Я со светлого праздника изгнан,
И за мой незаживший рубец
Да ответят и обе отчизны,
И покатая твердь небес.
Зла и лжива истории драма,
И курной не дороже избы
Третий Рим вместе с Третьим Храмом
Пред крушеньем людской судьбы.
Против рыков вселенских – слабо нам,
Вот и смотрим, осоловев,
Как гудящим экспрессом соборным
Растирается в пыль человек…
Прозвучит голосок – лжецелебный,
Точно сладкое, с ядом, питьё:
«Ты лишь камушек в зданьи вселенной,
Зодчий знает, где место твоё».
И добавит, с умильностью чинной
И смиреньем постылым дружа:
«Иль не жертвует мастер песчинкой,
Чтоб расцвесть кружевам витража?...».
Нет, шалишь! Не песчинка мне имя –
Микрокосм1 Я вселенная сам!
И пожар во мне тот же, что в Риме,
И семья моя – разве не Храм?...
Человек! И мирам, и планетам
Он и смысл, и планета, и мир!
Мне смешон позабывший об этом
Лжебожеств верноподданный клир…
Но, во всех божествах разуверяясь,
На безверья свернув колею, -
Как за землю цепляется вереск,
Я держусь за надежду свою.
Знаю – к жизни, обманщице старой,
Я попал под шемякин суд;
Но, завидев далёкие фары,
Всё ж надеюсь: вот-вот подвезут.
Из кабины сквозь бешеный ливень
Прокричат: «Полезай, коль продрог!
Мы в края, где живётся счастливей…»
«Можно с вами?» - «Конечно, браток».
Я залезу и к тёплой обшивке
Привалюсь безукладной копной,
И пойму, что сыграл без ошибки,
И поверю: удача со мной.
И попутчиков строгие спины
Подтвердят вопреки темноте,
Что сбежал я навек от судьбины,
Что исполнится всё по мечте.
И, как добрая няня младенцу,
Мне удача тихонько споёт,
И прошепчет: «Ну что ж – благоденствуй:
Вечной радости утро встаёт…»
1997