной, элиты мира и подкармливаемый капиталом её научный мир не предполагали. Они пытались улучшить мир на основе частной собственности, сося эту соску, как переросший ребенок пустышку успокаивая себя тем, что высосет наконец спасительную пилюлю для всего мира.   
 Сознание мира от этой реальности, как страус зарыло голову в песок зажмурившись от истины, как от вонючего мертвеца. Что нажива и конкуренция никогда не станут объединяющей мотивацией мира, мир эту мысль не догонял, как и то что только плановая экономика в социальной части, оптимизирующим фактором рынка, станет его объединяющей основой.  Исходя из этого плановые отношения требовали своей валюты основанной на народном достоянии. Рыночная валюта сохранялась бы устоявшимся – «частным оперативным оборотом» обеспечивая  рыночные отношения и их мирное сосуществование, посредством конвертации одной валюта в другую.  Погоня за частным присвоением ущемляла социальное развитие общества и не создавала людей творцов, а алчных частных враждующих мещан. Безмерное стремление к потреблению  и обоснование на нем всей экономики, угрожало изнасиловать природу мира концом света.
Строй с такой экономикой предполагал неизбежный переход к государственному капитализму. Такой капитализм посредством социального планирования оптимизировал бы рыночную часть экономики, определяя государственное регулирование.  В противном случае шел к своему рыночному коллапсу и народному возмущению. Мир зрел необходимостью сращивания его в одну экономическую формацию, где частные отношения, так или иначе, должны были привести мир к конвергенции с плановой экономикой в части социального планирования на показателе роста национального дохода. Без внедрения плановой социальной составляющей в рыночные отношения, о  единении мира было говорить бесполезно.  Такое развитие должно было предопределить в дальнейшем вступление в «народный капитализм», с оптимизацией доходов от роста национального дохода, сделав  его частью достояния личности каждого гражданина. Этот национальный доход, уже развившись в коллективный социально-экономический показатель предопределял бы значимость, не только личности, но и коллектива в праве, как его субъекта. Только  в таком виде открывались бы условия с возможностью передачи его, а не материального культа, по наследству в виде статуса личности, семьи и государства. Создав соответствующую экономическую базу, он, обеспечив переход к коммунизму, сделал бы реальным свободное потреблением с повышением или снижением правовой значимости граждан, при повышение или снижение  социально оптимизированного уровня потребления.
    Такой правовой капитал, в виде социального статуса, вместо культа наживы, уже,  передаваяcь по наследству, мог бы отражать уровень общественной самоотдачи личности, как  конечный результат его социально-общественной значимости в развитии национального достояния, Эта реальность стучалась в окно сознания цивилизации. Непонимание этого не давало видеть высоту истины, и гениальность человеческого сознания ждала своего очищения новой революцией. Всё зависело от осознания элит мира, прогремит ли она вооруженной грозой или станет основой мирного перерастания.
Власти боявшейся осуждения масс практически не было потому, что массы были политически оглуплены и зомбированы демократией и не знали как изменить миропорядок установленный ими. От негодующего их всплеска они для своих гарантий держали деньги за границей, да и не существовало порядка, который прописывал бы ей определенные правила распоряжения своими полномочиями. А о том, что ей можно, что нельзя, где были бы расписаны для суда права, с карой граждан, никто не думал.  Не существовало даже контрольной власти, в виде каких либо партий, советов и общественных структур,  формирующих контрольную и обратную связь. Также не существовало ни права, ни механизма воздействия на властителей этого мира, с влиянием или отзывам их представителей из властных структур. Локальные интересы людей и наций получив свободы, пытались навязывать свои интересы другим, разрушая очевидную необходимость социального общественного развития. Всё это подчеркивало полную профанацию демократии. Управление мировым общественным развитием не могло допустить доминирование интересов отдельных наций и государств, или отдельной группы частных владельцев, а могло осуществляться только на диктатуре общественной необходимости. Показателем такой общественной необходимости могло быть только рост международного достояния, в том случае если оно могло стать основой международной денежной эмиссии.    
 Эту же несостоятельность демократии должен был подчеркивать любой протест народа в формах отказа от участия в голосование, но законы государств её отрицали. Такие порядки не влияли и на сроки утверждения во власти, и на разделение полномочий власти. Не была власть и составной частью народа, так как не было экономического показателя, объединяющего её с народом. Она ни как не зависела от его благосостояния, а была самостоятельной надстройкой над ним, и жила не для него, а скорее для себя, и за счет его. Народ, не имея контроля над властью, ломался под гнётом не управляемой денежной стихии наживы, как деревья в бурелом.
Отсутствие международного показателя, снижение которого давало бы права на смещение или осуждения той, или иной власти государств сопутствовало разгулу беспредела. Хотя инциденты подсудности власти во время её правления в мире уже существовали. Однако всё это не было системой, и действовали двойные стандарты избранности, по которым одних могли осудить, других миловать.  Ни одна конституция стран мира не содержала меры и формы подсудности власти за её нарушение и антинародный характер правления. Мировой порядок властителей исключал возможность такой акции.
Конституция планеты, которая могла бы привести мир к какому-то порядку, пока тоже не существовало как и не существовало конституционной власти мира. Нужна ли, не нужна вообще миру конституционная власть и её партия, как представитель этой власти, или  в какой другой форме, мировое сознание пока тоже не представляло. Скорее всего, она должна была состоять из представителей ряда партий, но не существовало в мире партий отдельно наемных рабочих и отдельно работодателей, как и творческой интеллигенции, которые, объединено, могли бы стать основой такой контрольной власти. Все партии стремились придти к абсолютной власти, и ни одна партия не ставила цели создать контрольную власть в виде советов или общественных палат следящих за социальным развитием общества. Основой  социального развития общества, естественно, должно было стать плановое хозяйство,  оптимизирующее её рыночное развитие.
   Отсутствие коллективной ответственности партий и общественных организаций за действие их представителей, свидетельствовали, что это не партии высшей формы организации, а всего лишь группы наемных лоббистов, где социальная забота лишь ширма стремлений к теплым местам во власти. Показатели национального достояния не были для них ни стимулом борьбы, ни объединяющим показателем их эффективной деятельности.   
   Правящие партии, не понимая этого, сплошь и рядом состояли из представителей крупного капитала, и это подтверждало сращивание власти с частным капиталом. Закона, по которому представители капитала могли бы быть только в оппозиционных партиях, мир не предполагал. Не хотел он и слышать того, что в основном только партии представляющие интересы рабочих, крестьян и интеллигенции должны формировать властные структуры. Однако только такой подход оставлял гармоничную возможность управления, так как основную массу народа составляли они. При таком раскладе профсоюзы, могли бы надеется на содействие в защите интересов тех и других, от незаконного давления властвующих и управленческих структур. Однако профсоюзы, зачастую сами играли краплеными картами капитала и были не способны регулировать закономерную социальную зависимость цены рабочей силы от растущей наживы, прибыли и цен.
  Мировое сознание, по большей части, считало, что только диктатура демократической конкуренции может определять социальный порядок в нем и совсем не догадывалось, что только диктатура созидания может спасти этот мир от социальной катастрофы. Не понимало оно и того, что спасение мира не в жестокости конкуренции, а в её оптимизации социальной необходимостью и диктатурой созидания. Всякая не оптимизированная конкуренция, так или иначе порождала  основы вражды, войны и насилия.               
Мир находился в состоянии холодной войны между правом и деньгами, которые, попирая социальное право справедливости, ставили мир с ног на уши коррупции, наркомании и безнравственности. Конкуренция, как инструмент холодной войны, наживой, через частное их накопление,  устрашающим мечом летала над головами людей, заставляя их постоянно нырять в дерьмо. 
Сознание элит мира, застегнутое от любого проявления диктатуры на все пуговицы, при одном упоминание о ней охватывала диарея. Именно по этому властью мира внушались бесплодные догмы, что демократия это высшее благо человечества. Хотя все тот же мой читатель не безразличный к моему творчеству, стихами говорил об обратном, и я с ним соглашалась.  Вот его стих:
                ДЕМОКРАТИЯ
Мой девиз всего три слова
Диктатура только Бога
Если разум и талант это Бог
То преклониться пред ним я готов
                О, диктатура! мой коварный искуситель.
                Где же ты от счастья повелитель?
                Где же диктатура  созиданья?
                Я ищу загадки мирозданья.
Демократия денег, как высшее зло.
Мне червонцы свободы швыряет в лицо.
Стон стоит, и талант обезличен в законах
Демократия денег, наш разум в оковах
                Мне на такую демократию плевать
                Хочу я божью диктатуру заказать
                И спуд не нужен здесь ума
                Диктатура талантов нужна.
                И девиз мой как клич рубежа
                Демократия загнала под свод блиндажа.
Вот  понятьям моим нуждой брошен конец
И хватаю я грудью презренья свинец.
О, диктатура мой коварный искуситель.
Где же ты от счастья повелитель?
Где же диктатура  созиданья?
Я ищу загадки мирозданья.
                Радуйтесь недруги нынче я нем,
                И никак не решаю планетных проблем
                Мой  девиз как костер на ветру
                Все равно не погаснет хоть я и умру.
Под небом вражды и нужды
Демократия клич Сатаны.
Её ж в природе люди нет
А капиталу в ней лишь свет.
Обезличенный ею народ
Лишь богатым дорогу дает,
Но караван свобод идет
И в нужде талант ревет.
                Что же делать
                И дальше как жить?
                Чтоб диктатурой зло крушить
                Талант у власти должен быть.
О, диктатура! мой коварный искуситель.
Где же ты от счастья повелитель?
Где же диктатура  созиданья?
Я ищу загадки мирозданья.
И девиз мой как клич из огня
Призывает к прозренью сознанье слепца.
                * * *
Нету худа без добра если уж и мой читатель и, похоже, такой же, как я мечтатель говорит о том же,  то я укрепляюсь в своем суждении.
Может мнение и ошибочно, но что поделать, я уверенна, что в  демократическом кооперативе обезличенных демократией масс, описываемого времени, таилась несправедливость уравниловки в общественных правах, между дураком и творцом, между групповыми интересами и общественной необходимостью. Определение  значимости которых на свободы в общественном пространстве всегда должны быть ограничены правом и соответствовать статусу гражданина, народа, государства. Как не крути, а племя людоедов, признанное государственным образованием, не может иметь одинаковых прав с государством ставшим, своими социальными достижениями, оплотом цивилизации. Тоже самое можно сказать и об отдельных личностях. В виду этого, обезличенное право демократического выбора должно стать не равным голосовым правом. В таком подходе демократический выбор станет основой диктатуры созидательной свободы, так как повышенный творческий статус созидателя будет определять и повышенную значимость голосового права. Общество из мира наживы превратится в правовой мир творцов, так как повышение статуса, а не нажива станет смыслом жизни. Кроме того, наделенные  повышенной свободой и  властью граждане, видимо, должны иметь и повышенную ответственность перед законом.  К сожалению демократическое обезличивание  не считалось нравственным унижением понятия справедливости. Власти маструбировали демократией над сознанием масс, создавая матрицу оглупленного блага и обманного счастья, уверяя что, за границами демократии, этого не существует. Мир шел за обезличенной демократией, как стадо баранов на бойню, поклоняясь её идолам и боясь против неё даже пукнуть.  Бледнолобое сознание мира хоть и понимало, что демократия самое слабое управленческая модель, которой в природе не существует и для больших сообществ не возможна, все-таки навязывало её всем. так как она устраивала власть частного капитала.
То что спасение мира, через созидательное объединение на диктатуре созидателей предполагало бы высокоорганизованную структуру организма мирового сообщества, никто не догадывался. Только такое общество управляемое талантами и могло выжить, а не уничтожить себя. Однако, как это созидательное общественное начало в виде национального достояния сделать достоянием каждого гражданина казалось моим современникам весьма сложным  болезненным вопросом.
Хотя разрешение этого вопроса было зарыто не глубоко, в простом подходе 50% - й национализации стоимости народного достояния.
 Эта национализация должна была бы произведена посредством доведения социальных именных не перепродаваемых акций до каждого гражданина страны. На эти акции, как статусные формы категории владения, могла бы распространятся денежная эмиссия, дающая на них доход от денежного обращения. Таким образом, такой статус гражданина, сформированный на основе акций владения сформировал бы и социальную стоимость рабочей силы, определяя основу социального ценообразования. Продажа таких акций, или судебное изменение их значимости, означала бы потерю социальных благ и переход соответствующей части национального достояния в другую юрисдикцию. В случаях межгосударственного их перераспределения, или продажи они, становятся основой другой денежной эмиссии и экономики. При условии, что на остальные 50% стоимости  национального достояния, могли выпускаться акции для продажи не дающие право владения, а только оперативного управления, с капитализацией в рыночное обращение. Скорее всего такая форма  акций их владельцам давала бы право только на статусный дисконт, при покупке отечественных товаров. При включении их в производственный процесс, эти акции могли бы  влиять на норму не облагаемой налогами прибыли, и получение льготных кредитов?
Социальные же акции, как социальный статус, определяя национальной стоимостью значимость живого труда, могли бы передаваться только по наследству и изменение их величины должно быть возможно только через суд.
Они при вхождении, своей социальной стоимостью в нормативно тарификационную величину живого труда, определяли бы стоимость планового продукта, и даже могли бы исключать расчет прибыли, так как социальная составляющая уже учтена.  Такой подход нормативно-социального ценообразования, для планового оборота,  дает возможность уже из себестоимости извлечь все необходимые средства, которые в рыночной экономике извлекаются из прибыли. Кроме того статусная величина, отраженная в себестоимости определяла бы развитие бесплатной коллективной социальной собственности в виде школ, институтов, лечебных учреждений. Таким образом, открывалась бы возможность вести экономику по планово-энергетической стоимости с плановым распределением по предварительным заказам или в розничной торговле на плановой валюте. Этот оборот определил бы рост национального достояния и денежную эмиссию основанную на национальном достоянии. Он заинтересовал бы работодателей в привлечении рабочих с большим статусом значимости их труда, если он станет влиять на процесс образования большего норматива прибыли не облагаемой налогом. Это рационально для товаров которые будут предназначены для рыночного оборота и уже применение обесцененного труда будет не выгодным условием производства. Даже при организации автоматизированного производства, без участия рабочих, предприниматель был бы вынужден  поднимать статус своего производства, включая акции оперативного управления национальной стоимости, без привлечения работников, как коллективный статус живого труда, чтобы соотношение живого и прошлого труда всегда был не менее единицы. Именно соблюдение этого соотношения определяет социальное развитие общества, Оно же должно регулировать право на частное присвоение  доли живого труда в виде прибыли.

