С О Д Е Р Ж А Н И Е
1. Сосна
2. Дом на холме
3. Пешка
4. Освобождение огнём
5. «Я здесь с бессонницей вдвоём…»
6. Флюгер
7. «Того я сразу гением сочту…»
8. Пёс
9. «Шли, говорили на ходу…»
10. «Не под ударом силы злой…»
11. «Не первым он был, не последним…»
12. «Хватает рыба воздух ртом…»
13. Иней
14. Круговорот
15. «И снова, и снова, и снова…»
16. Путь
17. Дикие травы
18. Болиголов
19. Метеорит.
20. Природа разумна
21. Вещи
22. «Спеши подумать о прекрасном…»
23. Об искусстве
24. «Дорога к морю долгая…»
25. Котёнок
26. «Всё больше асфальта, всё меньше земли…»
27. «Не плюёшься: ныне кажется не горькой…»
28. «Опять моросит, холодает…»
29. Детство
С О С Н А
Я смотрю на тебя, понимая
Почему ты такая прямая,
Над берёзами вознесена.
Ты усвоила тайну успеха:
Не давать бокового побега
И рубить свои ветки, сосна.
Пусть берёза – дурёха любила,
Надевала серёжки весной,
Ты все лишние связи — рубила,
Ты всегда оставалась сосной.
Потому ты сегодня заметна,
И уже на примете у ветра,
И в профессорских звёздных кругах
За тебя он замолвит словечко:
«Что за вечнозелёная свечка
Уродилась в российских снегах!
Не чета этим белым дурёхам —
И не видно их даже с небес.
Их берёзовым чертополохом
Каждый год засоряется лес…»
Что ж, наверное, можно гордиться,
Коль светила, коль первые лица
На тебе остановят глаза!
Да луна вот, ревнивица злая:
«Если свечка, — пускай запылает!» —
Изрекла.
И заходит гроза…
Д О М Н А Х О Л М Е
Как белый храм, на холме белый домик под крышей зелёной.
Кто его строил и чей он — неведомо мне.
Но почему-то мне кажется:
зодчий его, безответно влюблённый,
Долго молился о Чуде и дом свой однажды увидел во сне.
Чудо свершилось: его полюбили —
он выстроил дом на холме,
где потом долго-долго он жил со своей королевной,
Счастливо жил — и она улыбалась ему,
В комнатах светлых звучал её голос напевный,
А вечерами подолгу с ней рядом смотрел он во тьму.
В детской просторной сопели их чудные дети,
Кот их учёный вальяжно лежал на тахте,
Верный их сторож, за хрупкое счастье в ответе
Пёс неучёный надёжно ходил в темноте.
И залетали в их окна шум сосен и запахи лилий,
Чтоб не забыли, что Чудо ждёт кто-то ещё
и что там за дверьми —
Ненависть рушит замшелые стены Бастилий,
Строит Любовь белый храм Покрова на Нерли…
П Е Ш К А
(почти шахматное)
Конь — лишь конь,
и слон — лишь слон,
и ладья — всегда ладья,
Даже воля ферзя —
не свободна…
Не грусти, мой юный друг,
пешка жалкая моя,
Ибо завтра можешь стать
кем угодно!
Это лишь тебе дано!
И когда в немой борьбе
Все удары злой судьбы
держишь стойко,
Верь!—
И строго не суди
ревность видящих в тебе
Не подругу короля —
пешку только…
О С В О Б О Ж Д Е Н И Е О Г Н Ё М
Поняла ты, как утром вышла,
Что дымилось вчера во мгле:
Прошлогоднюю траву выжгло
И в лощине, и на холме.
От валежника и от прели
В чёрной рощице — ни следа.
Так бывает порой в апреле,
Так случается иногда…
Человечек мой самый нежный,
Ты не плачь о том —
Не жалей
Мать-и-мачеху и подснежник,
Зелень луга, стерню полей.
Просто чуткое предвесенье
Знает горе твоё уже —
И подсказывает спасенье,
Просветленье твоей душе.
* * *
Я здесь с бессонницей вдвоём,
В дворце двухкомнатном своём.
Я говорю с ней и молчу,
И улыбаюсь, и грущу.
Мы с нею смотрим за окно —
Там ночь,
Там ветрено, темно.
Там чей-то шёпот,
Чей-то смех,
И звёзды пролиты на снег.
И кто-то скажет на ходу:
«Ну хочешь, милая, звезду?»
И что-то нежное в ответ...
Не слышал «да»,
Не слышал «нет».
Но знал:
Девчонка скажет: «Да!»,
Но знал:
Не упадёт звезда.
