Что такое…опять проснулся и встал в дурном настроении. Казалось, с чего бы это? За окном светило солнце, весна, апрель, хоть листья с травкой ещё не вылезли, но весенние запахи уже будоражили, щекотали ноздри, что-то дарили - новое и прекрасное, как и каждую весну. Природа снова обещала нечто. Заманивала, готовилась расцветать, волновать. Нехотя пришлось встать и, медленно надевая тапки, мучительно искать причину своей мрачности. И он понял - это работа, эта та самая рабочая проблема, что злобным нарывом зреет последние две недели. И если сегодня никаких положительных сдвигов не произойдет, то ему грозит очередная командировка. Осознание проблемы только усугубило ситуацию. Настроение испортилось ещё больше. Утреннее предчувствие не обмануло. Всё так и завершилось. И когда, под внезапно нахмурившимся небом, он топал от офиса к машине, настроение уже достигло максимальной отрицательной точки. С серого неба на него обрушился настоящий ливень. И зонта нет! Завершающий аккорд неприятностей, похоже доконает его. Вот и не верь после этого предчувствиям! Завтра ему придется лететь снова.
Опять спал плохо, когда проснулся, за окном было ещё темно. Значит, вставать рано. Но и сна нет. Поёживаясь спросонья, пришлось встать. Ну, конечно, на часах начало пятого. Ужасно. Да и за окном только редкие окошки в окружающих домах горели у ранних птичек - москвичей, уже проснувшихся на работу. Огромный город тоже дремал перед очередным трудовым днём. А он маялся. Сидел на кухне и курил. В голове всё крутились и крутились варианты решения дурацкой проблемы. Но ничего умного из этого процесса не зарождалось. Через час опять захотелось вернуться в кровать, лечь под одеяло и закрыть глаза. Он лёг. Сон не шёл. Только мысли ползали в голове, как первые апрельские мухи - вяло и бесцельно. Когда в семь заорал будильник, он вздрогнул и проснулся. Сколько же ему удалось поспать? Полчаса?
Самолёт был очень неудачный - в начале шестого вечера. Поэтому пришлось прямо с собранными в командировку вещами ехать в офис. И всё это время он вынужден был непрерывно созваниваться со знакомыми силовиками, чтобы обеспечить хоть какую-нибудь реальную поддержку для выяснения отношений. Нужные люди, как назло все рассосались по каким-то своим делам.
На улице стояла тёплая, ласковая весна, в "аудюшке" нежно журчал кондишн, за окном мелькали обгоняемые машины. Водитель - настоящий асс, профи, бывший гэбэшник. С ним всегда чувствуешь себя спокойно и уютно на любых скоростях, это просто царь и бог любых дорог. Уже в аэропорту раздался долгожданный звонок, внутренне порадовался, что друзья всё-таки не оставляют в нужде. Стало немного легче на душе, что-то незримо ощутимое начало внутренне успокаивать разыгравшиеся нервы. В самолёте, как только взлетели, сразу же глотнул красного вина, ну вот, стало ещё немного веселее. Собственно, он любил самолёты. Ему нравилось оказаться под синим, бездонным солнечным небом в любую погоду. Как только лайнер вздымался над облаками, и солнце ударяло в иллюминаторы, ему становилось легко и весело. Облака снизу казались пышными бело-ватными горами, мир становился светлым и радостным. Под мирный рокот двигателей легко засыпалось. А проснешься - и ты уже на месте.