Коллективный статус определял бы ещё и социально-правовой рост каждого гражданина, коллектива и государства, формируя коллективное сознание и право. Таким образом если общество закрепило бы его в праве, правами коллектива, как  юридического субъекта права то оно могло бы сформировать институт коллективного права со всеми вытекающими последствиями. Это значит появилась бы необходимость формирование и моральных судов и моральной органов порядка. Религия как институт коллективного сознания и морали, в этой цепи управления, могла бы получить материальную основу в экономических отношениях и стать дающей, а не просящей рукой общества. Однако для этого она должна была бы стать единой религией мира призывающей к единству с природой и канонизирующей  к поклонению, дружбу, любовь и семью. 
Выпуск рыночной продукции и услуг сверх социально-плановой безопасности определял бы уже частный оптимизированный оборот конкурентно-рыночной экономики и формировал денежный оборот эмиссии потоков частного товарного обращения. Таким образом в развитии планово-рыночных отношений, так или иначе, требуются две валютные системы,  где курс их конвертации зависел бы, как  от соотношения живого и прошлого труда участвующего в формировании этих валют, так от степени перепроизводства. Тарифная система оплаты труда, в том случае, должна зависеть от плановой экономики, а все премиальные доплаты к ней от рыночной её составляющей.  Какой абсурд, скажет рыночный экономист, товары не выдержат конкуренции с импортом из тех стран, где социальная составляющая не будет включена в стоимость продукта. Уважаемые господа, ответила бы я,  во первых отдельная валюта, во вторых нужна международная организация регулирующая таможенные  пошлины на рыночные товары, чтобы исключить разницу стоимости не учитывающую социальную стоимость  национального достояния. Сборы по ним могут  идти на дисконт снижения стоимости товаров и услуг культурного и национального развития. Кроме того потребление таких товаров может повышать статус потребителя. Политика ценообразования станет условием рыночной оптимизации и формой управления потреблением.    
Однако конкурентному миру наживы, любое представительство государств или общественности, в ценообразовании, угрожало потерей свобод безраздельного ценового господства. Включение же государственной собственности, через именные акции, как обязательной стоимости рабочей силы лишила бы их права эксплуатации и наживы. То что эта стоимость, могла бы выступать  только как оптимизирующий фактор себестоимости и не облагаемой прибыли, задумываться не приходилось. Норма прибыли, как доля неоплаченного труда в значении степени эксплуатации, теряла бы свой смысл и формировалась бы уже за счет стоимости национального достояния. Именно такой подход исключал бы конфликт интересов меду частной и обобществленной - государственной собственностью, ставя экономику с головы на ноги. Телега частных интересов должна быть привязана к кобыле общественных интересов, а не наоборот.
К сожалению повторяясь для убедительности, опять и опять приходится констатировать факт того что,  мир этого или не понимал, либо, как сделать это не знал, если не боялся.   
Без этой обязаловки, торговый и промышленный капитал стремился туда, где стоимость труда была ниже, а степень эксплуатации выше и плевал он на затраты связанные с необходимостью социальную защиты населения. Естественно разрешение проблемы требовало принудительно-оптимизационной экономики государственного капитализма, с оптимизацией рыночных отношений, которые в случаях исключения капиталом социального фактора из цены, вынуждал бы к усилению налоговой дани, обеспечивающей социальные гарантии. 
   Так как власти по-прежнему держалась за динозавров материального культа и социальные бюджеты, зависели от успехов образования частных капиталов, то естественно защищали их интересы в первую очередь. Эта зависимость являла абсурд этого мира, так как на социальные гарантии оставалось то, что позволяли куцые бюджеты, в то время как социальный показатель должен был определять фактор накопления, а не наоборот. Мир наживы грыз курицу счастья, оставляя народу, в социальной сфере, от неё кости.
      С развитием техники и внедрения инновационных достижений безработица увеличивалась, а конкуренция требовала снижения оплат наемного труда и налогового бремени на бизнес. Эта тенденция в ходила в антагонистическое противоречие с социальной необходимостью, требующей для развития дополнительных социальных средств.  Возмущения масс против антисоциальной политики властей, то в одной, то в другой стране  были всего  лишь следствием развития этих противоречий.
 На этом фоне антагонистических противоречий, частные интересы производили диктат общественным и, как бы сказал революционер Ульянов - Ленин, общественному характеру производства противостоял частный характер присвоения. Однако ему прервали жизнь и он не успел довести мысль до конца.  Если бы социализм не убил НЭП, а сделал составляющим плановой экономики, то Ленин закончил бы свою мысль тем, что и при частном образование капиталов, народное государство могло стать единственным частным угнетателем. В таком хозяйстве отсутствовала бы конкуренция частной инициативы. Плановая и частная экономика требовала раздельного образования и обращения валют, но эти валюты должны были быть взаимозависимы, формирую взаимозависимую структуру народной собственности. Без планово-социальной составляющей, частный капитал, доминируя в экономике безраздельно, с хищным оскалом, диктовал миру свои интересы. Таким образом, деньги частной наживой и частной формой образования, формировали накопления и богатство мира. Разговоры о том, что деньги, как общественное достояние должны формироваться из национальных достояний мирового сообщества,  были пустым звуком. Беда была в том, что не было механизма соединения национальных достояний, как собственности народа с каждой личностью, как отражения её в ценообразовании. В силу чего  отчуждённое народное добро, как ничьё разрушалось, и не став основой финансовой системы мира, не могло стать основой  социального сообщества государств.  Такое экономическое состояние общества не могло сформировать правильных этических показателей, по которым за упадок в народном достояние власть могли бы судить по праву морально или иначе.  Бунт, кровавой грозой, как следствие антагонистических противоречий, между народом и властью был единственной силой, который еще мог напугать её и потребовать экономических изменений мира. Это имело бы должную силу, если было бы мировым сознанием, и деньги добытые за счет угнетения народа в одной стране не становились достоянием другой.       
Конституции держав не допускали правомерность силового уничтожения их порядка, а только конституционных изменений, о конституции же земли не было даже речи.
Власти мировых держав не осознавали что они всего лишь наемные оперативные управляющие избранный народом. Распоряжаясь в стране её народным достоянием на правах оперативного управления, власть прав владения народным достоянием иметь не могла.  Однако формы владения своим народным достоянием люди стран так же не имели. Референдумы, как форма народного изъявления воли были исключительной и не практичной формой народного права. Власти легко узурпировали это право. Поэтому они не ценили его, а порой без зазрения совести использовали для своего обогащения.
   Устои власти, в свободах стихии демократического разгула нажив, теряли контроль над  враждой и ограблением масс банковским и промышленным капиталом. Чтобы остановить этот процесс, необходимо было рост прибыли поставить в зависимость от  роста национального достояния. Без этого власть практически была безрукой мадонной, так как ни действенного экономического, ни правового механизма оптимизации конкурентной вражды  у неё не было. Не в одном совете директоров представителей власти так же не существовало. Они коррумпировались или мешали частникам угнетать и наживаться. Поэтому она не могла остановить ни инфляционный, ни частный инвестиционный разгул наживы, так как нормативов не инфляционной рентабельности, не оптимизированной стоимости не существовало. Противомонопольные институты действуя через суды были лишь не оперативной декоративной ширмой и остановить  инфляционное ограбление наемных рабочих не могли.
   Большой бедой этого мира было и то, что покупка рабочей силы на предприятия зависела только от компромисса между работодателем и наемным рабочим, а государство, отражающее интересы большенства было как бы не причем. В таких условиях безработица была соавтором унижения наемного рабочего. Ограничения минимальной заработной платы не исключали рост цен на товары и расслоения общества по доходам было неизбежным процессом. Нормативной зависимости оплаты труда от роста прибыли общество не разработало, как и обязательной социальной тарификации труда. Финансирование  оплаты государственных служащих тоже не было поставлена в зависимость от общественного социального благополучия. Нормативной базы для регулирования этого финансирования тоже не существовало. Повышение прибылей не требовало повышения оплаты, и разбалансирование этой зависимости не требовало повышения налогового гнета на предпринимателей. Все это вело к разбалансирования оплат труда, не создавая  материальной мотивации к социальному улучшению усиливая  противостояние различных слоев общества.
 Не практиковалась возможность отделения и бухгалтерской подчиненности от руководителей предприятий под независимые от них государственные органы. Вследствие этого черный нал и двойная бухгалтерия были спутниками теневого экономического обмана и социального развала. Общество только разглагольствовало о прозрачной экономике. Этот разгул атрибутов стихийной экономики конкуренцией разрушал социальное развитие общества, Управление государством превращалось в управление ослом, перед которым государство вешало морковку на удочке от налоговых накоплений,  чтобы управлять хотя бы как-то, если не угрожать кнутом уголовного преследования.
Отпущенный на откуп конкуренции лозунг инновационного развития не нацеливал спрос на инновационные разработки и культурное развитие народа. Общество потребления, мотивированное только наживой, могло быть переориентировано только статусно-правовым мотивированием в основе которого находился бы рост национального достояния. В  этом случае управление спросом через статусное стимулирование личностей и юридических лиц, посредством различных статусных дисконтов, от статусного роста, могло бы решить эту проблему.
Как экономически содействовать коммерции в повышении прибыли без повышения угнетения и поиска более дешёвой рабочей силы, а за счет инновационного развития, власти толком не знали и стройной системы не имели. Внедрение инновационных достижений не имело системы налогового стимулирования, как и продажа инновационных разработок дисконтного стимулирования спроса, так как все банки были частными и конечный результат их не интересовал. Мир ориентированный на целесообразность наживы не старался развивать инновацию в малых и отсталых странах. Хотя все понимали, что только техническое развитие гарантирует рост производительности труда и изменение социальных условий их жизни. Рынок подчиненный экономики развитых стран искал в них только свой сбыт. Для инновационного развития всего мира необходимо было чтоб прирост капиталов зависел от роста национальных достояний. Тогда бы международный капитал стремился строить высокотехнологические предприятия с оплатой труда достойной международной нормативной базе. Однако международной нормативной  оплаты труда, с учетом энергетических затрат в разных климатических условиях, мир разрабатывать и не думал. Это порождало стихийную миграцию, ведущую к преступному и этнически разбалансированному генофонду мира, грозя этим, новым социальным уровнем глобальной напряжённости. 
 Находилось в бреду, демократии, с частной конкурентной борьбой, человеческое сознание только разглагольствовало об инновациях и оптимизации конкуренции диктатурой  социального созидания. Тем временем инновационное развитие, востребованное частной наживой, а не социальной необходимостью, угрожало миру девятым валом еще большей безработицы и экономической безысходностью кризисной самоликвидации.
  Великие мира не понимали, что ни конкуренция, нацеленная на безумное потребление, и страх насилия, этот мир не спасет, так как  материальное потребление и страх имеет пределы насыщения и унижения. Превышение его угрожало уничтожением их самих и природы, гранича с безумностью. Промышленное развитие зависящее от спроса и потребления, а не социального развития теряло из-за этого свою интенсивность.
Сама по себе не оптимизированная конкуренция была безумием этого мира, так как толкала мир к вражде. Как оптимизировать эту борьбу и сделать гуманной, было еще одним большим вопросом для сознания мира. Плановое хозяйство, в социальной части экономики и доведенная до каждого гражданина государственная собственность, в статусном выражении, была бы выходом из пропасти куда валились все страны. Оно могло бы стать формой оптимизации конкуренции потребительского общества наживы, но ему нужна была своя валюта. Именно такое плановое развитие в рыночных отношениях востребовал бы и экономически стимулировал организацию контрольной власти, в виде народных партий, с представительством их в советах или общественных палатах. Однако без механизма статусного влияния и такой подход мог стать блефом социальной стабилизации. Этой волшебной палочки выручалочки сознанье мира не нашло. Власти по-прежнему этим поиском не страдали и пытались все противоречия решать силой, а конкуренции отдавали решение всех экономических проблем. считая, что она высшее достижение цивилизации.
Бюрократическая система общества страдала аллергией к социальному благополучию народа, так как материально не зависела от его  состояния. Оно для бюрократии  было черной дырой, в которую уходили деньги, как в бездонную бочку, а ожидаемого результата не давали. Потому на этом поприще, как на золотом прииске многие из них намывали деньги в свои карманы. Народные деньги и распиливались, как дрова и растягивались как резина. 
Однако ни победа диктатура частной собственности ни диктатура общественной собственности эти противоречия не устраняли. Третий путь, организации производства на взаимозависимой, структуре собственности, которые гармонизировали бы меж собой, ставя в зависимость развитие одной – частной, от другой – общественной, власти не знали.
Мир, расколотый ранее на два лагеря частных и коллективных собственников, так и не освободился от постоянного страха возможной его, как национализации, так и обратного процесса. Мировое коммунистическое движение, также как профсоюзы, играя краплеными картами крупного капитала, было уже дискредитировано и, заказано им. Серьезной угрозы власти капитала оно не представляло, так как не имело идеологов и лидеров способных повести за собой. Отдельные вооруженные конфликты коммунистического возмущения, ему были только на руку. Невозможность выдать на гора политического олимпа новых идей только сдерживало организованное протестное рабочее движение То, что коммунистическое движение не воплотила в жизнь свой лозунг «Заводы рабочим, земля крестьянам!» в форме владение народом основными фондами  стало основным камнем её дискредитации.
Семьдесят лет их ученые мужи, сотнями институтов, чихая этой проблемой, растирали только сопли с кровью насилия по морде плановой экономики и пришли к умирающему капитализму осознав, что спланировать всё нельзя. Реки крови, реки народных денег ушли в песок, а вернулись назад. Сказать, что дураки правили балом будет мало, потому что и сейчас правящая элита большим умом не отличается. Радует только то, что социалистическая гроза прогремев над миром, дала пример невозможного и жила больше чем Пражская коммуна.
Бездарные коммунисты не смогли донести государственную собственность до каждого гражданина и это не позволяло стимулировать труд ни материальным, ни правовым культом по максимальной возможности. По этой причине прочихали, и объединяющую державу и весь социалистический оплот мира, за понюх табака демократии, подорвав этим всё коммунистическое развитие мира.  А, если бы, они все-таки смогли заменить диктатуру рабочей бюрократии бездарностей, на диктатуру творцов созидания, чтоб не кухарка правила миром, то на них не перестал бы молится весь мир и сегодня. Только разрешение указанных проблем могло прекратить постоянное противостояние между национализацией и частной собственностью.
 Неразрешенность этих проблем, в случае снятия ограничений с материального культа, грозил социализму материальным расслоением и возвратом в капитализм. Этот страх летал над коммунистической властью как домоклов меч, а другого стимула развития они не видели. Однако  если бы они, раскрутив частную собственность, не убили сразу объединяющего экономики кита - иммунную плановую систему, хотя бы в социальной коллективной части обеспечения, с оптимизацией ею рынка частного и индивидуального развития, все было бы не так болезненно для мира.
Коммунисты не смогли уйти от валового показателя и более того не создали отдельную плановую валюту на национальное достояние, с сохранением предпринимательства, за что и поплатились. Обидно что и сейчас они этого не понимают и только «Перестройку» обвиняют, хотя сами её и создали.