Ведь звёзды —
Остаются звёздами
Лишь потому,
Что никем не куплены,
Никем не розданы,
Не подарены никому.
Ф Л Ю Г Е Р
«Зачем ты мечешься с утра
На тонкой спице?
Пойми: не могут флюгера
Летать, как птицы.
Зачем, заслышав пенье вьюг,
В мечтах витая.
Ты собираешься на юг
С грачиной стаей?
Лишь сгоряча,
лишь сгоряча
Иль с дурачины
В себе ты чувствуешь грача
И зов грачиный...»
И он смирился и затих,
Он внял совету,
И стал вчерашний еретик
Послушен ветру.
И, не касаясь птичьих тем,
Не смея думать.
Стал поворачиваться к тем,
Кто злее дунет.
А чтобы что-то означать
На свете этом,
Других он начал поучать,
Смущать советом.
Забыл, забыл он, как цвела
В полях гречиха,
Когда кричала и звала
Его грачиха...
* * *
Того я сразу гением сочту,
Кто объяснит с научной точки зренья
Влюбленных душ взаимное стремленье:
За что мы любим эту, а не ту.
Ведь та, быть может, тоже хороша.
И, главное, такая же душа
Есть у неё,
И вольно ли, невольно —
Быть нелюбимой горько ей и больно.
Утешить как её и научить
Не звать любовь бессонными ночами —
Ведь наши души тоже бы кричали,
Когда бы их с любовью разлучить.
Прости же, нелюбимая, прости,
Что так необъясним и непослушен
Путь наших душ и нам самим и душам,
С которыми, увы, не по пути!
П Ё С
Убегай, беги, дворняга,
В царство ночи и пурги,
Ибо жизненные блага —
Твои тайные враги.
Даровым куском угробят,
Теплотою тюфяка.
А под деревом в сугробе
Не найдут наверняка.
Завтра выйдешь на помойку —
Кровью в яростном бою
Скажешь всем, что даже волку
Не уступишь кость свою.
А потом залижешь раны,
Свои рваные бока —
И щенки, и ветераны
Вмиг почуют вожака.
И хвостами завиляют,
И на пузе подползут,
И напрасно не залают —
Ты им всем хозяин тут!
А хозяин твой вчерашний,
Увидав издалека,
И ненужный, и не страшный,
Не решится дать пинка…
И когда с прекрасной сучкой
Ты укроешься во тьму,
Звать любовь свою ты случкой
Не позволишь никому!
* * *
Шли. Говорили на ходу.
О близких. О друзьях. О доме.
Он вдруг сказал: «В моём роду
Был звездочёт —
Мечтал звезду
Найти
Или поймать в ладони!»
Вот мне бы так!..» —
И замолчал,
И подал руку на прощанье.
А рядом дыбился причал,
И люди бегали с вещами.
И людям было не до звёзд —
Ведь каждый с кем-то расставался.
Он уезжал.
Я оставался,
Не понимая: то ль всерьёз
Сказал он,
То ли сгоряча,
На миг забывшись в странных грёзах…
Пусть мир гудит, как тот причал —
Но кто-то думает о звёздах!
* * *
Не под ударом силы злой,
Жестокой, метеорной,
А под обычною пилой,
Пилой бензомоторной
Деревья пали, умерев,
Усыпав землю густо.
И было кладбище дерев
Огромным, как Тунгуска.
Ещё вчера цвели,
цвели,
Хватали синь руками,
Вдыхали запахи земли,
Играли с ветерками,
Ещё вчера,
ещё вчера
Лист лепетал, ликуя —
Не зная жала топора,
Безжалостность людскую.
Ещё внутри,
в земной коре,
Тверды и непокорны,
Как звери дикие в норе,
Ворочаются корни,
Сквозь эти пни,
сквозь эти пни
Ещё сочатся соки —
Но уж не вскормят крон они,
Кудрявых и высоких...
* * *
Не первым он был, не последним
На этом рисковом пути, —
Кто ловит удачливым бреднем,
Пока уже не унести,
И кто на току глухарином,
Смутясь, не опустит ружьё,
И в смертном оскале зверином
Не видит знаменье своё.
Он жил по законам жестокой
Охотничьей жажды.
И вот
Меж льдин полноводной протокой
Разбухшее тело плывёт…
Искали его три недели
Под всхлипы жены и детей,
Под стоны весенней метели —
Нигде ни ружья, ни сетей.
Нашли наконец —
У Природы
Желание мести прошло:
Несут благородные воды
Страдальца в родное село.