Новый город встретил серым небом под низкими тяжёлыми тучами. Правда, по сравнению с Москвой, здесь уже царствовала буйная весна. Деревья были покрыты нежной зеленью, цвели яблони и вишни по бокам дороги из аэропорта. Надо сказать, что встретили достойно и повезли в Интурист, как самый дорогой, и, конечно, не самый лучший "отель", но он был наиболее вероятной кандидатурой на свободные, но тщательно спрятанные номера. Россия - матушка - брали, берут и будут брать… Разбирая вещи, открыл окно – и оттуда выплеснулся тёплый, душистый, весенний вечер незнакомого южнорусского города. Захотелось есть. Всегда, когда есть выбор между местной и европейской кухней, хочется сначала первого. Решил взять такси и почти на ощупь найти какой-нибудь неплохой, частный ресторанчик. Один приглянулся. Но, когда вошёл в уютное помещение с высоченными, явно дореволюционными потолками, покрытыми лепниной, то сразу понял, что тихо посидеть будет сложно - в ресторане гуляла какая-то разудалая местная компания, играла громкая "живая музыка", певичка на эстраде старательно подражала Алле Борисовне. Тёпленькие мужчины и женщины радостно отплясывали и подпевали. Он в растерянности остановился на пороге. Но тут же подлетел высокий, мило улыбающийся метрдотель. Он весь, рассыпаясь в любезностях, предложил пройти в своеобразную нишу за плотной, какой-то дворцовой шторой. Там обнаружился уютный столик, двое молодых официантов мгновенно расстелили белоснежную скатерть, сервировали большой дубовый стол, на глазах вырос графинчик - ну почти как в лучших домах Лондона и Парижа, вручили меню в увесистом ало-парчовом окладе. Ресторан явно претендовал на стиль ампир…Ужин был очень милым и невероятно дешёвым - по московским меркам….В Интурист вернулся почти в полночь.
Утром, проснувшись от яркого солнца, бившего прямо на подушку через не занавешенное окно номера, посмотрел на часы - семь утра. Встреча назначена на десять. Завтрак по системе шведского стола был "на всё", иностранцы должны были падать от столов российского изобилия, если бы они попробовали всё, что предлагалось, начиная от многочисленных закусок, горячих блюд, салатов и заканчивая множественными десертами и напитками. Решил перекусить основательно, справедливо предполагая, что вряд ли скоро удастся поесть - день обещал быть не простым, а переговоры - долгими и мучительными.
Когда поднялся на второй этаж и вошёл в офис, то показалось, что бред сна ожил - с видом загнанного зверька секретарша скромно сидела на стульчике в большом кабинете за прямо-таки "министерским" совещательным столом и смотрела оттуда собачьими глазами. А в кабинете ждали двое – генеральный и финансовый директора, и один из директоров – женщина. Генеральный - Большой Босс, выглядел безукоризненно. Костюм великолепного качества, такой же галстук, шикарные ботинки, импозантный золотой зажим на галстуке и такая же некрупная печатка на указательном пальце левой руки - всё было явно очень дорого, но не носило на себе никакого личностного оттенка человека, облаченного в этот наряд. Он сидел как образцовый, дорогой манекен из крутого бутика и от того выглядел совершенно безликим. Но при виде гостя, высокого, статного, русоволосого, с лёгким прищуром озорных, серых глаз от небольшой близорукости, Босс немного нервно заёрзал на стуле, перекидывая ногу на ногу и аккуратно одёргивая брючину. Сухая маска на его лице растянулась, выражая мимику и выразительность.