Обезумевший от демократической перестройки народ парализовал систему управления.  Развитие частных подразделения на промышленных предприятиях, разницей в оплате труда, привел их к развалу и выводу денег из государственного оборота. Открывшийся приток товаров из за рубежа, где содержание социальная сферы на образование стоимости не давила, добил социалистическую промышленность. Возросшие налоги на остановившиеся основные фонды  заставил заводы, либо продать за гроши, либо свести на металлолом.
Вседозволенность свободы «Перестройки», с преклонением перед частным расцветом, в плановой экономике, выплеснул воду социалистического сознания вместе с ребёнком Госплана, убив основную массу госпредприятий.  как когда-то плановая экономика НЭП, с его частными лавочками.
Без постоянного повышения мат. стимулирования при росте производительности труда народ, в социализме превращался в финансово-несостоятельных  субъектов производства, который кроме уголовной ответственности, за халатность и не качественный труд, нести не мог.
Такое отсутствие роста оплаты при интенсивном росте валовой продукции привело социализм в тупик стимулирования и к экономическому краху в котором моральное стимулирование с ограниченным денежным, оказалось не достаточным. Так как коммунисты не смогли национальное достояние доведенное до собственности каждого гражданина и сделать основным показателем развития, то валовой показатель, в том виде в котором использовали, убил эффективное развитие промышленности. Этим была дискредитировали ещё и плановая система хозяйствования.
Всё это привело социализм к потере всех мотиваций к повышению интенсивности труда. Болея диареей равенства всех перед законом, они не смогли ввести, ни дифференциацию прав, с соответствующей ответственностью, ни сделать коллективное право субъектом всех других прав. Без его коллективное сознание утратило смысл и в обществе, постепенно стала торжествовать частная психология. Власть  не понимала, что только через развитие коллективного права на воспроизводстве коллективной экономической собственности доведенной до собственности каждого труженика можно было создать империю любви и объединить мир. Ввиду чего персональная карательная система социализма стала необходимой лагерной пылью, и трагическим условием развития с её дискредитацией. Этот дефект позволил окрестить социализм «Империей зла».
Социализм бился, как рыба об лед, но так и не нашел других стимулов, так как правовое стимулирование основанное на росте национального достояния, казалось антинародным и привело бы к неравноправию. То, что только через правовое стимулирование, основанное на вкладе в народное достояние, можно было сформировать коллективное сознание и коллективное право сделать определяющим субъектом персонального права, мир не заморачивался. Различные партии, сотрясая воздух призывами к решению социальных проблем,  толкли только воду в ступе, между частной и государственной собственностью не находя истинного решения.
 Однако эти же проблемы преследовали и производственный частный капитал. Он тоже не хотел рабочим платить большие деньги и завязывать рост прибыли с ростом  оплаты, считая это своим ограблением. Мир частного накопления жил по народной Поговорке: «Столкни ближнего и нагадь на нижнего». Участие народа в прибылях капитала через покупку акций не было массовым явлением. Оно отчуждало обывателей от участия в конкретном производстве и не определяло стоимость наемного труда, да  и коллективного сознания не формировало.
  Инновационный прогресс развития общества, из-за не совершенных экономических отношений страдал и при национализированной собственности и при частной. При последней, его подхлестывала конкуренция, но социальной направленности не имел и безработица с кризисами перепроизводства била общество, то селедкой в харю, то мордой об стол, как Ваньку Жукова в учение.      
Спасительной мерой от этого могло быть только внедрение плановой составляющей в рыночные отношения. При этом соотношение частной и государственной собственности, доведенной до собственности каждого гражданина, статусной величиной живого труда, как в финансовой, так и промышленно-торговой сфере должно было ровняться с прошлым. Именно доведение этого понимания в экономике, как её основного закона в соотношение живого и прошлого труда равного  единице, должно быть показателем  развития правильного социального общества. Все другое развитие стран не определяемое этим законом должно считаться пагубным, антинародным и  бессмысленным. Любое отклонение от этого соотношения, так или иначе, должно предполагать не социальный характер развития общества и составлять оценку правящей элиты, как и эффективности правления.
. Ввиду этого в части социального развития предпочтительнее было плановое развитие экономики на сформированных заранее заказах и рассчитанной не инфляционной нормой рентабельности увязанной с оптимизированной оплатой. Нарушение этого соотношения регулируемого налоговым гнетом могло ещё спасти этот мир. Для этого нужно было признать теорию конвергенции и её механизма - теорию статусных отношений, как основу правового общества, где стимулирование культурного спроса мотивировалось бы статусным правовым дисконтом с влиянием на статусный рост  всех субъектов этой системы.
Общественные интересы, во имя справедливого развития, должны были быть сбалансированы с частными. Однако  общественные интересы даже в описываемом времени не определяли меру присвоения добавочного продукта и не формировали оптимизационное развитие общества. Так или иначе сращивание двух экономических систем социализма и капитализма без такого подхода и такого направления развития являлось немыслимым. Любое другое направление, развития, как тупиковая крайность грозила насильственными последствиями. Однако этой закономерности мир не признавал, не понимал и о ней не думал.
Экономические кризисы заставляли мир страдать не только от конкурентного перепроизводства, но и от того, что торговый капитал, преследуя свои частные интересы, диктовал промышленному свои условия, а не содействовал  справедливой конкуренции. Фирмы, которые всё, от добычи, переработки и реализации держали в своих руках, были вне конкуренции. Все остальные  стоя перед ним на коленках, платили за благосклонность реализации дань. Чтобы встать на ноги промышленный капитал искал свои не традиционные формы реализации.
Положение усугубляло и то, что в процессе от добычи до реализации финансовый капитал играл не наконечный экономический результат социального значения, а на частный успех на каждом этапе производства. Всё это тормозило прогресс инновационного развития тем, что каждый банк хотел получить свою выгоду, а заботы производителей и социальное развитие им были по барабану и горели все они ярким пламенем.             
Финансовая система, как кровеносная система государств, была полностью подчинены частным интересам, дополнить этот общественный абсурд могли только частные тюрьмы для представителей капитала. Из-за этого система не могла нормально исполнять свою функцию, так как её обращение обеспечивали тысячи сердец стучащих в разнобой и не было социального показателя от которого зависел бы её денежный прирост. Для того чтобы разорвать этот порочный круг финансово-кредитной системе  необходимо было, если не прирост денег от роста национального достояния, то хотя бы, частичное государственное представительство в советах директоров с влиянием в каждом частном банке, да и в каждой производственной корпорации.
В международной экономической системе, мирового капитала шла постоянная вражда национальных валют за своё ведущее представительство.
Валюты не являлись частью национального достояния стран, а всего лишь частью их частного производства и достоянием части обогащенных личностей. Зависимость прироста денег только от условий частного успеха реализации и спекуляции, загонял мир кризисами в тупики своего развития.
 Влияние своё, мировому капиталу, легче всего было оказывать через частные банки. Государственные банки в его систему вписывались плохо. Через частные банки легче всего можно было организовать утечку капиталов из одной страны в другую. Через них оказывалось влияние на продажные элиты тех или иных государств. Правя своей страной, они зачастую держали деньги за границей  и естественно  были подвержены их влиянию. Это влияние отражалось и  на внутренней политике стран. Торговый и промышленный капитал, находясь в частных банках не очень-то дорожил интересами того государства, в котором он образовывался.

Им на руку было то, чтобы государства полностью вышлю из экономического управления в своих странах и предоставило им полную свободу беспредельных действий. О ни согласны были платить посильные налоги, которые они, через своих представителей во власти, могли пролоббировать. Влияние на них через неповоротливую судебную систему их мало пугало и они могли не только подкупать, но и в любой момент угрожать, как насилием судебной власти, так и государству с организацией возмущения масс. Через демократические выборы они полностью срослись с властью, и власть полностью зависела от них. Даже если выборы проходили по бюллетеням, но с открытым голосованием, или через урны мгновенного учета голоса, они покупали бы избирателей. Угрожая увольнением и прочими репрессиями, диктовали бы кандидатов за кого голосовать.
Все это делало государства слабоуправляемыми от национальных интересов, а правительство марионетками международного капитала. Государства с засильем частных банков в любой момент могли попасть под финансовый лохотрон и гнет, с  диктатом международных монополий, а не отечественной промышленности.
   Достаточно интересно описано состояние денежной системы  в одном из стихотворения моего постоянно волнующего за меня читателя. Я его вам даю на суд 
Нет у мира  единой  валюты
 И проблемы согласия раздором  раздуты
Эх, мир живешь ты без  царя
Локтевая экономика тебя свела с ума.
И валютой, как локтем
Отмеряют  что, почем.
У кого он помошьней
Тот над всеми лиходей
Эталона  деньгам нет
Справедливость, где ты свет?
Есть по массе килограмма
Мера веса без обмана
Да и метр не обделен
А в валюте что почем?
Не поднимайте цен везде
Не опуская их нигде.
Не нарушайте цен баланс
Ведь это кризису аванс.
Дайте  жизни меру счастья
Разгуляй,  цена безвластья.
Сегодня рюмка стоит сорок
Завтра уже три сто сорок.
Где же  граждане  цена
Без обмана и вранья.
Сам на сам, один, один
Где ты денег господин.
Чтоб ровнялись по тебе
Все валюты на земле.
Есть такая не простая
Но идея золотая
Энергетическая стоимость труда
Где прибыль полезностью всей заперта.
Я  продам свою идею
Дайте деньгу чародею.
Вы ж не изверги налейте
 За идеею пьют и  черти.
Граммов этак пятьдесят
Жизни час в ней на верняк
Вот и денег в ней цена
Не играйте в дурака.
По копейке, по копейке
Как по капле мене налейте
И не меняйте ни когда
Цену денег для меня
Не предавайте власть рубля
Ведь в нем народная цена
Не лезьте вы в мои карманы
Воров с инфляцией на нары
Мой рубль сто капель был  всегда
Энергетическая стоимость моя.
Не изменяй ей власть, прошу
Я стоимостью этой дорожу.
Я  вам на рубель «па» станцую
Вы мне похлопайте, я всех целую.
          * * *
Мировой наднациональной энергетической валюты базирующейся на национальных ресурсах каждой страны и являющейся их иммунной системой  мировое сообщество  к этому времени действительно не создало, но это было только делом времени. Существующие валюты, как прочные девки ночными бабочками порхали в свободном полете и не имели контрольной функции с кодированной системой обращения, как по операциям, так и по принадлежности к каждой гражданской и юридической личности.
Все потуги политиков о борьбе с коррупцией без введения кодированной валюты, были пустым безумным звоном раздражающим общество.   
  Отсутствие её стимулировало криминальное и коррупционное развитие, и в большей своей массе использовалась преступным сообществом и во вред  общественному  развитию.
При избытке у мира денег, бизнес не тратил их на социальные блага, так как они не приносили новых денег. Этот тупик развития мог существовать только за счёт налогов, но своим повышением потребностей государственные долги постоянно грозили миру дефолтом и новой финансовой грозой.
 Отсутствие в мире система оптимизации  цен и условий конкуренции вело к постоянной инфляции. Возможность их оптимизации позволила бы, при отсутствии конкурентов повышать налоговою базу, как и при их появлении оптимизировать количество конкурентов, посредством налогового бремени. Всё это позволило бы им не уничтожать друг – друга в конкурентной борьбе, а сохранять их оптимальное количество. Того же самого требовала система оптимизации рыночных цен, которая зависела бы от планово-социального ценообразования со своим денежным обращением. Норма планово-оптимизированной прибыли должна была бы быть основой  налогообложения и при нарушении её, в сторону повышения, должна была бы повышаться, если не повышалась оплата труда. Именно подобный механизм для оптимизации конкуренции и ценообразования мог бы остановить денежную инфляцию.  К сожалению, имущественный класс инфляция не пугала, он научился на ней пополнять свой кошелек, считая инфляцию естественным явлением, запоздало и слабо регулируя её повышением оплаты труда.
Забалтывая народ глупостью с преклонением рынку, элиты мира убеждали себя  в том,  что от инфляции не уйдешь, и только свобода с демократией в  конкурентной погоне за наживой, спасет мир. Конкуренты втаптывали  друг друга в грязь, губя окружающую среду и социальные гарантии мира людей.
На гибели и банкротстве одних, опять же грел руки  тот или иной клан частного капитала. Они пытались то захватить, то  поделить, в этой холодной войне постоянного  передела всё, что могло составлять ценность, Всё это как небесная кара за безумное устройство, являлось если не тенью, то сутью бытия, и насмешкой дьявольской природы общественного безрассудства. В этом грозном мареве общественной природы оглупления, как среди грозовых облаков динозавры наживы гуляли по улицам городов и деревень. Они искали раскормленных потребителей, но не видя их кричали: «Умри тощее не платежеспособное население». Однако другой массы народа этот мир не создавал. Всадники апокалипсиса услышав этот зов стремились ворваться в него, через их души, и исполнить этот зов, но уже вместе с динозаврами и раскормленными потребителями потому, что и безумное потребление развращало всех изнутри.
Чрезмерное богатство само по себе и богатым не приносило счастья. Ощущение наслаждения от большой наживы капитал не давал, так как загружал заботой, страхом и мешал спокойно жить, убивая чувства не купленной любви. Конкуренция за еще большее обогащение и страх потерять положение, одних заставлял сдерживать свое потребление, других сдерживаться в потреблении, заставлял  недостаток денег. Все страдали, кто от нехватки их, кто от их избытка. Даже вечной и долгой жизни капитал не гарантировал. 
Не смотря на это, деньги были основой существования и самой власти и самого народа, диктуя своим частным характером образования общественные формы развития. Удобной формой для них диктатуры была демократия. Только  наличие денег обезличенная демократия давала всем не равные права, а без них лишала всего. Справедливость, основанная на деньгах, рыдая им в жилетку, сменяла одну власть на другую. Это ничего не изменяло в этом мире, кроме денежных потоков из одного кармана в другой. Для постоянного передела мира, большему капиталу демократия, как Тришкин кафтан была самой удобной формой его диктатуры. В его условиях демократического выбора легче было навязывать свои условия игры.
На самом деле крупный мировой капитал, пригревшийся под крышей сильных держав, пытался навязать культуру демократии, как вселенскую миссию единого сообщества. Отдельные сильные представители национального капитала этому сопротивлялись. Они пытались не позволять ему приватизировать право на свое правительство и на эксплуатацию своего народа в своих интересах.
Однако нажива и бедность не знала национальных границ и национальных интересов. Слабые национальные капиталы в борьбе с более сильным капиталом  все чаще утрачивали свои позиции, подчиняясь валютной экспансии мировой глобализации, которая гналась за дешёвой наемной силой и ресурсами. Солидарное сопротивление этих стран большому международному капиталу была опасна, как и стремленье их к уравнению стоимости их труда с мировыми стандартами. Чтобы этого не происходило мировой капитал дробил большие государства на мелкие создавая то тут, то там гражданскую вражду и войны за передел своего влияния.