И что-то почувствуют дети
В задумчивых взглядах друзей
И спросят:
«Что папенька —
В сети
Попался
Лещей и язей?…»
* * *
Хватает рыба воздух ртом
И бьёт по берегу хвостом —
Похоже:
Пляшет и смеётся.
Но знаю: всё наоборот —
То входит смерть в открытый рот
И выдохнуть не удаётся.
Но ведь и мы со стороны
Кому-то можем быть смешны —
На леске мук,
На грани взрыва.
Молящиеся всем богам!
Боящиеся пасть к ногам
И страшно биться, словно рыба!..
И Н Е Й
Иней лёг на травы и на пашни —
Мир подлунный прибран и хорош!
Силуэт водонапорной башни
Издали на церковку похож.
Кажется: по Млечному теченью
Вдоль села в поющий небосвод,
Выделан художественной чернью,
Колокол серебряный плывёт…
К Р У Г О В О Р О Т
Большие реки не жестоки —
Закон величия таков:
Спеши вбирать в себя потоки
Всех малых рек и ручейков,
Давать им собственное имя,
А их названья — забирать,
И, нарекая их своими,
Гордыню вольности смирять.
Спеши потоком непреклонным
Простирывать
Их спеси взвесь,
Вести, но знать,
Что путь — наклонный,
Что скоро будет пройден весь,
Что невозможно повторенье, —
И доля всякого вождя —
Постичь величие смиренья
В обличье снега и дождя…
* * *
И снова, и снова, и снова
Захочется до немоты
Просторного духа лесного,
Негромкой лесной красоты.
Оставим ружьё и патроны,
Ни сумок не брать, ни корзин.
Под клёны,
Под ясные кроны,
Под грустные ветви лозин!
Пусть в доме, где царствуют листья,
Мы станем немножко детьми,
Припомнив закон бескорыстья,
Почти позабытый людьми.
Пусть мы никого не обидим,
Пусть мы ничего не сорвём —
И, может быть, что-то увидим,
И, может быть, что-то поймём.
Услышим, как дерево плачет,
Топор о пощаде моля,
Как первые ландыши прячет
От жадного взгляда земля.
Почувствуем тяжкую ношу
На хрупких плечах муравья
И грязную чью-то калошу
Достанем из горла ручья.
Тогда не покажется странным,
Что тропки к лесным тайникам
Всегда покорялись Иванам,
Таким же, как мы, чудакам…
П У Т Ь
На распутье вещий камень — я стою, подняв забрало:
Вот он, классиком воспетый, путь непротивленья злу!
Кладенец тут, меч заветный, перекован на орала,
Тут смешно, ища невесту, с тетивы спускать стрелу.
Тут и бобик — не кусачий, тут и ёжик — неколючий,
И везучий — невезучий.
А нужна тебе жена,
Тут никто, — избави Боже! — не надеется на случай:
Тут крестьянину — крестьянка, князю — ведомо, княжна.
Тут задаром достаётся друга верность и участье,
Потому что каждый встречный тут помочь тебе готов.
Тут всегда компьютер судеб
Программирует нам счастье:
Жить здесь можно, сколько хочешь — среди сосен и цветов.
Тут и сам я не загину, и коня не потеряю:
Волки — вегетарианцы тут: скоромного ни-ни!
По пути непротивленья мы поедем, как по раю —
Наедимся до отвала и понежимся в тени.
Разве мы не заслужили?..
Что ж ты пятишься, коняга?
Что, упрямая скотина, ты не слушаешь плети?
Или чуешь: рай, в котором вырождается отвага —
Хитрость главная Кощея!
И царевну не спасти!
Д И К И Е Т Р А В Ы
Дикие травы, бурьянные травы
В горькой росе, в придорожной пыли —
В чём-то вы правы,
Наверное, правы,
Что не уходите с этой земли.
Как ни губили мы,
Как ни пололи
Вас, в рукавицах ежовых держа, —
Но в беспардонном вашем полоне
Каждый кювет и любая межа.
Снова и снова встаёте вы дерзко
Там, где другие завяли б давно,
И, торопясь, зацветаете —
Дескать,
Времени мало отведено!
И, предаваясь счастливому мигу,
Семенем спелым по ветру пыля,
Вы не желаете в Красную Книгу —
Лучше прекрасная эта земля!..
Дикие травы, бурьянные травы
В горькой росе, в придорожной пыли —
В чём-то вы правы.
Так в чём же вы правы,
Что не уходите с этой земли?
Видно, вы знаете, дикие травы,
Верите: ваша придёт пора —
И скоро для новой пикантной приправы
Начнут вас использовать повара.
