Тот красивый вечер, как ленивая женщина, тихо шевелил влажными пальцами в остывающих садах Одессы. Я шел на совещание по делу Шишмана.. старый Бронислав Клык собирал достойных. С Шишманом надо было что-то решать. Этот скупердяй дошел до удивительной наглости, отказался платить гонорар за неприкосновенность и спокойный сон толстой жены своей тёти Песи.
Мы долго терпели этот произвол, целых четыре недели. Но, когда в последний условленный срок, этот глупый Шишман не положил под бочку с дождевой водой оговоренные тридцать пять «косых», все честные граждане с Молдованки сказали: «Он сам этого хотел». И тогда Броня Клык пригласил нас собраться. Пришли все. Все кого уважали: и покойный Лёвка Бык, и Фомка-бублик, и Дуська-ромашка, и, конечно, Катя Крюк. Я был самым молодым и вежливым. В моё время уважали старших по работе.
Кривой Клык разлил по стаканам Петровскую и сделал вступление. Он сказал: «В то время, как племя честных налетчиков Молдованки второй месяц сидит без почину и разлагается под воздействием паров алкоголя, отдельные буржуазные элементы, сидя на мешках с банковскими билетами, насмешливо делают ручкой трудящемуся человеку». Так сказал Броня Клык и налил себе второй стакан.
Покойный Лёвка Бык плюнул в фиксу и произнес: «Трудно представить, что делается под шапкой у этого Шишмана, но мне здается, что он заболел нахальством и постыдная жадность точит его бедное еврейское сердце»…. И тогда поднялась Дуся: «Броня, поручи мне сделать ему инфаркт» - попросила она. Бронислав проглотил маслину и ответил: «Дуся откуда у вас такой метод? Вы же воспитанная женщина и должны понимать, что смерть все спишет. Погибнет серьезный человек – четыреста тысяч годового дохода! Нет, насильственный метод мы отвергаем. Шишман – порядочный человек и должен уважать конвенцию. Он честно платил нам пятнадцать процентов почти одиннадцать месяцев и не стоит так строго судить его за первый промах. Шишман должен уважать ласку и душевный разговор. Он отзывчивый хозяин и откликнется на убедительную просьбу. Пойдешь ты – сказал он мне – и возьми «убедитель». Я вытащил «Парабеллум». Он сказал: «Достаточно. Иди завтра, и хватит расплескивать помои на светлое имя человека». Назавтра я надел свой кремовый пиджак и, махнув тросточкой, крикнул: «Такси!». Мягко качались рессоры, ласково шипели шины и небо смешивало свое страстное дыхание с дыханием моря. Над городом плыл меланхолический вечер. Озорник парабеллум холодил ногу сквозь тонкую подкладку в кармане. Предстояла привычная работа. Ничто не предвещало потрясений. Но правильно говорит старик Иосиф: «Никогда не знаешь сколько дадут, за то, на что идешь». Трагедия состоялась.
Она как будто ждала моего прихода и отворила дверь, как только я коснулся звонка перламутровой ручкой трости. Я не знаю, что тогда со мною случилось. Это было, как удар кастетом, когда голова с легким звоном начинает уплывать в прожить и ты, против воли, медленно оседаешь на мостовую. Зачем я рассказываю как это бывает. Вы сами все прекрасно знаете, если только в вас проживает настоящее мужское сердце.
Ее звали Аделей и она была единственной дочерью этого скупого рыцаря. Но еще она была свежа и прекрасна. Ей было семнадцать и буйная первая любовь безудержно бродила в ней, как сок спелого плода, ожидающий крепких зубов. Она открыла дверь, сказала: «Добрый вечер!» и я не удержал сердца.. оно, оторвавшись, упало к ее маленьким ногам. Я шел через анфиладу комнат, а сердца не было со мной, оно побитой собакой лизало подол повелительницы и молило об одном: «Не раздави».
Сейчас я могу рассказать, как все было, но тогда я ничего не помнил. Я вошел в кабинет Шишмана и сказал: «Простите за беспокойство». Он, конечно испугался, когда меня увидел, потому что знал всех с нашей веселой улицы. Но я снял шляпу и сказал: «Я искренне прошу простить меня за нечаянный визит, видит Бог, господин Шишман, я к вам с доброй вестью, как к родному папе». Он еще раз не поверил мне и начал сползать со стула, потому что увидел, как я волнуясь вытащил «парабеллум».
Ноя сказал: «Не бойтесь меня господин Шишман, эту штуку я достал, чтобы покончить с собой со стыда за все причиненные вам неприятности. Фирма Бронислава Клыка прислала меня на коленях просить прощения. Нас жжет позор за содеянное ранее и мы с легким сердцем отказываемся от всех притязаний на вашу собственность».
И в третий раз не поверил мне Шишман и лишился чувств. А я действительно упал на колени, расцеловал руки и ноги его дочери, стараясь достать как можно выше. Она стояла рядом с отцом побледневшая и безмолвная, но прекрасная как заря над лиманом. Потом я, качаясь и кусая зубами воздух, вышел из дома, в котором живет солнце.
Меня били мои товарищи и мелкая шпана, надо мной потешалась Молдаванка – моя родня и моя мать. А когда утром я выполз на берег и соленая морская волна, зло обожгла мои ссадины, я вывел аксиому: «Любовь -таки крупный минус, в нашей работе».
И море засмеялось одобрительно.