Как всегда, именно так, мировой капитал самые большие купоны  состригал в неразвитых странах, попирая их национальные интересы. Порой национальные капиталы сознательно угнетали свой народ, чтобы диктовать свои условия на международном рынке или в угоду ему. Социальная обездоленность и стоимость жизни народа в товарных пошлинах на вывоз и ввоз не учитывалась, что позволяло попирать экономическое развитие народов с большой стоимостью жизни и их интересы.
Все мировые валюты, так или иначе, были подчинены одной или ряду каких-то ведущих экономик. Они все больше и больше подчиняли себе слабые капиталы других национальных держав, выступая для них, то дубинкой, то пряником. Спасение утопающих в долгах стран было делом самих утопающих. Деньги, как дьявольская сила властвовала над миром. Они, жаждой наживы, гнали прогресс, а он все больше и больше выбрасывал, лишних людей за борт производства, загоняя мир в эпоху лишнего народа.
. Эта социальная угроза  в разных песнях доносилась, как будто с небес и не видимый святой дух из моего сознания через интернет призывал разум к рассудку.  Возможно, это мой читатель, с человеческим сочувствием, проклиная валютные войны отживающей валютной системы мира, вторя мне, напевал:         
Белый, белый, белый, лайнер, от причала в никуда.
Безработные планеты заполняют все места
Крен налево, крен направо.
Правит им рассудок слабо.
И туда ах и сюда ах,
Качает лайнер на волнах      
Вот по вонам легла дорога
В эпоху лишнего народа
      Где же курс твой планета? По маршруту туман.
      И качает планету капитал - океан   
     Ты отправил планету в никуда, в никуда!
      И прогрессом  штормует мировая  беда
      Но  в нем тревога, как от бога
      Совсем не нужного народа
И проклятье волной над планетой встает.
Так куда же  куда дальше нас понесет?
Кто ответит за то, что прогресса аборт
Безработных кидает в пучину за борт
И проклятье волной штормовою встает
Кто ответит за то, что не занят народ.
Безысходность наживы, мировой капитал
И  бушует стихии мировой океан
Ждем спасения  от бога, он рассеет туман
Но гуляет по борту лишь наживы обман
Бьется  чайка в грозе и  пророчестве
Словно истины крик в одиночестве
Где же, где же правление от бога?
Дай валюту единого мира расчета
Чтоб она достоянием стала труда
И стихией наживы за борт не несла.
   Белый, белый, белый лайнер, от причала в никуда.
   Безработные планеты занимают все места.
                Крен налево, крен направо.
                Правит им рассудок слабо
                Стоны женщин и детей.
                Страх накрыл волной людей
             Где же курс твой планета на надежду, покой
            На таланты с великой и щедрой душой.               
Если путь свой планета не сможет найти?
Разорвем мы на клочья континенты земли.
                * * *.
Голос этого читателя, в моем сознании,  смолкал, будто его функция этим и заканчивалась,  и  мое сознание вновь диктовало:
Естественно крупный капитал делал государства сильными, и они мечтали о мировом господстве, как свободе своих интересов, притесняя ослабевшие. Ради этого, капиталом подкупались  представители  других стран, чтобы и ослабить национальные позиции, и навязать свою идеологию. Эта тенденция миропорядка узаконила  незыблемое извечное  утверждение, что жизнь эпохи частного образа существования, это борьба, как классов так и внутри классов частного превосходства за своё место под солнцем и власть. В этой борьбе капитал диктовал условия социальному миру не брезговать ни чем.
Эпоха в которой социальные условия формировали бы капитал, нашему времени не снилась даже в кошмарном сне.  Революцию нового финансового миропорядка и образования мир еще ждала. Только для этого нужно было сначала иметь идеи, затем движущие силы и только потом деньги греховной и  не народной системы формирования. Такая система их накопления давала моральное право революционерам на незаконное на их отчуждение. 
На положение, когда развитие национального достояния слабых государств стало бы условием образования крупного международного капитала, система заточена не была. В любом другом случае  любая борьба капиталов была сменой власти одной группы алчных людей на другую и социальная забота о народе была лишь ширмой прикрывающей истинное существо капиталистического мира.
 Все в этом мире так и происходило. Порядки борделя, почти соответствовали мировым и когда в нем меняли товарок условия оставались прежними. Выбор всегда был демократическим, но кто больше положит, тому гарантировался и больший выбор.
Политические партии на перебой кукарекали о своем социальном и демократическом устремлении, а на самом деле старались сменить шило на мыло и предложить коренных изменений не могли.
Красноречиво об этом говорило одно из стихотворений моего уже известного и неравнодушного к моему творчеству читателя.  Оно отражало суть демократических процессов как критического периода демократии. И периода демократических выборов на примере России для всех стран как
          КРИТИЧЕСКИЕ  ДНИ
Ха, ха, хи, хи,
Вновь критические дни.
Вновь в Росси выборы с шумом собираются.
Партии на выборы, как грибы рождаются.
Между ними брачные союзы появляются,
А народ на митингах от сказок их спивается.
          Выступают красные - уши все развесили.
          Демократы сказками по темечку нам врезали.
          Тут все закружилось  эх  заколесилося             
           В пропасть дуреломову держава покатилася.
Красные с зелеными, 
Белые с веселыми
Тешатся программами,
Как цыганки картами.
И все бегом да бегом,
А идеи их с душком.
Но голосят наперебой,
Вновь в курятне  перепой.
       Где, какая истина, голосят про милость
       Все в глазах мирянина чехардой явилось.
       Собственность народная  фирмачам подарена,
       И батрачить нам на них, судьба уже назначена.
За столом разделочным вся правящая власть.
Имущество раздали, теперь  на  землю валит масть. 
Землю кровью политую снова кровушкой зальют.
Кол раздора сказочный между грешными вобьют.
        Красные с зелеными,  белые с веселыми
        Тешатся программами, как цыганки картами.
        И все бЕгом да бегОм, а идеи то с  душком.
        То по кривде с бугорком, то за правдою с горбом.
Бедность мысли скрашена  пачками рублей.
Куплены желания нищетой людей.
Красные вдруг  белыми и стали у руля.
Черною икрою замазали глаза.
Рай, обещанный  народу, залит кровью сатаны.
Как любовь  панельная в критические дни.
Ох, критические дни вы агония страны,
Затыкайте люди уши и не кушайте лапши.
           Красные с зелеными,  белые с веселыми,
           Тешатся программами, как цыганки картами.
           И все бегом да бегом, а идеи то с  душком.
           И все бегом да бегом, но идеи их с  душком.
Пирамиды налепили из обмана изо лжи.
Кто защитник у народа? его нет, да и не жди.
Пораноя их свободы, как насилие души.
Эх, любовь оральная, в критические дни.
          Подмывается страна после выборов всегда
           От насильственного секса, и чумного куража.
           Ай, я яй. Ай, я яй водкой грязь с души  стирай.
           Ай, я яй. Ай, я яй, спиртом глотки промывай.
Красные с зелеными,  белые с веселыми
Карты их программные всегда были крепленными
                * * *
Беда мира была в том, что прикрываясь свободой и демократией, капитал допускал любую критику, и выборы только бы  всё это не мешало обогащению. Он готов был разрушать не только чужие культуры, но и свое национальное достояние, так как капитал не зависел от него. На пути этого разрушения, рассыпающейся горохом частные интересы еще больше обогащались и подавляли социальные потуги мира.
Эта система в постоянной вражде между собой тормозила общественный прогресс. Для социального мира созидания и любви нужна была новая форма денежного обращения и международного капитала,  эмиссия которого определялась бы не частной наживой, а приростом достояния культуры мира.  Прирост такого достояния должен был быть основой прироста эмиссии международной валюты, а не той валюты, которая  формировалась бы экономикой одного государства для всех остальных. В этом валюте, позволю  вновь утверждать, сам человек должен был быть её частью и своим  национальным достоянием, определять, его энергетическую стоимостную величину и своей продолжительностью жизни и социальным положением. В создание такой, новой, формы денег, как мировой наднациональной валюты, так или иначе, стучалась справедливостью экономических отношений социального общества. Мировое развитие требовало не только сильной интернациональной идеологии, но и валюты без занижения статуса значимости национальных валют, каждого государства.
Однако к описываемому времени мир этой валюты не создал, как ущербно и не создал формы её обращения исключающей нелегальный её оборот.
Отсутствие системы технического и общественного контроля над денежными потокам приводила мир в  коррупционный и преступный в хаос, с которым он справится, не мог. Это, как уже упоминалось, могло исправить только создание кодирующейся валюты и системы обращения по операциям и гражданской принадлежности, что означало бы осуществление эпохальной финансовой революции.
 При определенном желании властей такая кодированная валюта быть могла, но такой расклад развития мировых финансов частный капитал допустить не мог.  Значимость  власти опирающейся на нелегальный оборот капитала не терпела своего принижения или исключения.  Этот капитал боялся такой модели обращения и не предполагал, что его значимость рано или поздно все равно будет зависеть не от личного, а от общественного накопления и развития, и под его контролем. С развитием отношений доля этого общественного накопления, как именное личное достояние будет передаваться по наследству статусом гражданина, семьи, коллектива и даже государства.
Этот статус, как часть народного достояния будет не только основой эмиссии народных денег, но и давать гражданину  личные права на долю личного материального благополучия из этого денежного оборота.  Мир не знал,  как это народное достояние, на правах личного, через статус социальной значимости, от личности до государства, передавать по наследству. Все потуги в этом направлении с предоставлением по нему различных прав и благ, считал бредовыми.
Эта реальность мира рубила сук, на котором держалось  частное накопление  человечества. Она в борьбе за деньги, всех против всех, уничтожало идеалы любви. В такой борьбе эти идеалы были исключением, а не правилом. Накопление капиталов как болезненный диагноз человеческого бытия и сознания, убивал духовную красоту и любовь мира людей. В этом мире она была лишь рекламным придатком  власти  денежного  рабства.
Проблема бытия социального мира ждала только кризиса умирающей денежной системы, и небеса готовы были обрушиться на землю проклятием этого мироздания.  Это проклятие в виде проявления наркомании, сепаратизма, и национализма  провоцировался разными капиталами, рвущимися к мировому влиянию. С помощью их идеологий и взаимных угроз ослабляли роль отдельных государств.
  Существующий порядок мироздания не предполагал, что рано или поздно придет эпоха правового возрождения мира обеспеченного капиталом творцов, гарантирующих им правовое превосходство. Экономика земли ждала космической цели с воспроизводством не на культе наживы, а на культе дифференцированного права идущего от вклада каждого гражданина в национальное достояние. Этот вклад, как статус гражданина, семьи, коллектива, государства должен был стать основой единого правого общества.
 Мир статусных отношений голубем мира стучался в окно цивилизации. Чтобы получить абсолютное право свободы власти и материального богатства.  Те, кто претендовал на это, должны были перед народами мира встать  на колени, вкладом в мировое достояние, как при объяснении в любви.   
Власть любви, как святое правление, ждала своего помазанья разумом. Коммерсанты ждали божьего поцелуя, чтобы производить не прибыль, а высший продукт цивилизации – любовь и социальную жизнь.  Однако как превратить жизнь и её качество в национальное достояние и сделать частью производственного процесса власти не снилось. Идеалов развития мир не имел. Он тоже ждала божьего поцелуя, или дьявольского проклятия. Ни того ни другого, как и  осознания не строить жизнь на стяжательстве богатства не осеняло великие умы человечества. Все считали что этот мир состоит только из потребителей материальных благ и развлечений.
Капиталистические нравы, кутили в пьяном угаре свобод с враждующими  меж собой разными кланами демократии, где любой дурак с деньгами имел прав на власть больше любого таланта.
    Производство мира было настолько могущим, что могло засыпать достатком, как манной с небес всех людей планеты. Однако великие мира предпочитали держать всех в нужде, ибо только так можно было выжить в конкурентной борьбе и заставить массы служить им
за гроши, что давало им ощущение своего могущества.
   Перепроизводство товаров и неспособность населения планеты его оплатить и потребить в виду, незанятости, недостатка финансовой наличности и физической ограниченности потребления, вело от одного финансового кризиса к другому.
Этот Мир был устроен так глупо, как будто это кому-то было нужно специально, хотя ни богатых, ни бедных такой порядок не устраивал. Безумство этого мира этим не кончалось. 
С каждым годом прогресс своим совершенством выкидывал на улицы все большие толпы безработных. Они слонялись по улицам, грабя и убивая других. Богатые их боялись, а чем занять их  тоже не знали, хотя социальных объектов было море, но из-за отсутствия рентабельности они капитал не привлекали. Следствием этой безысходности,  мог стать бунт с разгром производства и еще большая безработица. Народ мог выйти на улицы, свергнуть власть но, что делать после революций, знать не мог, а политики жевали только сопли демократии.
   Волей неволей мир гнулся под спудом нагруженного на себя оружия,  убегая от еще большей безработицы. Так спасаясь от нее,  гнал себя к новой войне или революции. Сбыт  оружия требовал развязывания то тут, то там вооруженных конфликтов. Этот безумный мир каннибализма поедал сам себя, порождая преступность, за  бессмысленное экономическое унижение одних другими.
Природа мира, однако, не могла долго терпеть ни безумной потребительской ориентации мира, ни разных видов насилия между людьми, так как в этих войнах за наживу гибла и она.
 Однако  мысль ориентации мира не за наживу  была не под силу политическим властям мира, а, как и чем можно заменить пряник наживы они не знали, и сколько веков не мучилось, так этой задачи и не решили. Это вопрос веков лежал на дороге мира философским камнем, который поднять никто не мог. Об этот философский камень разбивались надежды человечества. Разбитые надежды превращались в кровяные реки и,  испарившись, грозовыми облаками насилия, вновь нависали над миром людей. Мир сначала рожал людей, потом одних убивал, других, постоянно призывал к миру. Так, держа их в страхе, на оставшихся наживался или грабил.
Одни становились  богаче, другие еще беднее и снова шли воевать и насиловать остальных. Для насилия готовилось много танков, пуль и бомб. В мир без насилия никто не верил.