Женщина, почему то не вписывалась в эту пару. Она посмотрела на вошедшего привычным взглядом уверенной в себе женщины в предстоящем споре, таким, как смотрят на молодого бычка, разгребающего землю копытом. У неё были правильные черты лица. Прямой нос, изящно очерченный рот, яркие зелёные глаза под густыми чёрными ресницами, стремительная, энергичная походка. Они смотрели друг на друга, и он сразу же, на каком-то подкожном уровне ощутил силу её характера. Разложив на длинном, широком столе бумаги, она постаралась глубоко-глубоко спрятать все свои эмоции и вступила в бой…Но, всё - таки в её глазах появилась тень сомнений и неуверенности. Он же слушал внимательно, спокойно, видел, как сидящие напротив, стараются нащупать те каналы и нити, которые могут быть у его фирмы в силовых структурах, сравнить их со своими скрытыми сферами влияния, но им это не удавалось. И он просто физически ощущал их напряжение. И чем больше он чувствовал их напряжение, тем спокойнее становился сам. К 12 часам, не придя ни к какому соглашению, партнёры попросили тайм - аут на пару часов. Ему показалось, что в кабинете стало просторнее. Это было замечательно. Это был большой шаг в его делах. Выйдя из офиса на солнечную улицу, несмотря на кажущуюся неподвижность переговоров, внутренне ощущался еле уловимый аромат победы. Он знал, что кое-что сдвинулось. И в его пользу. Поэтому буйная весна, зелень раскидистых деревьев, тепло и небесная синева только придали сил и уверенности. Он шёл по улицам незнакомого города и удивлялся. Лица людей, одетых значительно скромнее и проще москвичей, были веселее, живее, жизнерадостнее. Люди чаще и больше улыбались. И не спешили они никуда, не неслись к неведомым целям, как несётся толпа по московским улицам и проспектам. Они шли, шествовали, плыли, гуляли - всё что угодно, только не целевой московский бег, ритм, к которому он привык, как к дыханию, и в делах никогда не замечал домов. И сразу же захотелось всё забыть - и проблемы, и заботы, приостановиться, войти в ритм этой иной жизни.
На повторную встречу решения всех вопросов уже были готовы, партнёры стали ещё более вежливы, обходительны, приятны в общении. Война была сменена на мир. Словно тут пару часов назад не ломались копья, словно не выставлялись иголки апломба и полного отрицания всех претензий, и не предлагались выгодные более для себя, но более мирные "планы урегулирования". Он с усмешкой вспомнил: "Перекуем мечи на орала". И тут, посмотрев на женщину, он вдруг почувствовал, как она устала. Был уже четвертый час дня, его убийственный завтрак давно пролетел на том нервном напряжении, что держал его все полдня, и её организм, по всей видимости, тоже почти забыл про дневную чашку кофе, поэтому язык сам по себе вдруг спросил:
- А не пообедать ли нам вместе?
- Почему бы и нет.
И тут они оба так оживились, словно ждали именно этого вопроса и приняли его безоговорочно, как установку к действию. У нас есть прекрасное место - тут на машине минут двадцать, максимум полчаса, зато уха из рыбы, пойманной с утра и превосходный шашлык. Пойдет?
И столько было в этом вопросе ожидания положительного ответа, согласия, как подтверждения окончательного и безоговорочного мира, что разве можно было сказать "нет".
- Конечно. Это здорово! - Он был искренен, хотя и приходил ещё в себя после лобовой атаки, перешедшей на мировую поляну.
Женщина, по всей видимости, тоже приходила в себя и ещё не очень чувствовала переходные моменты в только что завершившейся "баталии".
Небольшой ресторанчик приютился недалеко от дороги. Внутри было по-домашнему уютно, плавали умопомрачительные ароматы, от которых рот сразу же наполнился слюнками. Кроме них за столиками сидело ещё несколько человек. Он только удивлялся, как с утра всё переменилось. Когда принесли тройную уху и поставили в дымящейся огромной плошке, аромат поплыл невероятный. Но когда принесли шашлык, он понял правоту слов женщины. Каждому куску не только радовался рот, от размеров "кусочков" можно было прийти в ужас. Это были гигантские куски вырезки, шейки и прочих частей разносортного мяса - и свинина, и говядина, и баранина. Несмотря на объём, куски таяли во рту - нежные, сочные. Вечер наступал незаметно. Было ещё светло, солнце только садилось, когда, уже насытившись, вдруг захотелось встать и покинуть ресторан, пройтись, чтобы немного размять ноги. Выходя из ресторана, он увидел вдали, за рекой, высоко на холме, в лучах заходящего солнца, как ослепительно засияли купола какого-то храма. Вопрос возник сам собой:
- А что это за место?