Научится завтрашний Авиценна
Экстрактом вашим лечить судьбу, —
Провозгласят вашу стойкость —
Бесценной
И святою — вашу борьбу!
И одарят вас лучшею пашней,
И ваших вредителей за можай
Агроном, ваш палач вчерашний,
Загонит,
В ответе за ваш урожай.
И грянет на вашей улице праздник!..
Сразу ль других
Нам понять дано:
Дикими травами не были разве
Рожь и картофель
Давным-давно?
Б О Л И Г О Л О В
Хоть зонты болиголова
Град встречали у межи,
Тучи чёрная корова
Затоптала поле ржи.
И легли, в шеренгах смятых,
Встав стихии поперёк,
Колосок бесстрашный в латах
И пугливый василёк.
Колосок, солдат суровый,
Рыцарь службы строевой —
Все цветы считал половой,
Вредной, сорною травой.
Василёк ему напрасно
Объяснял уже не раз —
Что прекрасно
И не праздно
Он живёт, за всех молясь!
Что мечей острее — Слово!..
И болела голова
Старого болиголова:
Слишком громкие слова!..
Тучи чёрная корова
Прочь ушла по спинам трав —
Но болит болиголова
Голова:
Ну кто же прав?
М Е Т Е О Р И Т
Метеорит упал в болото.
Лягушки сели вкруг него
И ну хвалить его за что-то
И почитать как божество.
А он, бесформенный, оплывший,
Герой космических дорог,
С душой обугленной, остывшей,
Уныло смотрит на дурёх:
Рождённым водною средою —
И мыслить уровнем воды!
Что им: как жил,
Как был звездою?
Их восхищает… смерть звезды!
П Р И Р О Д А Р А З У М Н А
И даже когда не считается с нами:
В земных катастрофах, в пожарах, в цунами,
В слепых озлобленьях, в святых просветленьях —
Природа разумна в своих проявленьях.
Просвеченным Разумом этим великим —
Не спрятаться лживым, не скрыться двуликим!
Погрязшим в гордыне, в грехах и пороках —
Она преподаст ещё много уроков!
Под пристальным взглядом — все наши деянья,
И, как при рожденьи, мы — без одеянья.
Где сути не скрыть ослепительным платьем, —
И мы, и король — одинаково платим.
Где суть не разжалобить рубищем нищим, —
И с нищих, и с нас — одинаково взыщет!
Наш, может, единственный шанс на спасенье —
Её справедливые землетрясенья…
Ослепший Гомер и оглохший Бетховен
Хотя бы себе признавались: «Греховен!»?
И где этот рыцарь, открывший забрало,
Сказавший: «Я знаю, за что покарала!..»?
Не так уж наивен, не столь уж безумен —
Безумец, решивший, что камень — разумен!
За нас, растранжиривших лучшие годы:
Меняющих русла, сдвигающих горы, —
За пир нашей глупости, за пресыщенье —
У этого камня молящий прощенья!
В Е Щ И
Мы тратим жизнь — мы копим вещи
И деньги копим, чтоб купить.
А звёзды блещут, звёзды блещут
И не приучены копить.
А звёзды блещут и мерцают,
Алмазом режут по судьбе,
А звёзды вещи отрицают,
Поскольку сами — вещь в себе…
Лет через сто с душой седою,
Разочарованный Кощей,
Поймёшь: мечтая стать звездою,
Стал «чёрною дырой» вещей.
* * *
Спеши подумать о прекрасном,
Когда вокруг чертополох,
А в поле непролазно–грязном
Топь сапоги сдирает с ног.
Что горевать, что шаг — пудовый,
Зато пока — не босиком,
И станет к вечеру медовый —
Сухарь, запитый родником!
Пока не вымазана совесть,
В навоз не вывалена честь,
Есть незаконченная повесть
И ощущенье даже есть,
Что если выстираешь тельник,
Что если высушишь носки, —
Грязь не пристанет, как репейник,
К судьбе…
На сене у реки
Найдёшь себя во сне осеннем —
Не хлеб грызущим,
А миндаль,
Идущим берегом кисельным
В коммунистическую даль…
О Б И С К У С С Т В Е
Однажды в силу обстоятельств —
Привязанностей ли, приятельств,
И окруженья своего
Лишаешься.
И ничего!
И вот, когда вокруг так пусто,
Вдруг возвращается искусство,
С которым нужно не дружить —
Которым нужно просто жить.
Оно не то чтоб ревновало:
Всегда поклонников немало, —
Но чтоб творить — нужны лишь те,
Кто не предаст и на кресте!
Их толпы — жаждущих общаться!
