Я не поверил окну -
посмотрел в телевизор,
там давали войну
за репризой реприза,
а на улице просто был прощальный салют.
Гром прощался с зимой
и горько плакало небо,
экран рвало Мировой,
и с новой порцией бреда
летел в глаза грязный снег и окопный уют.
Я по ступеням слетел
спросить друзей и знакомых,
но захлебнулся в дожде,
канистре собственной крови,
когда под ребрами вдруг ощутил я звенящую сталь.
И удивленный застыл,
а он не знал, кому верить,
я рухнул в грязь,
а он меня к высшей мере
за то, что сам не понимал ни черта.
И я сквозь боль говорил,
но получались лишь стоны,
про то, что он не один,
и что его черед скоро,
а в голове дождь осколков рвал мои мысли в куски.
И я хрипел небесам,
я изрыгал в них проклятья,
и мой протест помогал -
я начинал понимать их,
я осознал для чего, и я хотел его посвятить.
Он посмотрел на меня
и он добил меня молча,
но на мгновения внял
моим безудержным корчам,
попросил на последок, чтоб я на него не серчал.
Ведь он хотел мне помочь,
ведь он уйдет вслед за мною,
жену он спас так и дочь,
они лежат под рекою,
а я последний достойный из тысяч с Начала Начал.
И мы лежали вдвоем,
в кроваво-сернистой луже,
под ливнем ветренным днём,
гремели взрывы снаружи,
а мы внутри оболочек сидели и пили свой чай.
Мы обсуждали какую
сосед купил себе тачку,
и как Брэд Питт и Том Круз
сыграли б в случае нашем,
и что пора нам уйти, а быть может лишь только начало.
И мы рванулись навстречу
дурацкому распорядку,
и вдоль его поперечин
понавставляли загадок,
чтобы бесплодным был поиск ответов на них.
И мы ломали всё то,
что нам казалось разумным,
что идиотским на мнилось -
мы разрезали на части
и вдруг из нас появился капризный призрачный миф.
И мы его раскрутили
по стрелке, против и рядом,
чтобы секунды с часами
сливались, чтоб было страшно,
чтоб было весело, чтоб нас считали одним.
Когда доделали дело,
перекурить мы присели,
и он убил меня снова,
чтоб закрутилось веселье,
чтобы создать мы смогли еще один бешеный мир.