- Это левый берег реки…хотите посмотреть?
Конечно же, он хотел. Река удивила его: воды были не привычного буроватого цвета, как все ранее виденные российские реки, а прозрачно зелёные, немного изумрудные. Только в Европе он видел реки похожего цвета. До этого его удивила только Волга в районе Плёса. Только Волга была ещё более необычна - прозрачная и при этом оранжево - кирпичная вода. Он встал у самого края гранитного невысокого парапета, поражённый открывшейся панораме. Противоположный берег был весь покрыт свежей зеленью деревьев, далеко и высоко справа возвышался храм. Рыжий шар солнца уползал за мост через реку, ведущую в город. От всего окружающего веяло спокойствием и величием. Женщина стояла рядом. Он не смотрел на неё, но чувствовал её взгляд на своем лице. Вдруг что-то тёплое, пушистое ткнулось ему прямо под ноги. Он посмотрел и обомлел - чёрный, пушистый как шарик щенок дворянской породы прыгал у его ног. Щенок был в том золотом возрасте, когда он уже не ребенок и ещё не подросток. Лохматый хвостик описывал радостные круги, щенок подпрыгивал, как хорошо накачанный мячик, и радостно поскуливал, приглашая к игре. Он присел на корточки и погладил его большую, пушистую голову. За что тут же был вознаграждён: всё лицо и руки были мгновенно вылизаны шершавым собачьим языком. Он вспомнил свою "родную" собаку, оставшуюся за тысячу километров отсюда. Тоже, наверняка скучает без него. Женщина присела рядом с ним, присоединяясь к игре. Псёныш визжал от счастья, покусывал их за руки, хвост у щенка готов был оторваться от радости.
- Любите собак?
- Очень. Я страшный собачник и…лошадник.
- Лошадник? В Москве?
- Я много лет занимался конным спортом. Потом женился, родилась дочка, и уже стало не до этого, увы, работа…быт…всё затянуло.
- И я собачница. У меня гладкошёрстная английская борзая. И... две…дочки.
И тут их руки случайно соприкоснулись на пушистой щенячьей шее. Они оба вздрогнули одновременно, их глаза встретились. Ему почему-то вдруг пришла в голову смешная сцена из фильма с Фюнесом "Жандарм женится", - когда между ним и его будущей супругой, Жозефой, летали синие искры при соприкосновении….Они снова посмотрели друг другу в глаза, он рассмеялся, женщина тоже улыбнулась ему в ответ. Они распрямились. Пушистый комок недовольно заскулил, запрыгал у них под ногами. Щенку хотелось игры и ласки - ещё и ещё.
- Ну что, пойдёмте смотреть город? Он кивнул в знак согласия. Щенок не отставал от них до самой машины. Потом, увидев, что ласковые люди садятся в машину, вздохнул как-то по-человечески, посмотрел на них и понёсся на запах жарящегося мяса.
Храм на холме был недавно восстановлен. Когда они подъехали близко, стало видно, какой он большой, с высоченной, стремительной колокольней. Площадь вокруг храма была вся забита транспортом, невозможно было пробиться между отъезжающими и припаркованными машинами - вечерня только закончилась. В конце концов, отчаянным броском водитель бросил машину прямо через ограждающий бордюр, из-за низкой посадки жутко заскрипели все железные внутренности несчастной иномарки, невольно подумалось, что подвеске пришел конец. Справа от храма возвышалась стройная колокольня. Народ массово выходил из храма. Он, было, рванулся внутрь – посмотреть убранство, но женщина замешкалась - она была без головного убора, ей было неудобно идти внутрь православного храма.