 Потому-то для поощрения любви вообще ни чего создавалось. Она воспринималась как что-то само собой разумеющееся, и развивалась по законам анархии и  подчинялась наживе, так как религии мира ей практически не занимались. Более того ощущение счастья намеревались достичь только в браке на материальном достатке, с оковами вещизма, а всё вне него, считалось грехом. Мораль материального мира с идеальной любовью в традиционной моногамной семье  изживала себя и все это понимали, но другой морали не было. Мирясь с этим,  люди считали, что живут во грехах грешного мира и так должно быть всегда, так как другого не дано. Однако это было только ещё одной формой собственного бессилия, от которого многим было плохо, а другим очень плохо. Заботам о своем благе и богатстве люди отдавали все силы и забывались. На жизнь по-иному одним не хватало средств, другим уже сил. Многие, наплевав на мораль,  окунались в разврат развлечений мимолетного наслаждения. Так опустившись и привыкнув к нему, этим жили, считая это истиной вершиной жизни и её смыслом
  Сознанье мира дремало и не знало, что нужно создавать не бомбы для насилия и страха, а условия для любви, как социального блага и ощущения постоянного счастья. Как создать такие, условия, в которых человек стремился бы любить как можно больше, и это право получать за создание красоты на земле, мир не знал. Даже самые богатые на земле без любви были  несчастливы
Крестный путь божественной воли с торжеством любви на земле, без насилия был пустым религиозным звоном, который различные политики не принимали всерьез. Благими призывами и  намереньями этого толка они лишь прикрывали порочные дела, и  желания любыми средствами то там, то тут захватить или удержать власть, чтобы в свое удовольствие выспаться на терпимости масс и обогатиться. Однако этому божеству богатства поклонялись не только богатые, этот порок был достоянием всех потому, что других стимулов достижения благ мир сотворить не мог и мучился в родовых муках. Эти муки отражались в небесах мира уже в описанной мною природе  к этой сказке. Оттуда сверху голос моего неугомонного читателя, как будто из-за туч буревестником революции Горького  стал напевать про  не существующий   
                МИР ЛЮБВИ.
            Рушится! Рушится! Вот и разлом.
            Рушится в боли насилья наш дом.
            Рушится жизнь наша в мире беcправия
            Тешится глупость в безумстве тщеславия.
В мир без насилья я искренне верил.
Этой реальностью жил я и бредил.
             Рушатся вновь идеалы мои          
             Пали осколки великой мечты    
             Дамы разлома, как дети нужды
             Бродят по улицам грешной любви.
Я не верю в любовь, ту, что гонит нужда.
Поднимая подол, с болью смотрит в глаза.
Духов вечной любви призываю в набат.
Пусть они на земле мир любви сотворят.
            Кто сказал? - “Рай нельзя сотворить на земле”.
           Пусть покается Богу - очищенье душе.
           В виртуальной реальности, будто во сне
           Этот мир существует, приглашая к себе.
 Убегаю в него от земной суеты.
Злу преграда- стена там китайской длинны.             
Люди птицы за этой стеною живут.
Зла творить не умеют, доброту создают.
Диктатуры любви ищет их красота.
И творцов, как богов почитают сердца.
            Красотой промышляют, красоту раздают
            На добро без грехов там валюту куют.               
            И любовью за зло могут вас наказать,
            Как траву ярким солнцем с земли  выжигать.
Перепахана там полоса одиночества.
И живыми глазами смотрят счастья пророчества.
Боль людская залита знаменьем  добра.
И поэзию жизни, не ломает нужда.
            Там  планета любви, как планета друзей
            Подчинена сознанию, божьих страстей.
            Вечность жизни заказана рангом добра
            По нему и дается не земная краса.   
Сотвори же такое Бог на грешной земле,
Не нужде, а красе пусть поклонятся все.
Нам не нужен вещизм идеалы твои.
Сотворения счастья станьте власти отцы.
            Стон нужды и вражды, как слепая напасть
            Роком вечным по жизни не может  нам стать.               
            Созиданье любви,  под  диктатом творцов
            Для прозренья этого  ждем давно мудрецов.               
В этих пламенных мыслях меркнут  зла фонари.
Счастья большего в жизни мне нигде не найти.
В виртуальной реальности сбылись эти мечты.
Сотвори же ты Бог эту жизнь меж людьми.
                * * *
Ну вот, тоже говоришь «сотвори», вторила я ему и даже согласен со мной. Более того  пошел дальше, и  обратился за помощью к Богу. По мне так это вроде, как и правильно, но проблема в том, что у нас на земле не у всех боги одни. Да я согласна, инстинкт веры есть у всех людей, и он просит религии Бога, но какого?  Чтобы  все и атеисты  ему поклонялись и одной семьей жили, возможно, действительно нужна, единая мировая религия духа реального жизненного поклонения. Возможно, даже, каждая семья и личность могли бы создавать и канонизировать свой образ и скрижали божественного поклонения.
  - Постой, постой, - опять остановил меня мой читатель, - не только единая религия, я порою на большее ворожу, хочешь больше предскажу.
  - Опять в стихах, – спросила я его 
  - Конечно, слушай:
Вот ворожу, я ворожу
На судьбу и на страну
Я, вам, что хочешь предскажу,
И всю правду расскажу.               
             Когда родились,
             Где крестились.
             И куда страна  пойдет,
             И в чем мир судьбу найдет.            
             Хоть  на амурную красу,
             Хоть на чертову душу.
            Вот Царям  судьбу гадаю
            Роль не простую нарекаю
И вот предсказанная мной,
Судьба грозит царям судьбой .
За предсказание без лести
Сжигали колдунов в час мести.
            Не казните меня, не казните
            И костер мой скорей потушите.
            От судьбы ни куда не уйдете
            И предсказаний крест понесете.
Пусть  жизнь будет полной, деревья большими,
А женщины наши всегда молодыми.
Пусть у мужчин будет работа,
А у женщин лишь забота-
Накормить и народить
И любовью напоить
             Это счастье и забота
             Настоящая работа.
             Чтоб дети росли, и нужды не познали,
            А юные девы нам в счастье рожали.   
Единый язык и единую веру
Пророчу я этому грешному свету.
Для этого люди единой валюты
За братства народов поднимут салюты.
       И жизнь будет полной, в семье да любови
       Мечта эта вечна, решится без крови.
       И не смейтесь надомной,
      Я ворожу своей судьбой.
                ***
- Интересно, - ответила я ему, - и что делаешь, моим мыслям хвалу?  Все-таки я свою мысль доскажу.
Ведь Религии, как институты коллективной морали практически везде отделены от власти и права, хотя всем ясно, что только мораль коллективного права первична в основах  персонального права. Только практически и института коллективного права в праве мира  не существует, как и не существует единого мира. Этой проблемой, как и чем,  объединить религиозные сообщества в этом мире никто не занимается, да и не считает необходимостью, призывая только к терпимости их сосуществования.
Уже думая над явлением моего читателя я в мыслях соглашалась сама с собой. Интернациональная  идеология была  еще слаба, и не могла полностью вытеснить разную национальную идеологию, базирующуюся на религии, требующей своего равного утверждения со всеми. Конфликты этого направления перерастали в конфликты  культур и цивилизаций спекулирующих на  инстинкте веры людей.

Для переориентации культур на единую цель Миру действительно нужна новая религия – религия с поклонением дружбе, любви и семьи, чтобы ею объединить мир в одну семью народов. Этот, поистине грандиозный проект, требовал мозгового штурма, ибо создать новую,  не разрушив старые религии, казалось не реальной задачей. Хотя с проникновением религии в право с определением меры моральных и материальных свобод, а тем более в воспитанник и медицину с заботой о телесном и душевном здоровье могло изменить в мир. С освящением заботы о животных и растениях и  Именно только такое проникновение веры во все влиятельные на сознание сферы, могло создать непоколебимую власть. 
   Религия непротивления злу насилием, вытеснялась негласной  религией «око за око», но формы слияния не имела. Рано или поздно, так или иначе, общество вынуждено будет принять религию созидающую мир, как одну единую семью. Ведь семья, это основа созидания природы и красоты, она-то и является главной движущей силой. Дружба любовь и семья, не возможны без ощущения красоты. Так как это зависит от воспитания человека, то человек должен стать основным продуктом цивилизационного развития мира. Однако созидающей красотой человечества является женщина, то религия поклонения ей, могла бы иметь место. Это мне казалось очевидной необходимостью. Однако культом развития искаженного мира, ошибочно был культ потребления и накопления денег, где человек служил ему только средством.
    Культ религии потребления, не вписывался не в одну из религий мира.  Тольке культ права, с основой религиозной морали в поклонение природе, дающей, через любовь, начало и конец жизни мог бы претендовать на основу мирозданья.
     Если считать, что бог отец, бог сын и бог святой дух, это три единое начало, то святому духу, как духу любви, дружбы и семьи можно найти и веру и всеобщее поклонение. Семья это единственный институт в котором живут и которому подчинены все. Создание семьи частной собственности и государства имеет одну основу. Однако семья может иметь форму не только родового, но и делового и товарищеского образования не только в частных и государственных образованиях, но и в корпоративно-производственных образованиях. Более того, СЕМЬЯ МОЖЕТ НЕСТИ КОЛЛЕКТИВНУЮ МОРАЛЬ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
 В тоже время, основой семьи одинокая женщина может стать, а одинокий мужчина потомственную семью создать вряд ли сможет. Статус хранительницы очага у неё соответственно выше. Богиня мать, как богиня святого духа семьи заслуживает поклонения.  Она является энергетическим началом святого духа красоты, дружбы, как добра, любви, и семьи. Ввиду этого поклонение семье, женщине, её любви и красоте, как выражению духа  природы, через соединение с ней, может иметь продуктивную основу и, даже подвержена вознесению, как божественной реальности производной от святого духа вселенной.
    Если же продвижение такой религии будет зависеть не от подношений, а наоборот, жертвенности с ей стороны, со статусным влиянием на судебные процессы в семейном, гражданском и детском праве, то она может стать объединяющей необходимостью всем.  При  создании стимулирующих экономических преимуществ этой веры с объединением религиозных обрядов на созидательном процессе, религии которые существовали на подаяниях и в борьбе за приходы разобщают этот мир, то в виду этого вынуждены будут отмирать. Только то, что вера, как инстинктивное стремление человека в вечное, через созидание, должна жить не на подаяниях, а  быть если не организатором благополучия, а как-то влиять на него, слышать никто не желал.    
  Хотя в этой форме эономического влияния можно допустить  моральный спрос - запрет и так далее, с предпочтением развития общественной собственности, как всеобщего добра и коллективного права. Это добро выраженное моралью в  форме права могло бы содействовать оптимизации доходов в виде освящения потребления с предоставлением дисконта на спрос. В таком понимании семью, как субъекта коллективного права полезно было бы сделать субъектом не только морального права. 
    Веру, которая могла бы войти в производственные,  а тем более в государственные структуры, формируя и коллективное сознание и коллективную ответственность в праве, в виде организатора субъекта коллективного права никто не видел даже в своих фантазиях. Естественно такой подход потребует  подчинения персональных прав человека, коллективному праву с моральными судами и кодексами семьи,
Однако в интернете можно было найти и мысли и стихи подобного толка. Одно из таких произведений приковало моё  внимание, и оно называлось: 
РЕЛИГИЯ  СЕМЬИ
Динь - бом, динь - бом,-
Слышен  звон церковный.
Динь - бом, динь - бом,-
Это глас  души верховной.
                Колокольный звон,
                Как  душевный стон.
                Призывает к истине
                Духовный баритон.
Религия семьи, спаси и сохрани,
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
Спаси, спаси, спаси!
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
          В прокуренных истинах грешной любви
          Новая религия под собор зови.
          Религия семьи все религии мани
          И не знай вражды согласье, а объятия сатаны
Религия семьи, спаси и сохрани
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
Спаси, спаси, спаси!
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
            Подымись душа, подымись с клен.
            Зов насилия природы твой духовный плен
            Уничтожь скорее, наконец, разврат.
            Он тебе не сужен, он тебе не брат         
Религия семьи спаси и сохрани
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
Спаси, спаси, спаси!
Наши души, наши души
От разгула сатаны.
        Дух семьи святою долей с поклонением любви   
         Как набат церковной воли во спасение души.       
        Он зовет: "иди, иди и свети, зови, звони.
        Впереди священной брани и духовной суеты.
Религия семьи спаси и сохрани,
Наши души, наши души.
От разгула сатаны.
Спаси, спаси, спаси!
Наши души, наши души
От разгула сатаны.    
                * * *               
В этом стихе, а скорее песне слышался конструктивный призыв к коллективному сознанию через семью. Все другие религии призывали только к всеобщему сознанию, и каждая через своего бога. Дух семьи, как часть троицы божьего начала -  созидающий храм семьи с божьим освящением канонизацией её морального устава, как коллективного начала никак не  воспринимался в общественном понимании и создавал религиозно-гражданский вакуум в нем. 
Этот  вакуум коллективного влияния угрожающе заполнила преступность. Страхом коллективной кары она хорошо подавляла страх закона. Преступность или сливалась с промышленными и властными структурами, или вела борьбу с ними за подчинение. Она  имела преимущества перед страхом меча официальных законов, так как была более мобильна и не брезговала круговой порукой с коллективной карой и ответственностью. Институт коллективного зла, пляской на крови, воевал с гуманным миром. Он диктовал ему свои права, особо через терроризм, проституцию, наркоманию и коррупцию. Хотя для  одних это было  протестом этому миру, для других средством наживы и орудием передела власти. Даже самые мощные ракеты, этому миру, в этой социальной трагедии защитой быть не могли. Мир, так или иначе, шел к своей самоликвидации через социальную неразрешённость.
Мне, как автору этих строк опять хочется вспомнить,  уже упоминаемого мню читателя и собеседника, который думая об этом  же написал стихом:
ПОКАРАЙ
Цоп - цобе, цоп - цобе. Мы в дерме
От террора чумы на  земле.
Чахотка бродит  между нас
Грозит мене, пугает вас.
Террор кровавым страхам гнет
И духом падает народ.
          Чума, чума. Чума, как мгла         
          Под  маской равенства беда.
          Террор то тут, теракт то там
          Мир получает по зубам.
          Харкаем кровью, как в войне
          Террор чахотки на  земле.
Переспал террор  судьбой
Разлилася кровь рекой.
И вот от слез рекой горючей
Жизнь заливает болью жгучей.
          Кровь на губах и крик в устах
          С слезами соли на крестах.
          Как с болью жить?
          Как жизнь любить?
          Страх из террора не пошить?
И стон души - властей позор
Насилье общества не вздор.
Есть преступление против чести
И государству  как из мести,
Но против народа всегда
Террор и война и чума.
           И месть, другого нет пути
           Террор к рассудку привести.
           Карой грозится война на войну
           Тень мести требует цену,
           От имени бога семьи и народа
           И право на это дается от бога.
С войны террор ждет капитал
И ищет крови вновь шакал.
Террор, как слабость и позор
Согласью мира рвет  камзол.
         Слабость свободы в наживе обмана
         Власти безбожной большого кармана.         
         И из кармана продажного зла
         Взрывами горя он рвет небеса.
         Шоу наживы, террор маскарада
        Чтобы дубина над властью витала.
И откупалась бы вечно от зла
Власти наживы кропленой, братва.
Давят на власть через слезы людей
Кровь проливают безгрешных детей.