А вот рискнувших:
Ремесло —
Заставить в счастье превращаться, —
Всегда конечное число…
* * *
Дорога к морю долгая,
И, свежестью влеком,
Спешил я, траву дёргая
Рукой и каблуком.
О, гор крутые тропочки —
Хоть вешайте отвес!
Скользя у края пропасти,
Я по откосу лез.
Порой, дрожа от слабости,
Я падал на откос,
Завидуя крылатости
Букашек и стрекоз.
И, словно озарение,
Доступностью дразня,
Птиц гордое парение
Летело на меня.
За лапы сосны лапая,
Цепляясь за траву,
Я думал:
«Жизнь крылатая
Как сказка наяву!
Не нужно прыгать с ловкостью:
Лечу, куда хочу, —
Любую кручу — с легкостью
На крылья накручу!..»
Потом я плавал в лепете
И в пене волн...
Потом
Я видел: сели лебеди
На розовый понтон.
Вода качала грузные
Усталые тела, –
И гнул их шеи грустные
Груз птичьего чела.
И долго без движения
На синеве волны
Лежало отражение
Смертельной белизны.
Дрожали крылья сильные...
Как был я удивлен
Судьбой невыносимою –
Того, кто окрылен!
К О Т Ё Н О К
Дома Эйфелева башня.
Влез котёнок на карниз.
Высоко ему и страшно:
Ни сползти, ни спрыгнуть вниз.
Ветер жжёт,
Едва не рушась,
Мир висит на волоске.
И вопит смертельный ужас
На кошачьем языке.
Он вопит, зовя на помощь.
Тщетно: в доме — ни огня.
Лишь услужливая полночь
Переводит для меня:
«Вот оно — коварство выси!
И, смотри, не окажись
Перед бездной в роли кисы,
Испугавшейся за жизнь…»
* * *
Всё больше асфальта —
Всё меньше земли
Внутри городов и посёлков.
И там, где когда-то ромашки росли,
Где босые ноги тонули в пыли
Тропинок, дорожек, просёлков —
Гремят эстакады, свистят поезда,
Разорванный воздух сминая.
Так что же ты плачешь, душа, иногда
Ту древнюю пыль поминая?
Ты плачешь, стеная,
Ты шепчешь о том,
Что больно от наших промашек,
Что глуше — мольба,
Что неслышнее — стон:
Внутри нас, несчастных, железобетон, —
На нём уж не сыщешь ромашек!
* * *
Не плюёшься: ныне кажется не горькой
Прежде горького лимона кожура,
А нечаянно уколешься иголкой —
Не зовешь, рыдая, маму со двора.
Вот он, возраст бесконечного терпенья,
Когда плачешь и смеёшься — не спеша.
И, как птица вырастающая — в перья,
В рассудительность упряталась душа.
Но как жаль порой безумного порыва,
Где она при всей наивности — мудра,
Когда бьётся, задыхается, как рыба —
Вся нагая, без единого пера...
* * *
Опять моросит, холодает
В моём среднерусском краю,
И что-то неясное давит
И мучает душу мою.
Приходит пора созреванья —
Ничьей в этом нету вины,
Что прежние очарованья
Сегодня наивны, смешны.
Судьбу сентябрю я вверяю —
Дары его с грустью приму.
Но кажется мне, что теряю
Я что-то.
А что — не пойму.
И, чувствуя близкую зависть,
В том вижу начало беды,
Что не возвращаются в завязь
Упавшие с веток плоды...
Д Е Т С Т В О
Распустилась ольховая ветка
В феврале у окна на свету.
Ты смеёшься, и плещет конфетка
Шоколадною рыбкой во рту.
Ты хохочешь — и грань шоколада
На губах оставляет пятно.
Тихой свежести,
Сладкого лада
Твоё раннее утро полно.
Ты на стульчик с ногами залазишь,
Рядом с банкой пускаешься в пляс,
И листок распустившийся гладишь,
Ноготком его ранить боясь.
И кричишь ты настойчиво, —
Бабку,
Что спешит вкусный завтрак сварить,
Просишь — эту заветную банку
Поскорее водою долить.
Тебя бабушка любит, балует —
Воду в банку, послушная, льёт,
И в капризный затылок целует,
И другую конфетку даёт.
И уходит, журя тебя: «Горе,
Упадёшь ведь — храни тебя Бог!»,
За ковёр задевая ногою,
Не влезающей с лета в сапог.
На неё, неуклюжую, глядя,
Ты хохочешь. Ты гладишь листок.
Мир — конфетка:
Ни боли, ни яда!
Мир — не горек ещё, не жесток...