Он вспомнил, когда был с женой в Риме, их привезли к Лютеранским дворцам. Внутри находилась та самая лестница, по которой Иисус шёл к Понтию Пилату. По Святой лестнице полагалось подниматься только на коленях. Пока они сидели в автобусе, и блистательный экскурсовод рассказывала им про неё, они оба решили, что обязательно поднимутся на коленях по знаменитой лестнице. Но вот они оказались внутри. Прямо перед ними шла вверх, к большой настенной иконе с изображением Иисуса, печальная лестница, слева стояла мраморная статуя Христа в розах. По лестнице, шепча молитвы, медленно, истово, отрешённо от мира, на коленях поднимались верующие люди. Особенно его поразил молодой парнишка с небольшим рюкзачком за спиной в потертых джинсах и видавшей виды футболке. Парень - явно студент - европеец. Глаза его были закрыты, губы шевелились в молитве. И они, не сговариваясь, пошли наверх, к капеллам, по специальным боковым лестницам, предназначенным для любопытствующих туристов, потому что подняться рядом с этими людьми просто из любопытства им показалось кощунственным. Потом они долго удивлялись, прикасаясь руками к стопам мраморной статуи Христа. От холодного розовато - белого камня шёл нежный аромат роз. Говорят, что с того момента, как статую обнаружили, а было это веке в девятом - так и идёт от стоп Христа нежный аромат. Он, всегда старавшийся искать реальные и объективные причины непонятных явлений, старательно потёр пальцами гладкую, холодную, несмотря на жару, поверхность камня ( в тот день в Риме было за тридцать). Ведь первой, самой здравой мыслью было, что чем-то мажут сверху. Но от рук не пахло ничем. Потом он тихонько постучал костяшками кисти - может внутри пустоты, в которых и налит ароматик? Нет, мрамор отозвался гулким, полным звуком цельного камня. В завершение исследований он наклонился к небольшому букетику засушенных роз у подножья статуи. Но сухоцветы пахли только сухой травой. Так и остался у него в голове вопрос без ответа: "Почему пахнет "Христос в розах?"
- Идите, посмотрите, что там внутри, это очень интересно, а я подожду вас на улице.
- Хорошо, спасибо, я мигом.
Когда он выходил из дверей храма, то увидел, что женщина смотрит наверх, на колокольню.
- Знаете, есть вещи, которые нельзя объяснить. Вот, например. Посмотрите на эту колокольню. Высота ведь очень приличная. А когда её строили, причем не так давно…ведь я вам уже говорила, что этот храм - новодел, старый во времена революции разрушили, так вот, во время возведения колокольни произошёл несчастный случай: вдруг подломились строительные леса на самой верхотуре под одним из строительных рабочих. И мужчина полетел вниз. И не собрать бы ему костей, но тут как раз внизу подъезжал очередной самосвал с песком для стройплощадки. И в момент приземления работяга рухнул в свежесгруженную кучу песка. Вот и отделался он лёгким испугом. Я, конечно, понимаю, что тут можно говорить о сказочном везении, мол - в рубашке парень родился…Но…Он ведь СТРОИЛ ХРАМ….И думать тут можно по-разному…
- Да…- он посмотрел в глаза женщины, встретился взглядом с её глазами, но, тут же, смутившись, не зная сам от чего, поднял взгляд наверх, к устремленной в небо колокольне.
Уже второй раз за вечер между ними возникало что-то…что не должно было возникать. И он, и она, оба это ощущали. И им обоим становилось не по себе.