         Нет тебе места,  и злу не молись
         Горем безвинных за власть не дерись.
         Люд то простой, тут, причём виноват,
         Выбрал и, должен за власть  отвечать?
Горе  религии мести и зла
Ложью закопана, правда, твоя.
Где ж ты религия «зло покарай»
Правдою мести беду развенчай.
Страхом бы смерти нам волю не гнули
Злом социальным его не крестили.         
           В Институт коллективного зла
           Окунулась террором земля.
           Он страшнее чумы,  как война
           И коллективной быть  кара должна.
Отрешенья чумных ждет религия.
Отрешенья от них ждет семья.
И  проклятья требует род
Что взрастил этот жуткий народ.
         А нет, ответственность несите
         И на плаху к ним идите.
         Иль  в резервацию людей
         Без  прав свобод и на детей.
         Как прокаженных и больных,
         В дань утешенью всех других. 
         Смерть в резервации вполне 
         Будет откупом земле.
         А, запрет им размножаться
         Не даст  вендетте  зарождаться.
      Стереть как нацию с земли
Волков террора и беды?!
Чтоб в берлогах рождения зла 
Руки дрожали от мысли огня.
 «Хотим, чтоб предки их стонали,
       А боги страх их  проклинали»
       Кричат погибшие из мглы
       Чьи судьбы жертвы зла чумы.
Око за око  и вырванный  глаз
Вряд ли загонит террор  в унитаз. 
Сепаратизм явленье дня
К разделу мира зовет всегда.
        «Покараем» террор не убьёшь.
         Ждет  дыбу новый мести бог.
         Ведь нужно мир объединить
         С наживой это не решить.
         В основе жизни всей нажива
         Вот  горю общему причина.
                * * *
Я конечно с ним во многом была бы согласна. Только когда он предложил пожизненные не опаспортированные резервации построить в Сибири или пустыне, для всех террористов, наркоманов и взяточников с их семьями, я по первой засомневалась в гуманности этого. Потом подумала, ведь пожизненная ссылка с какой-то трудовой повинностью соответствует идеологи толерантности и, при замене ею смертной кары, мир как бы отказывался не только от наличия непримиримых антагонистических противоречий, но и  поклонялся бы заповеди божьей «не убий». В противном случае признание их требует, как бы узаконить необходимость  смертной кары и возможность возмездной законности насильственных революционных изменения мирового порядка. Спасение мира от уголовной, и различной религиозной экспансии возможно только через рафинирование общества от антисоциальных проявлений и личностей. Показателем социального поведения каждого гражданина и юридического лица должен быть только их вклад в рост международное национальное достояние. Учет этого вклада, без учета национального вклада в его международный рост должен быть не возможен. Любой гражданин планеты, не имеющий или нарушивший это право должен терять свободу передвижения, проживания, и национально-религиозного выражения, или как-то ограничен в этих свободах. В первую очередь эти свободы должны определятся статусом каждого гражданина. В любом другом и международном  случае, при приобретение статуса другой страны, любой эмигрант, если он даже не преступник, должен ограничивать или согласовывать форму своего  поведенческого проявления и своих национально-религиозных свобод. Такое  согласование должно определятся моральным кодексом проживания, если формы общественного поведения не соответствуют статусной религии принимающей страны или международной светской норме. Как бы не казалось это вызывающим, но международная ассимиляция и необходимость соблюдения интернациональных порядков, будет требовать соответствия статусной значимости граждан, соответствию  статусных норм проживания того или другого региона. Со своим уставом в чужом монастыре не живут. Только такой подход может обеспечить мир сращиванию в одну семью, с единой интернациональной, экономикой, культурой, правом. Без создания дифференцированных по правам зон и личностей, борьба с преступностью и национальной экспансией, будет не эффективна. Так или иначе такой правовой подход означал бы сотворение правового общества, правовой личности и нации о которых так любили говорить демократы. Их говорильня о правовом обществе наталкивала на мысль, что ни какого толкового представления о правовом обществе они не имели,  и все их демократические действия вели мир к необходимости новой насильственной революции.   
 - Это точно, - опять побеспокоил меня мой читатель. - Мне намедни приснился даже сон, да дай бог, чтоб он стал вещим.
Сейчас прочитаю. Я его так и назвал
РЕВОЛЮЦИЯ МИРОВАЯ.
Разгулялась уж нынче свобода порока,
- Бог промолвил, садясь у огня.
- Вон  с разрухой присела  у дома.
- И нужда к нему с ней подошла.
       Свобода села возле склепа,
       Нужда подала пайку хлеба.
       Разговорились меж собой,
     - Ты что хвораешь? Боже мой!
- Холодно, холодно мне  на свете жить.
Как с тобою мне расстаться,  или лучше придушить?
        - Я нужда и мной от рода
            Ограничена свобода.
            В этой дружбе год от года
            Будем двигаться до гроба.
И она обратилась: «О Боже,
Ведь в нужде нету  места свободе,
А  пустил ты нас с ней по единой дороге,
И она мне связала собою все ноги.
 Вот пришла, и молюся, тебе.
 Помоги людям в этой беде.
 Я воюю с ней даже в семье,
 И спасенья не видно нигде.   
И в богатстве и в бедности тоже
Обеспеченность мера свободе.
Так и хочется согреться, и с огнём поговорить,
Мировую Революцию над нуждою совершить».
 Ну,  хватила,- Бог сказал,
           Нимб святейший почесал.
          - Я бы манную с небес
           Всем спустил,  но жду чудес.
           Надо всем разоружиться
           И от силы открестится.
           И тогда для всех нужда
           Без манной будет не страшна.
-  Добро молвишь, ведь иначе
Мне свободе быть на плахе.
Подскажешь выход, в пору мене
Возродить это на земле.
Пусть не будет в ней места нужде.
Ты обязан и паче в придачу
О свободе безбожья  задачу
Над умами людскими решить.
Инстинкт веры  собою закрыть.
Как единую веру земле сотворить?
Чтоб  в инстинкте веры людям
Не было безверья тучам.
Дай  единой религии мира 
Смысла жизни и веры кумира.
Сотворенья свободы мораль подари.
По законам согласья с природой в любви.
          - Ай, не знаю, ой не знаю.
          Что ответить, сам страдаю.
          Как мне жизнь всю изменить
          К Лучшей жизни приучить?
          Разгулялась уж нынче свобода порока
           Вся от Дьявола, а не от Бога.
          Святость не имеет  чести
          И пороки просят мести.
          Покланяются нынче рублю, он свободу
          Покупает по курсу и времени году.
          И не ведая чести, вся в поте.
  И по нотам и по моде
          Пляшет в баре боль морали,
          Вся в грехах, и бес печали.
         В наготе свобод устали.
          От развлечений жизнь вспотела   
          Стойла нет у ней, и дела.
          Ты в грехах свобода смела
          Нет сотворению задела.
          Распад Содома и Гоморры
          И бесполезны разговоры.
          Схвачены нуждой карманы,
          Кругом обманы, кругом обманы.
Травит души власть делами
Заболтала всё словами.
Святость дел давно в крови.
Все в размене на рубли.
И семью порокам сдали,
Мир творцов в безмерной дали.
Власть в грязи и я в печали.
Не пойму чего ей мало?
Всё же есть, икра и сало.
Нет достойного труда.
Кризис - кнут и в нем беда.
Как избавить всех от горя?
Кризис всех, наживе воля.
Гниют общины с головы
Какие кары им нужны,
Чтоб забыться от разврата?
Скоро брат пойдет на брата.
Кто ударит в барабаны?
Кто ударит в барабаны?
Чтоб не стонать колоколами.
Вся надежда на Россию
Только с ней я мир осилю.
Но Русь молчит, в забвенье ноет.
 Вдовою истин в поле стонет.
Костью прозренья зубы точит
И грусть ее,  меня тревожит.
        Тут революция к ним подошла 
 -Вы меня кликнули, Русь не вдова.
        С Русью когда-то я в браке была.
        Заблудилася Русь покаянная,
        Развелася со мной  окаянная.
        Не тому богу  свечки зажгла
        Вот и удачи себе не нашла.
Я разрешу проблемы ваши
И уберу нужды параши.
Нужду питания и быта
Запру в тюрьму,  не дав корыта.
Лишь  право сделаю нуждою.
И это сделаю судьбою,
Как смыслом жизни и удачи
Религии единой чаши.
Создам религию семьи
И храмы для её души,
Чтобы искали в них любви.
От  духов веры, красоты.
Всё пусть боготворят жрицы.
О, моя Русь, ты святая и славная
Я Революция мира державная
      Ты когда-то мечтала об мне,
      Так вернись с поклоненьем ко мне.
Слышишь, кони мои к тебе скачут,
Пусть березы твои мне не плачут.
Ты всегда была многострадальною,
Стань же страницею мира заглавною.
Отрезвись, пробудись, бей же в барабаны
Бой отряды поднимай вновь на баррикады.
Колокола, колокола! для святейшей рады
Голосите вперебой, в крестный ход  для славы.
Целуй страна кресты и в дело.
И не колеблясь, действуй смело.
Где твой народ - парабеллум и кольт
В грозном оскале на тысячу вольт.
Пусть с нами тост подымут  боги,
За нами  мир, убьём пороки.
Загорись же ты судьбой,
Стань для всех звездой святой.
Народ парабеллум, к барьеру вперед
И пусть прославляется пули полет.
 Действу Русь! Вперед Россия!
 Что взгрустнула у камина?
 Будто  роль эта не мила
Это ж божия судьбина.
Отрезвись, похмелись,
Помолись, перекрестись.
 Ты ж святая Русь покаянная,
Всем народам надежда желанная.
Потому и ждет православная,
Революция тебя долгожданная,
Где семья единый мир.
Сотворим же счастья пир.
       Бог прервал революции клич.
     - Замолкни и пожуй кулич.
         Насилие - прочный рок,
         Я против,  в этом истин слог.
         И  кровь лишь грешников прощу    
         Когда б убрала ты нужду.
       - А по-хорошему нельзя?
         Уж очень жертва велика.
Нельзя, - ответила она,-
Глупость  в мире не мала,
А  Революция всегда
Как лекарство от врача.
Мир болен, в недуге начало,
Нажива мира – погоняло.
Вот если бы деньги другие ввели,
Чтоб тлели они от войны и  нужды,
Тогда бы боялись явленья беды
И статус добра сотворили  чины.
И  статус деяний, как солью добра
Покроет стремленья землян без меня.
Сей статус  деяний, творенья  чин,
А не нажива - господин
Поднимет, как знамя планета семья,
Чтоб светом статуса добра
Светились бы  людей  дела.
И социально-правового мира.
Без Революции напишется картина.       
Тогда бы может  я сама
Себя  в жертву принесла,
А харакири над собой
Закончит спор  с моей судьбой.
Но все не так и мир больной
Наживой, а не красотой.
Для сотворенья красоты.
В Мире любви, для всей земли
Нет оснований для семьи.
Кругом насилье - дань вражды.
Семью народов и семью труда
Убила конкуренции вражда.
Нет единства для начала,
Все кругом война и пламя.
Объединяющая цель -
Вера, как мира цитадель.
И показатель ей семья,
И в ней ответственность одна,
Коллективная  друзья
Где красота, а не нажива
Стать должна  спасением  мира.
И статус красоты без лести
Станет основой производства чести.
И эта честь, как достояние народа
Станет основой производства рода.
И только лишь уже тогда
 Социальный мир,  страна
Воскреснет в мире на века.
Вот и  семья гражданской чести
Ждет религии как песни.
Религии семьи и мира,
Где  статус чести гражданина
С семьею общая картина.
Где все свободы учтены.
Станет основою семьи
И  достоянием любви.
На  это право, роль судьбы
Всегда зависит от  страны.
Под  статусом  семьи гражданской.
Как крестницы семьи желанной
Определит права людей
С учетом созиданья и страстей.
Чем выше статус, тем выше право
И он для всей семьи награда.
Но ответственность друзья
Быть в праве равной не должна.
Чем выше статус, тем выше она
И в этом революции судьба.
А  Статус  социальны всей  страны
Станет частичкой мировой семьи.
Он  божьи Права утвердит  человека
И в вере за них постоит вся планета
Права свобод всем статус скрутит
По чести дел, кто что  заслужит.
Каждой твари по делам
И стране и всем судам
Кто на свободу потребленья,
Кто на свободу выраженья,
Своих талантов созиданья,
Чтоб краше стало мирозданье.
И статус дел как статус чести
Не даст нужде с наживой лести
Так  статус родовой семьи
Сольется  с мировым в любви
Его к наследству облекут
Так для наживы крах сплетут
Лишь в праве этом лучик света
Не знающей нужды завета.
Где проросла она корнями
И несвободою цепями
Только  в религии духа семьи
Можно всё к уму привести.
За эту  веру бог плати
Вознесением  души.
Правом на долгую жизнь и спасение.
Правом  прощения грехов, исцеления.
Правом союзов любви и влечения
Статусом права, как божьего дара
Жертвенность станет судьбой, как награда,
Что по делам ты воздашь и для славы.
Все   для душевности миру отрады.
И иначе, еже паче не видать в делах удачи.
Где ты Русь? Вставай Россия!
Тебя вновь зовет стихия.
Разве флаг абсолютного блага
Россия  над миром поднять уж  не рада?
    - Да такую революцию прощу
       Поддержал Бог, - убьем нужду.
       Даю свобод,  творите дело.
       Спасенье мира мной воспето.
       И семя этого зачатья
       Не допущу вновь до распятья.
       Плесканью рук, познавших мук
     Я подарю свободы лук.
      Свет божьей милости и слава
      Вам будет в деле как награда.
Тут отозвалась и Россия
- Привет! Я вновь кому-то мила?
Но революция друзья
 Мне нынче очень дорога.
- Вперед, вперед! Опять Россия?
История на мене застыла.
Пускай начнет кто-то другой
Я подтянусь своей судьбой.
-Вздохнула с горечью она,-
Жизнь закусила удела.
Ушла былая моя сила,
Да и проклятье подцепила.
 Когда в семнадцатом мутила.
И в девяностые громила.
И  не лепите дурака,
Кнутом нельзя делать  дела.
Не выбьешь дурь людей кнутом.
Куда гнать?  Низги кругом.
Прозренье не светится. Дорога не стелется
Вот и в светлое, мне уж не верится.
Может революция ныне и нужна
Верю, надеюсь, но пока без меня.
 Эта страница страной пройдена.
Революцию еще одну
Я родить миру не смогу.
Надо не надо, и нынче с плеча
Эту проблему решать нам нельзя. 
 Осторожность здесь  нужна.
          - Нездорово твое тело, -
            Ответил Бог, - и в этом дело.
            Между делом и мечтой,
            Как между небом и землей
            Но ветер всех роднит судьбой
            И он душой всегда со мной.         
Революция запой
Ветром счастья над землей.