В голове испуганные мысли молниями сменяли одна другую: "О чём я думаю?! Я схожу с ума! Дома, в Москве - любящая меня искренне и уже столько лет жена, дочка - кровиночка… А я….Нельзя, не имею права…" Но сердце колотилось, как когда-то давно-давно, лет в шестнадцать…Водитель обратно поехал другой дорогой, более длинной, но скоростной, без светофоров, он утопил гашетку в пол…что-то весело рассказывал…по обе стороны от дороги вдруг распахнулось необъятное степное пространство. Здесь, в степи, было видно, что только апрель. На низинах, где воды притоков реки только недавно отступили, рыжели проплешины прошлогодней желтоватой травы - жухлой, блеклой на фоне молодой зелёной поросли. Они промчались мимо песчаных карьеров, бело-жёлтые песчаные горы с замершими около них бульдозерами и экскаваторами смотрелись чужеродными индустриальными монстрами на общем плане дикой степной равнины. Женщина делала вид, что внимательно слушает рассказ водителя, но главное, что он не знал, о чём она сейчас думала, потому что его рука очень осторожно, самыми кончиками пальцев, прикоснулась к её руке. Женщина только молча посмотрела на него. И…ничего не сказала. Тогда он легко сжал её пальцы в своей руке…
Они подъехали к гостинице в десятом часу. Чинно распрощались, договорились, что завтра, к половине шестого утра водитель за ним заедет, чтобы отвезти его к раннему самолету в аэропорт. Женщина протянула руку…в ответ на пожатие, он невольно сжал её пальцы сильнее, чем ожидал сам, женщина вздрогнула, возможно, ей даже стало больно.
Вернувшись в номер, он сразу же направился в душ. Его немного трясло, как от холода. А было так тепло и хорошо. И день оказался слишком длинным, слишком напряженным. И его переполняли странные, нежданные чувства и волнение. Он залез под горячие струи душа, пытаясь успокоиться. Он не любил горячий душ, но сейчас его знобило. Вдруг в один миг ему стало невыносимо жарко от мысли, что пробила его под потоком воды от темечка до пяток. Он быстро вышел из душа, и пытаясь обернуть свой торс гостиничным полотенцем, больше смахивающим по размерам на носовой платок, сделанный, почему то из махровой ткани, взял телефон и набрал номер женщины. Машина не могла уехать далеко. Её голос в трубке был настолько спокойным, что он в какое то мгновение пожалел, что позвонил ей. Коротко и несколько сухим тоном, так, как он привык говорить в делах, попросил женщину о срочной встрече в сквере недалеко от гостиницы. На его удивление она согласилась. Волнение ушло куда то далеко. Это сработала его всегдашняя манера уметь сжать всего себя в считанные секунды. Он быстро оделся и вышел из гостиницы. Направляясь к скверу, почему то увидел женщину сбоку от гостиницы. По всей видимости, она недавно вышла из машины и ещё не успела перейти дорогу.
Они даже не сказали ни слова друг другу, просто он захватил её своими крепкими, сильными руками в объятья, и его горячие губы накрыли её губы. Это был не просто поцелуй - это было и признание, и страсть, и вся жизнь - в одном долгом, безумном, бесконечном поцелуе. Поцелуй, после которого весь мир перестал для них существовать. Их осталось только двое на этой улице с разогревшимися от жаркого солнечного дня плитами, в этом городе, на этой такой большой Земле...
- Что мы делаем?… Мы сошли с ума. Оба…
- Вот, жил я себе…жил, всё было нормально. И на тебе…были раньше девушки с серпом, с веслом…а тут…
Ночной город словно ждал их. Сначала они посидели в чудесной кондитерской итальянских пирожных, потом переместились в небольшой ресторанчик неподалёку. Таких полуночников, как они, было ещё две - три парочки. Играла тихая музыка, женщина заказала мартини, он взял себе 50 грамм коньяку. Спать не хотелось совершенно. "Потанцуем?" - он галантно и игриво протянул к ней руки и грациозно полушутя - полусерьёзно поклонился, приглашая к танцу. И в этот момент вдруг зазвучал их любимый певец - они только что говорили о нём, начав разговор с бардовых песен, обсуждали его творчество, восхищались текстами и голосом. Они вздрогнули. Зазвучала песня о них, об их любви. Он крепко обнял партнёршу, глядя ей в глаза и ничего не говоря. Им уже не нужны были слова, они и так понимали друг друга, читали мысли друг друга. "Ночь чудес, так не бывает" - прошептала она.
Когда они вышли на пустынный сквер, оставив позади себя огни ресторана среди высоких кустов, их сразу обступила приятная, волнующая, будоражащая полутьма, шорох под ветром молодой листвы огромных, старых деревьев. Сквер был очень древний, может ещё и разбитый до революции…никто не знал, но можно было точно сказать, что это явно было не современное "творение" архитекторов, к скверу когда-то прикоснулась рука настоящего зодчего. Посреди сквера возвышалась огромная, белеющая в темноте ночи ротонда с полукруглыми боковыми лестницами и высокими, стройными колоннами. Они, держась за руки, поднялись по лестнице наверх и остановились у края балюстрады из того же белого камня. Снова невероятная, мощная волна взаимного притяжения соединила их в неудержимом поцелуе. И, как по заказу, где-то в кронах тёмных деревьев, слегка освещённых далёкими уличными фонарями, залился трелью ранний, сумасшедший апрельский соловей. За ним - второй, третий… И они словно потеряли голову - от этой ночи, от близости друг друга, от нежных трелей удивительных городских пернатых солистов. Всё было так необычно, нежданно и нереально, что произошедшее на каменном ограждении утонувшей в полумраке лестницы городского сквера просто было продолжением этой нереальности. Он даже не помнил, как раздевал её, только чувствовал её тепло, её близость, как его горячие поцелуи и страстные ласки доводили её кровь до кипения. Он видел, как она закрывала глаза от нарастающей волны наслаждения, и как отражались в её глазах кусочки чёрного, звёздного неба в просветах деревьях. Он осторожно подсадил её, полуобнажённую, на край каменного парапета...
Неудержимое желание именно этой женщины так захватило его, что он не мог сдержать своего горячего шёпота, его осторожные прикосновения, его сильные, но нежные руки уже раздевали её с такой лаской, что ей, видимо, стало всё-равно, лишь бы быть сейчас с ним. Всё остальное - просто условности.
Быть может, это была любовь - всё в них слилось в едином порыве страсти, какого-то отчаянного обладания друг другом. Словно два голодных зверя накинулись на долгожданную добычу. Он был горяч, нежен и стремителен одновременно, разбудив в ней такие ответные чувства, присутствие которых она даже в себе не подозревала. Всё её тело каждой клеточкой с такой силой отзывалось его ласкам, что каждое его прикосновение заставляло её содрогаться. Он чувствовал это. Она превратилась в его руках в горящую, летящую через волны удовольствия комету. Он и сам был захвачен не меньшими по остроте чувствами и ощущениями. И подумал в краткий миг их обоюдного затишья, что, появись сейчас кто, они бы даже не заметили чужого присутствия.
Когда обессилевшие, счастливые, они посмотрели в глаза друг другу, он выдохнул:
- Что ты сделала со мной? Это было невероятно! Как ты?... он настороженно замолчал, ожидая её ответа, точно приговора. Словно не видел того, что с ней происходило, как она улетала вместе с ним на эти немыслимые высоты блаженства. Тогда женщина улыбнулась ему в ответ, прикоснулась пересохшими губами к его шее и тихо ответила:
- Как ты можешь спрашивать о том, что видел сам? Только ради этой встречи, этой ночи с тобой мне стоило бы жить. Понимаешь?
Они ещё долго говорили, словно хотели соединить две такие длинные жизни, прошедшие почему-то друг без друга.
Когда рано утром самолёт взлетел, у него сердце замерло в груди, ему вдруг стало так жутко, словно мир развёрзся пропастью возле его ног, и он падает, падает в эту пропасть - бесконечно медленно и неотвратимо. Всё тепло души и огонь сердца уходят в никуда. Ему казалось, что мир и время для него остановились, что всё происходит - без него и вне его сознания. Начинался его бой, бой с самим собой, ведь половинки их душ слились в одно единое…
окончание истории на страничке Оленьки Лазаревой: http://www.stihi.ru/2012/01/26/7587