Кто же выстроит  в завтра мосты?
Нужен замок для мира мечты.
Я бисером посыплю путь туда.
Не беситесь черти,  дорога уж видна.
И Жизнь покатится по ней,
Нет лишь  к счастью лошадей.
      - Революция, ура!
       В барабаны бей земля
       Я свобода ей нужна.
      - Отозвалась на спор  она.
Да я там же где семья.
В ней есть идея и судьба.
С другой я не пойду друзья,
Интеграция нужна.
Жду, когда придет она
Где свободу, как права
Определит статусом страна.
Как и в статусе семьи
Созиданьем  красоты.
 Как социальное решенье
Сепаратизма исцеленье.
В барабаны бей земля
Я свобода всем нужна
Мысль приносит жизни света.
Глупость ждет себе совета.
Лишь семья мира даст ответа.
Революция нужна,
И  без насилия и зла.
Но  лишь в насилье я свободна,
Хотя не очень благородна.
И потому  душа меня
Не баррикады зовет всегда.
На баррикады. На баррикады!
Где справедливости отряды?
Я в ней порву себя на клочья
Но получу все полномочья.
На баррикады свобод меня!
Коль  богом брошена судьба.
Порву рубашку на себе
В горенье счастье на земле.
Почихайте черти кровью
Мир насильем пьян как болью,
Но нужду надо убить.
Чтобы жертву  подарить,
И не свободы  кровь испить.
          Это жертва приношенье
           Мне святое наслажденье.
Не бросайте грош зеленый
На рассол нужды  соленой.
Смажьте  ей скорее   пятки
Поиграем   с болью в прятки.
          Нужда  с мишенью на спине
          И кары мой патрон  в стволе.
 - Ты сорванец свобода мира
Свою судьбу уж решила?
- Бог покрутил  опять венец,
- Но я поверьте не подлец.
Но и в худшее поверишь
Коль не тому судьбу доверишь,
И в революции мир не проверишь.
   - Революция ха, ха! -
       Тут прокричала и нужда.
   Её на крест, зовет  душа
       И кому она нужна.
       Я ей точно как вдова.
       Но чтоб прославилась семья,
       Созиданья и добра,
       И я с ней больше не жила
       Может быть, умру сама?
       И Революция тогда, миру будет не нужна.
   - Семья религии одной,
Как церковь мира над землей,
И   созиданьем её плоть
 Наживы может мир вспороть.
Революция семьи
Грозит спасением земли,
Если меня собой убьет?
Я не верю, видно врет.
Но если Бог в неё поверил
Я  превращусь для счастья в пепел.
И революцию приму как нужду.
 Красиво умереть хочу.
И  без меня ей никуда
Картина кары всем нужна?!
Зовет, зовет  к  огню   судьба
Чтоб прославилась семья
Созиданья и добра,
И я с ней больше не жила?
Да, свободе я чужда,
Но нет и дыма без огня.
Коль надо для семьи народов
Меня в огонь швырнуть для богов,
       То я приму святую смерть,
       Но воскресну вновь как твердь,
       Для наказанья у прихода
       Моральной карой для народа.
       Пусть мораль будет одна-
       Я  для всех как Сатана.
Я соглашаюсь с богом, право
Нуждой карать была бы рада.
Но вы убить меня хотите
И в чем спасенье? убедите.
Кара морального суда
Со мной венчанья ждет друзья.
Морального суда  коварный жезл
Станет управой грешных дел,
До кары Бога и законного суда.
Она и коллективной быть должна.
Если семья  вам плечо подала.
В семье чести гражданин
В ней хранитель не один.
Честь и слава гражданина
От статуса семьи неотделима.
Он для всей семьи сознанья.
Коллективная награда почитанья.
И ответственность друзья
Семейной тоже быть должна.
       Социальная свобода
      Всем дается от народа
      Как и кара по карману
Бёт заботой всех по праву.
Нуждою - спутником страдания
А не основой созиданья.
Но в ней ответственность одна
Мной навек закреплена,
Связью  общего котла.
Но если семья оказалась от вас,
То кандалов звенящий глас
Закроет вас от мира глаз.
И пред законом я нужда
Неравенство прав возведу на века.
Не все пред законом равны господа.
Революция закона
Право требует погона
Где по статусу добра
Мера кары всем дана.
И в этой каре я нужда
Буду миру век нужна.
Чем  выше будет статус власти
Тем коварней кара в части.
Персонально иль семьи
Это как решат они.
Как свободой почитанья
Иль я карой наказанья.
Чем больше власть,  свободы право
Тем  кара большего накала,
Здесь чести статус, как основа
В морали грешного запора.
С ним  обезличеность народа
Уже не будет знать порока.
Чтоб как не племя дикарей
За то, что ты не ешь людей.
Судила вас, признав - злодей.
     Ведь  обезличенная власть
    Не может справедливой стать.
Пусть статус каждого чина
Ждет кара должного венца.
Но власть всегда одна семья
 Чести  гражданской  господа.
Им  кара общей быть должна
      В праве каждого, свобода
     Нуждой должна править до гроба
     А не нужда править свободой.
     Пусть это станет жизни модой.
     Не равный закон и не равное право
     Вот  цель революции, этому слава!
     Не нуждой погоняйте свободу свою
     А свободой творите  для счастья нужду.
     Свободой любви миру власть подарите 
     Меня  же заразу лишь карой держите.
     Но  от меня не отрекайтесь
     И от нужды не зарекайтесь.
Ведь статуса право  гражданской семьи,
Как крестной свободой на формы любви
Возможно, развеет проблемы нужды,
Но  только нужды бытовой суеты.
       И у храма семьи и любви
       Революция мира  ты постой не глупи.
       Мир ждет от нас любви права,
       Но нет у вас пока вождя.
       И я нужда в ней как вдова.
Может лучше честь и славу
От  нужды избавить сразу?
А во всем другом потом
Я остануся кнутом.
Видно  это вам и надо
Трудно мне понять, но право
Революция семьи
С карой обшей к нам приди.
      И вера в ней - инстинкта нервы
Как  божьей радости надежды.
   Семья религии одной,
  Дай ты рай земле родной.
     Ведь семья церковь, где любовь
     Её и смысл,  и жизни кровь.
     Революция семьи
     От меня людей спаси
Чтобы люди всей земли
Влились в хор одной семьи 
     Пусть нажива господа
     Будет людям не нужна.
- Вот, для этого друзья
Я - революция нужна.
- Вновь возмутилася она.
Пригрозив нужде слегка.
- На-ка выкуси зараза
Фигу душного заказа.
Ты напросилась на пирог
Сама, порву тебя как дог.
В жертву богу принесем
В чем упоение найдем.
И боль забудем,
И  жалеть не будем.
Перекрестись и уж не плачь
Ты ж греховный ешь калач.
Весь смысл  жизни твоей грешной
Покончить жизнь на плахе жертвой.
Во имя спасения мира умри
И жизнь без себя на земле подари.
И идеал получим мы
Для счастья мира всей земли.
Если есть еще мужчины
Где же ваши бой дружины?
Революция зовет
И вперед, вперед. Вперед!
Революция семьи, ура, ура!
 Открывайте двери счастью господа.
Кто ударит в барабаны?
Кто ударит в барабаны?
В  колокола на баррикады!
На баррикады, на баррикады!
Не плачь Русь колоколами.
Не плачь Русь колоколами.
Нужна дерзости награда.
На баррикады, на баррикады!
   - Ты что революция, взбесилась?
     давно кровью не крестилась?
    - Тронул Бог её слегка.
     - Революция нужна,
      Но без крови и греха.
Революция в основе культурная
И   в пределах законов, небурная.
С измененьем жизни восстанет,
И семья смыслом жизни всем станет.
Ват сказал, а сам думаю, тяжело,
Благословлю, но сомненье легло.
Как мир семьей одной назвать?
На чем её мене создать?
Наломаете дров и чего?
Проклинать то опять кого?
Тут вприсядку пустилась нужда, от бедра
      И облившись бензином,  себя подожгла.
    - Я в жертву  себя приношу для спасенья
      Чтобы не знать кровяного решенья
Революция просвистела,
- Вот чувырла, лучше б спела.
Теперь я точно не успела
Пожара революции свершить.
И крови мести не испить.
Бык кары в злобе должен быть.
А без нужды его  дразнить
Все как пожар  в трусах тушить.
Прямостоящая идея
Для революции сгорела.
И баррикад не получу
Проклятьем душу не залью.
  Абсолютного блага принцесса явилась
  И безумное пламя нужды погасила.
  Посмотрела на всех, и нужду увела.
  А вернувшись, опять, тоже речь завела.
- От нужды чтоб на века
Нам спасенье жизнь нашла
Везде мера нам нужна,
В соотношенье и зла и добра.
В оптимизации друзья
Это мера всем дана.
И религия такая,
Как революция большая
Будет нам дана без ада.
Это, правда золотая.
Куси, выкуси  вражда
Миру лишь она нужна.
Помолись над нею Бог
Без сомненья ты б помог.
Так тобою нам дано,
Перемены ждут давно.
А стихию наслажденья,
И стихию накопленья
Нужно сжечь в костре забвенья.
И кончим путь, и кончим бег.
Склонится нам прозренья свет.
Чтобы одной большой семьёй
Стал все мир земли родной.
Революция семьи
Бог ты в мир людей спусти.
Но  может лучше если ты
Создашь религию любви?
Любовь основа созиданья.
Семья основа мирозданья.
И без любви плоха семья
И не полна в ней красота.
Любовь приходит и уходит
И боль порою в мир приносит.
Хотя ты сам всё рассуди.
Она  религия души,
А сотворение души
Это проблемы уж твои.
Я  абсолютному счастью
Песню с тобою спою.
Ты под эту песню веры
Быт мирянам закажи.
     Бог прислушался, ага.
     - Странно,  но она права
       Частично выразила то,
       Что понял я давным-давно
       И обсуждали здесь друзья,
       Но их поправила она.
       Но все ж  задумался, а что
       Святой мой дух уже давно
       Верой свил семьи гнездо.
       Адам и Ева всем родня.
       Семья религия моя
       Любовь, это как будто я
       И в ней хочу я жить всегда.
       Мой мир единства с божьим правом.
       Объединю любовным нравом.
        Инстинкт создания семьи
        Всегда держался на любви,
        В общенье для людской души.
        Пусть будет и семья друзей
        С одной моралью меж людей.
        Семья властителей народа
        И трудовых - творцов от рода.
Будь в праве каждой их свобода.
 Чем выше статус чести рода.
То меньше знать должна порока.
И тут коварней кара в части
От  божьей воли, правом власти.
И персонально,  всей семьи
И в форме права их любви
Что волей их сотворены.
А пред законом вся семья
Пусть будет, как решит сама.
И честь и слава и награда
Ну и конечно божья кара.
Я тут со многими согласен
Такой подход как будто ясен.
Пусть будет  Революция сознанья
Как дискотека созиданья.
Для  услады на устах
И  огня в больших делах.
Революцию умов
Созидания дельцов.
Божьи ласки поцелуи
Дискотека, мысли, муки,
Как  услады наслажденья
Для великого творенья,
И любовного общенья.
Была бы вера, была бы вера
И в мир придет её победа.
Революция нужна
Как  палач порока зла.
Где ж ты дерзкая рука
Без насилия и зла?
С моральной карой Верой правой,
Будь от пороков в мир оградой,
Чтоб  на всю собственность земли
Владенье люди  обрели.
Чтоб не была она ни чьей
И хозяин был на ней.
И эту собственность земли
Всю в  статус чести облекли.
Как статус чести и свободы
И мир забудет про пороки.
И этот статус  чародей
Правами станет для людей.
И по наследству получать
Никто вражды не будет знать.
Его в карман не заберёшь
Это не собственность и грош.
Не станут гнуться для доспехов
 И в войнах не иметь успехов.
Войной не будет мир страдать.
Земля способна всем всё дать
Чтоб мир нужды  не мог видать.
А не будет боли  данной
Изобилье станет  манной.
И станет  честь в основе права
И производству как награда,
Оптимизацией дохода
Чтобы не было раскола
Меж людьми на всей земле.
Не поклонится жизнь суме.
Вот и, кончится вражда
Рай в мир спустят небеса.
        И революцию  земли,
        Как  религии семьи
        Бог решил спустить в народ
        На великий крестный ход.
        Религии семьи – ура!
        В ней тело духа и душа
        Ветром бога нареченная
        На бытиё нам обреченная. 
Революция мировая
Во, приснилась идея шальная. 
Зачем  во сне ко мне  пришла,
И не уходишь ни куда?
Что же, как, вставать пора.
Колокола зовут с утра.
А  ветер стучится и бьётся  в окно
И  холодно в доме, уходит тепло.
* * *
- Да уж, да уж, - удивилась я,  выслушав моего привередливого читателя. – Наверно хочешь, чтоб эта религия подчинила себе все остальные?
 - Не знаю, но для меня ясно как день то, что религии, которые будут противодействовать сращиванию мира, в одну семью, отомрут, или будут стерты, как реакционные.
    - В этом я с тобой согласна, -  ответила я ему. Потом    подумала, не слишком ли категорично это высказывание?
   Однако моё виденье подсказывало мне, что для общего мира и срастания государств в единую экономическую структуру с единым правлением нужно кроме существующего ООН, еще такое же,   но уже на основе не государственных, а общественных организаций. Эта проблема была, для умов мира, наверно  сложной задачей. То чтобы ей частично можно было бы подчинить международную финансовую и военную структуру  казалось бредом. Хотя, если подумать, то возникнет вопрос, зачем правителям армия? это же народное достояние, как и финансовая система. Если в основе денежной эмиссии и стоимости выступит народ, то и доход от денежного обращения должен принадлежать ему. Если уж рассуждать об армии то, если она народная, а главком от власти, то от общественной организации должен быть и идеологический руководитель. Власти для наведения порядка достаточно полиции и денежного обращения оперативно-частного образования и обращения.
    Тут бабка на двое сказала и как бы не появилась необходимость еще и общественных дружин и общественных моральных судов, а значит и общественных моральных кодексов, которые на основе совместного заседания самоуправления и власти  будут заключатся в общественный договор. Если же эти договоры будут определять границы властных полномочий с взаимодействия морального и уголовного права, то без религии тут не обойтись, так как религия институт коллективной морали, а мораль основа права. Однако мораль это общественное достояние и религия должна стать частью этого общественного управления. Оперирую к коллективному праву не государственные общественные органы естественно будут вынуждены влиять на коллективный показатель коим может быть только коллективный статус. Какой и за что всё естественно определят формы общественного обитания, но в любом случае средства их содержания должна воспроизводится в производственных отношениях.    
   Правда, для координации этих ветвей власти, нужна будет контрольно конституционная власть. Возможна она ли на родовой монархической основе? Если да, то в любом случае нужна будет и конституционная партия, на которую она может опереться. Как бы там не было нужен единый показатель оценки правления всех ветвей власти, а кроме социального  показателя в виде мирового достояния отражающего на статусе каждого гражданина мира, коллектива и государства предложить ничего нельзя. Естественно у всех ветвей власти должны быть свои средства массовой информации.  Статус государств, регионов и т. д. должен определять и меру полномочий и время обладания этими полномочиями, с экономическими  и правовыми возможностями, как и меру ответственности.
      Как бы тут я не размышляла, но похоже я была не одна в таких раздумьях. Мой любимый читатель опять, сочувствуя моей головной заморочке, подбросил свой стих и я подумал, что он к месту и предлагаю вам. Может вы тоже с ним согласитесь   
        Царя земле
Брошенная, брошенная.
Как травинка скошенная.
Вот лежит печаль на душе,
Как роса поутру на траве.
                Брошенная богом земля.
                Братство забыла она
                Нет хозяина в ней.
                И нет казни больней.
Как отец в семье родной
Нужен батюшка земной
Он вернет любовь земле.
Чтоб льда вражды не знать нигде.
                Нет на планете головы
                Вот и стонем от вражды.
                Завет, завет к себе мечта
                На трон земли найти отца
                С контрольным правом на века
                Констиционного Царя
Конституцию земли
Семье единой  бог пошли
Если мы царя поднимем
Знать семья земли  не сгинет
                О нищие восставшею душой
                Прозренья горькою рукой
                Создайте трон над всей землей
                С царем держав семьи одной
                Как основу мирозданья
                Человечества сознанья
                И казаков этой мечты
                Служить пошлют богов отцы
Множество лет, как карающий ад
Славил мир всех побед маскарад
Забывая  истоки свои,
Мы карали основы семьи
Как единого дома земли.
Для каждой нации, страны
И теперь со свечою в руке.
Оправданья не видим себе
                Как найти царя земле
                Замолите грехи все
                Не пускайте её по рукам
                Временьщики не нужны нам
                Временьщик не семьянин
                И в миру не господин
  Как наместник семьи и свободы,
  Учредитель империи на годы,
 Царь от Бога души рулевой.
 Где ты, где ты хозяин святой
                Делят все землю одну.
                Развели в ней вражду.
                Учредитель всей жизни земли,
                Луч спасенья нам всем подари
  Где ж наместник твой Бог?
  Наш хозяин, веры рок.
Я в заброшенной богом стране.
Посылаю молитвы тебе.
             Отыщи же царя для земли.
             Как хозяина общей семьи
             Верните ей смысл и любовь.
             Как святую блаженную новь.
Констиционного царя
Чтоб подконтрольной власть была
И казаки такой страны
Планеты мир держать должны
              Пусть печаль на душе,
              Как роса поутру на траве
              Воспарится сознаньем
                Царя на земле.
                * * *


Можно соглашаться, можно не соглашаться с ним, но то что это мир пока это не волновало, говорило только об одном.
   Мир как будто зажмурился от нависающих тучами  проблем и божьего зова не слышал совсем. Полностью опьяненный бредом демократии, он был подчинен воле сильных государств и громыхал оружием, как  бесснующее грозовое небо.               
Поставив здесь точку, я задумалась, и дописала:
«Вот мои дорогие читатели, я вам и нарисовала общую картинку этого мира, а для чего взялась за перо и сама пока ещё точно не знаю.  Хотя наверно не правда, виноват все-таки интернет, в нем я общалась с различными пользователями и посещала различные сайты. Мое сознание любит обобщать, вот и результат, хотя я ещё могла бы и далее говорить на эту тему, но оставлю на потом.
- Прочитав,  твою грустную картинку, я чуть не скис от её  заумности, - иронично подыгрывая   мне, опять возмутился мой но, уже как будто хмельной читатель - критик или скорее соучастник моего изложения. - Любой другой давно бы забросил твое чтиво, если бы не мои стихи, да и они наверно не спасают.  Это не для массовой потребы, и даже не для средних бледнолобых умов. Надо писать, чтоб понятно было не только тебе. Ты наверно думаешь, что  мир со временем поймет что ты написала и хотела донести, дудки. Творцы мира наживы не хотят чтоб миряне думали, это опасно. Пир во время чумы вот это успокаивает верхи. Может ты думаешь что  поставила столпы которые будут держать небеса да бетонное основание любви, но миру они не нужны. Бледнолобые умы верят в столпы которые могут стоят на крови. Однако чем больше будет литься кровь, тем они больше будут в ней тонуть как в болоте. Эти умы поймут тебя только тогда, когда их столпы утонут совсем и небеса накроют их. Поэтому ныне читателя серьезность не интересует и даже святая любовь не возбуждает, ему интересна её греховная свобода и насилие. Воображаемое хожденье по лезвию бритвы, чтоб чувства сжались в гармошку от страха, вот что интересно.  Сознание масс нацелено на развлечения и хочет жить только сегодняшним днем, а ты стараешься втирать им в мозги какие-то понятия. Будь проще, иначе вряд ли кто будет читать.
 Письки, сиськи, инструкции по снятию стрингов и бюстгальтеров, в общем, что-то в этом роде, что еще может возбуждать обывателя. Причем любовь? когда конечный результат постель, главное деньги и времени терять не надо. Ты же посмотри, самые читаемые издания это те, что трясут грязным постельным бельем ниже пояса. Самые известные политики те, за которыми больше дам с поднятыми юбками. Серьезные романы, как серьезные открытия, да кому они нужны? только узкому кругу избранных. Ведь массовое образование мира готовит сознание к техническому действию, творческих исполнителей, в любви и деле ради получения денег для удовольствий, а не мыслителей и критиков. Успешные творцы, даже святые, как и все прочие граждане тоже гонятся за деньгами, а святые за количеством прихожан. Жизнь заставляет жить и работать в стандартной отшлифованной обществом матрице пониманий, не отставай от них. Также не старайся лезть на рожон власти, могут и посадить за их оскорбление. Играй действием на чувства, а не заумными размышлениями и успех догонит.
 Вот если покажешь серийного убийцу и насильника то, тебя покажут везде. Это интересно и прибыльно. В этом мире король разврат, генерал насилие, а герой бардак. Сознание мира посажено на эту иглу, как наркоман и ради этого зрелища он отдаст последний грош.  За способность людей выжимать из этого безумного мира деньги определяется значимость человека в нем.
На твоем бы месте я всю эту картинку мира описал бы заманчивей. Можно все это преподнести своему читателю и проще и образней и понятней, а главное эротичней. Надо чтоб читатель возбуждался от каждого слова. Ну, хотя бы так:
     Очень уж похож этот мир на большое постельное ложе, в
котором мир грешит и в законе и вне него, с любимой стервой - наживой и орально и иначе, ну по большей части тайно. Эта тайна самая интересная и нужная тема для обсуждений, как зубочистка после еды. Главный в этом грешник, капитал, который грешил и с правителями и с их подданными. Чем больше он грешил, тем больше получал удовольствие. Если ему кто-то из них противился, он  карал и карал в постели без жалости.  В такой сексуальной жестокости настоящий тремор эротики жизненного наслаждения. Чтобы постоянно очищаться от этого греха капитал создавал благотворительные фонды спасения. Эта седьмая вода на киселе выдавалась за истину добра и очищения. В таких чистилищах они отмывали свои грехи, и освобождали дух  для новой страсти к своему народу.
    На  этом сексуальном ложе не было любви, а если и появлялась, то она всегда зависела от количества денег положенных под язык сексуальной страсти, ради новой денежной соломы, рожденной  этим  браком расчета.
В таком  сексуальном борделе деньги  всегда ликовали от насилия и над властью государства, и над народом.  Хотя, думаю, народ, все-таки, выступал в роли жриц и наложниц их страсти, а власть государств слугой этого дома терпимости. Власть капитала свое удовлетворение  получала и с теми и с теми, но чем больше масса народа подвергается ее одновременному, сексуальному насыщению тем она себе чувствовала величественней.
Все партии и общественные движения в этой спальной постели меняли только сексуальные позиции,  для получения наилучшего оргазма между властью капитала и народом. Самое большое удовлетворение власть капитала получала тогда, когда  интимные отношения государственной власти с народом проходили через лагеря и тюрьмы. Секс в тюремном дерме убивал народ духовно, ломая через колено все желания. Его подкожный насильственный оргазм отравлял кровь их взаимной любви. Потеряв, в нем нравственный стержень, народ приобретал так же страсть, что бы в любом месте и при любой возможности насилием поиметь свою власть.
Когда власти государств теряли свою привлекательность и способность к нормальному сношению с народом, то власть капитала предоставляла возможность своей доли сексуального  удовольствия, в потехах орально.
Чтобы достичь меж всеми участниками, этого группового секса, полного удовлетворения, когда в действительности  его уже быть не могло, она, органами внушения, пыталось убедить народ, что оргазм наслаждения между ними достигнут.
Сама она в эту любовь не верила и безверие, как серая ржа проклятий разъедало ее. Жемчужного ожерелья верности, после такой любви, никто не одевал и радуги небесной любви в бушующем небе заблуждений никто не видел. Однако под белым цветом святости, серый бог жизни договаривался с красным и прикрывал им этот серей сексуальный разгул. Если власть государств, становилась уже неспособной оправдать эту серую ложь, капитал менял и ее.
  Кругов ада  эта власть капитала никогда не боялась. Ее золотой член любви всегда  был возбужден, а когда возбужденный клитор народа  в трусах нужды не находил удовлетворения, он истекал кровью критического момента терпимости. Религия, как менструальный тампон непротивления злу насилием, затыкала эту течку терпимости, зомбируя призывами к любви без греха с насилием.      
Вот и вся настоящая, сексуальная картина этого безумного мира наживы.
- Ну, ты же опошлил моё восприятие мира, которое я рассматривала через призму истины, – возмутилась я. – Где же здесь реальность жизни?  Меня забросают камнями.
- Считай что это  твоя сказка. Зачем тебе реальность? Хотя разве я не прав?
- Как посмотреть, но я очень  боюсь, что опьяненный капиталом мир, как сегодня и ты, в своём болезненном упоение властью, так и сопьется, не протрезвев от любви к насилию. Однако почему ты считаешь, что я решила писать сказку?
 - Я знаю тебя.  Из-под твоего пера ничего  путного не появится. Я видел все сайты, в интернете, которые посещались тобой. Ты же хочешь замутить сюжет в жмурки с властью: «Кто поймает истину?» и заступится за народ.  Это можно только в сказке, о другом и не думай, не простят, хотя у власти мира глаза давно в повязке.
Тебе кажется невероятным, что я разговариваю с тобой, как с небес и живу в твоем компьютере, ан нет, я постоянно сижу в твоем сознании, и ты явно  заказ мой исполняешь, а не я твой. Поэтому не бойся, сказочных фантазий и осуждения этого мира начинай творить.
-Если это сказка, то зачем мне описание этой реальности?
- Как зачем!? Должны же потомки знать в какое сказочно-дремучее время писалась твоя сказка. Этот разделенный капиталом мир, сегодняшний дремучий лес и рано или поздно, народ выйдет из него, как из моря забвения тридцать три богатыря. Он заставит свою оглупевшую серую власть пройти обратный их путь, так как элита этого мира уже не способна решать назревшие проблемы. Сознание властвующих элит живет в мертвой матрице
пониманий. Если так и будет продолжаться то, конечно, сама эта власть, организируя бессмысленностью, сдетанирует своей глупостью - черным Богом вражды, и он в ярости, разлохматит, ниже пупа мировую бабушку войну. Тогда Апокалипсис накроет нас черной дырой дьявольского наслождения. Поэтому надо думать не только о её простом осуждении, но и наказать за глупость в интимном извращении народа. Пусть секс радуги любви подхватит сказку твоей голубой мечты. Преподнеси им политический секс, изнасилуй власть этим, тогда не ошибешься и сюжетом.
- Я возмутилась своему хмельному читателю, толи критику, толи соавтору и постаралась отогнать свое неожиданное видение. Он призывал меня взяться за странное продолжение своего изложения.
Чтобы освободится от ощущения грозовой серости неба беды, над собой и миром, я таки, решила написать чистой мечты человечества сказку. Сказку голубых снов, как чистое голубое небо мира над нашей голубой землей. Пусть, сказала себе я, эта сказка станет судом моих голубых грёз, как бой этому серому миру вражды. Однако как начать и что писать, чтоб это стало занимательным и не глупым, ещё не знала.
- Что кручинишься, ты уже сделала начало, и я тебе в этом помог, - опять услышала я знакомый голос своего читателя.
- Наверно это можно считать началом, но что дальше? Писатель в наше время может удачно воевать и судить только своим словом, если будет иметь хороший сюжет. На хорошем сюжете можно отважиться на кару этого мира глупости, невзирая на лица, но только чтоб образумить элиту мира.
- Тебе, перед тем как начать воевать, нужно со всем этим переспать.
- Что значит переспать?- возмутилась я. -  Мне нужно мысли слово, а не шуры-муры с телом.  Если я буду  удачно атаковать, а мир аргументировано отбить мою атаку, признаю себя в ней побежденной.
- Рискованный шаг, - говорит опять мой читатель, - но слово не граничит с кровью и не стреляет смертью по живым. Бог тебе простит твою дерзость, если предотвратишь грозу мира. Я,  с его благославения, открываю тебе сосуд с сарказмом. Может он тебе будет полезен. Ты же сама бог своего творения конечно не мира сего, а мира сказочного своего.  И так дерзай смелей, твори на всю катушку. Только перед этим, все-таки поспи и подумай, как сделать этот мир уютней и лучше?  Я сам думал давно об этом, но только на днях нашёл в интернете сайд, где говорилось, как сделать мир лучше.  Посмотри, может он станет для тебя, как поцелуй Бога. В творение своем, сделай его таким, каким хочешь его видеть, и пусть он будет твоим видением. Буду надеяться, что так и будет
    Я так и сделала, но поняла, что я уже все просмотрела до этого. Уже засыпая, думала, почему, сильные мира сего, если младенческим умом не страдают, на эти сайды не реагируют и как будто и не замечают.
     - Не знаю, не знаю, - отвечал мне, уже из-под сознания уходящий голос моего  читателя, - посмотрим, как они отреагируют на твоё эпохальное творение.- Видно их всё в это жизни устраивает.  Они в ней короли, если не мошенники. Если элита мира святому не внемлет, если жмурятся от мысли и правды,  и её никто не меняет, то ты с полным моральным правом можешь наказать её за это. Посмейся над ними, как в сказках смеялись над царями, это последнее право для очищения совести честного человека. 
 Голос моего читателя совсем затих, и я стала засыпать.
                * * *

Читайте, думайте, пишите. Любите меня! Взаимно! ДЕВЕРА.
Продолжение следует в главе «Божий дар»








 К